Лори Груэн

Лори Груэн — профессорка философии, исследовательница феминизма, гендера и сексуальности, координаторка исследований животных в Уэслианском университете в США.

Critical Terms for Animal Studies. Introduction. Edited by Lori Gruen, The University of Chicago Press, 2018

Перевела Яна Фишова

Исследования животных (Animal Studies) почти всегда описываются как новая и развивающаяся область. Какое-то время назад некоторые учёные в области исследований животных предположили, что данным исследованиям «предстоит пройти долгий путь, прежде чем они смогут ясно увидеть себя в качестве академической области» (Gorman 2012). Другие исследователь_ницы полагают, что данной «дисциплине» уже несколько десятилетий (DeMello 2012). В рамках культурных исследований, а также социальных наук, было несколько попыток определить начало исследований животных в 1990-х годах. И каждое предлагаемое начало сопровождается конкретными устремлениями в этой области. Различные надежды, вызванные исследованиями животных, являются частью того, что делает эту область такой захватывающей и порой спорной.

Истории

В одном из первых журналов, посвященных исследованиям животных «Общество и Животные» (Society and Animals), редактор Кен Шапиро написал в 1993 году, что «главная цель» журнала «заключается в том, чтобы способствовать в рамках социальных наук развитию предметной подотрасли — исследованиям животных». И он охарактеризовал эту подотрасль как направленную прежде всего на обеспечение «лучшего понимания самих себя»; «через исследования животных мы хотим понять наши разнообразные отношения к ним и оценить издержки — экономические, этические и, в более широком смысле, культурные — этих отношений» (Shapiro 1993, 1). Социологи_ни также оценили пользу этих отношений в той мере, в какой такие отношения существовали и существуют, как для человека, так и для других животных. По словам Роберта Маккея (2014), примерно в то же время, когда появился журнал Society and Animals, в литературных исследованиях «очень немногие учёные были обеспокоены почти вездесущим присутствием не-человеческих животных в литературных текстах, или тем, как они стали частью гораздо более длинной истории о жизни существ, которую гуманитарные науки в диалоге с другими дисциплинами, могли бы документировать и интерпретировать» (637). Эта нехватка внимания могла быть результатом дискомфорта, который возникает, когда, как описывает его Сьюзан МакХью (2006), «систематический подход к чтению животных в литературе обязательно предполагает примирение с дисциплиной, которая во многих отношениях кажется организованной выученным избеганием именно таких вопросов». Но это избегание начало рассеиваться к концу 1990-х годов, когда мы обнаружили «особую корреляцию, давшую в то время начало исследованиям животных: стремление развивать как научные знания о ещё неосмысленном предмете исследования (это всегда серьёзное дело), так и ответственность, необходимую для проявления должного уважения и серьёзного отношения к животным, чьи жизни представлены в культурных текстах» (McKay 2014, 637). Кэри Вулф (2009) размышляет:

Можно подумать, что исследования животных будут больше спонсированы, чем любые другие виды «исследований», в фундаментальное переосмысление вопроса о том, что такое знание, как оно ограничено чрезмерными определениями и пристрастиями нас как «видового существа» (используем знаменитую фразу Маркса); в копаниях и изучениях наших предположений о том, кем может быть знающий субъект; и в воплощение этой конфронтации в своих собственных дисциплинарных практиках и правилах (так, чтобы, например, место литературы радикально переосмыслилось в более широкой вселенной коммуникации, реакции и обмена, которая теперь включает множество других видов) (Wolfe 2009, 571).

В рамках культурных исследований был несколько другой фокус, чем в социологии, и задавались различные типы вопросов. И даже в культурных исследованиях мы можем видеть эту напряженность. Должен ли проект исследований животных серьёзно относиться к репрезентациям животных в литературе или серьёзно относиться к животным как к субъектам или приходить к новому пониманию, признавая трудности и возможности выхода за пределы человека как единственного субъекта культурного знания?

Хотя эти вопросы задавалось всё большим числом литературовед_ок, животные не были «непродуманными субъектами исследования» в других дисциплинах. Уже были опубликованы важные книги: Primate Visions Донны Харауэй (1989), Animal Estate Харриет Ритво (1987), The Sexual Politics of Meat Кэрол Адамс (1990) и Animal Minds Дональда Гриффина (1992) — вот лишь некоторые из них, представляющие совершенно разные точки зрения на «вопрос о животном». Безусловно, 1990-е годы знаменуют собой важный момент в развитии исследований животных, но я не решаюсь называть это происхождением. Размышления о животных и размышления вместе с ними были достаточно долгое время в центре внимания ряда академических дисциплин.

Например, в рамках философии два наиболее известных исследователя, размышляющих об этических и политических обязательствах перед другими животными, Питер Сингер и Том Риган, опубликовавшие работы до 1990-х годов (книга Сингера «Освобождение животных» впервые появилась в 1975 году, а книга Ригана «В защиту прав животных» — в 1983 году), однако животных как субъектов философского исследования можно найти вплоть до глубокой древности. Генри Солт в своей книге 1892 года «Права животных: связь с социальным прогрессом» (Animal Rights: Considered in Relation to Social Progress) призывает читатель_ниц к «насущному вопросу» — «если у людей есть права, имеют ли свои права животные?» — и отмечает:

С древнейших времен были мыслители, прямо или косвенно отвечавшие на этот вопрос утвердительно. Буддийские и пифагорейские каноны, в которых, возможно, преобладало кредо реинкарнации, включали изречение «не убивать и не ранить невинных животных». Философы-гуманисты Римской империи, среди которых наиболее видными были Сенека, Плутарх и Порфирий, заняли ещё более высокую позицию в проповеди человечеству широчайшего принципа всеобщей доброты (Salt 1892, 2–3).

В то время как философ_ини интересовались тем, какие этические требования предъявляют к нам животные, исследовательская работа выработала некоторые основания о том, почему мы задолжали наше внимание и заботу другим животным, почему они являются достойными субъектами исследований и как они могут быть субъектами сами по себе.

В середине 1800-х годов работа Чарльза Дарвина радикально изменила представления о других животных и наши отношения с ними. Он предположил, что люди и другие животные не могут быть разделены по типу, а только по некоторой степени. Он утверждал, что, как и мы, животные выражают эмоции, могут живо воспринимать свои миры, и предположил, что они могут даже рассуждать:

Но весьма немногие отвергают в настоящее время, что и животные обладают в некоторой степени способностью рассуждать. Можно постоянно видеть, как они останавливаются, обдумывают и принимают решения. Весьма замечательно, что чем лучше какой-нибудь наблюдатель изучил нравы данного животного, тем большее число поступков он приписывает разуму и тем меньшее — незаученным инстинктам (Дарвин 1953, 195).

Хотя вопросы эмоций и разума животных были и остаются темами для дискуссий (см. главы 8, 20), наблюдения Дарвина привели к обширным междисциплинарным исследованиям интеллекта животных (Джордж Романес, 1882) и их умвельтов (Якоб фон Икскюлль, 1934), а также к новым областям исследований, включая сравнительную психобиологию (Роберт Мирнс Йеркес, 1925), гештальт-психологию (Вольфганг Кёлер, 1947), этологию (Конрад Лоренц, 1961, Николас Тинберген, 1963) и, наконец, когнитивную этологию (Дональд Гриффин, 1976; Дейл Джеймисон, Марк Бекофф, 1992). Как и все научные исследования, эти разнообразные области были сформированы общепринятыми теориями того времени, а также определёнными социальными и культурными страхами. Мысли, которые появились в результате этих работ, привели к важным развитиям в области исследований животных. Центральным в этих ранних исследованиях было стремление понять других животных как субъектов и часто, хотя и не всегда явно, понимать самих себя по отношению к ним. Учитывая эту долгую историю научной работы, а я упомянула здесь лишь очень небольшую её часть, мне кажется странным, что новизна исследований животных так часто упоминается. Исследования животных, по-видимому, имеют длительный период развития, похожий на то, что в эволюционной биологии называется неотенией. Неотения, происходящее от греческих слов neos, как «в юности», и teinein, что означает «продолжительный», считается особенно благоприятным для нашего вида, Homo sapiens. За счёт того, что мы имеем продолжительное детство, мы развиваем наш индивидуальный ум и обаяние и, что, возможно, ещё более важно, лучшие способности для решения сложных проблем нашего окружающего мира. Неотения — одно из объяснений того, почему мы, люди, всё ещё живём, когда, по оценкам, погибло около двадцати семи других видов гоминидов (Walter 2014). Возможно, длительное время, когда исследования животных считались всё ещё «развивающимися», также обеспечит их успех как зрелой междисциплинарной области.

Если интенсивность научного внимания исследованиям животных является каким-либо показателем, то признаки успешной зрелости отражают хорошую тенденцию. Практически еженедельно по всему миру проводятся конференции и семинары по широкому кругу тем в области исследований животных. Существует не менее десяти книжных серий, дюжина или более специализированных журналов и растущее число академических программ, некоторые из которых предлагают степени бакалавра и магистра в ответ на запросы студенто_к, стремящихся продолжить целенаправленную работу в области исследований животных. И в этой области работает большое количество высокоуважаемых старших учёных, многие из которых написали следующие главы.

Несмотря на то, что нахождение в постоянном развитии не обязательно является чем-то плохим, наступает время, когда можно перенаправить внимание с того, являются ли исследования животных ещё одной научной областью, на более интересные темы. Я надеюсь, что публикация данной книги и качество содержащихся в ней дискуссий являются показателями зрелости этой области. Конечно, зрелость области не означает, что состояние исследования статично или что существует консенсус в отношении того, что считается надлежащими предметами исследования или лучшими методами изучения. В большинстве «зрелых» дисциплин ведутся обширные, часто способные к трансформации дискуссии по этим вопросам, особенно в междисциплинарных областях.

Предметы спора

Активизм и «Реальный мир»

Междисциплинарные области, такие как женские исследования, афроамериканские исследования, а в последнее время — исследования окружающей среды, квир-исследования и исследования инвалидности, превратились в научные щупальца политических движений. Хотя связи с активизмом могут значительно различаться в зависимости от опыта исследователь_ниц и преподаватель_ниц, выполняющих академическую работу, существует общее ощущение, что учёные, работающие в любой из этих областей, привержены некоторым целям политических движений, перед которыми они ответственны и должны быть подотчётны.

В этих случаях научная связь с активизмом заключается не только во мнениях, аргументах или текстах, и не только с изучением рассматриваемого социального движения (хотя в этом направлении ведутся важные исследования), но и в общих нормативных убеждениях и обязательствах, как я их называю, которые является стимулом социального движения. Нормативные убеждения и обязательства во всех этих междисциплинарных областях и движениях, с которыми они связаны, представляют собой этические/политические устремления по устранению условий, которые подчиняют, стирают, отрицают, нарушают или разрушают субъекты исследования. И особенно заметно, когда исследователь_ницы в этих областях проявляют равнодушие к этим целям или не разделяет их стремлений. Представьте учёных-эколог_инь, которые обнаруживают опасные уровни пестицидов в определённой реке, и вместо того, чтобы сообщить об этом в местный отдел охраны окружающей среды или сказать об этом родителям детей, купающихся в реке, они хранят данные в тайне для сравнения с другими данными, которые будут собраны через несколько лет. Эти учёные не должны удивляться, когда их коллеги по экологическим исследованиям или эко-активист_ки подвергнут сомнениям их работу, если и когда они узнают об этом.

Конечно, нормативные убеждения и обязательства учёных, даже в рамках одной и той же области исследования, будут различаться, как это часто бывает в движениях, с которыми связано такое изучение. Споры в женских исследованиях о том, кто такая «женщина», велись ещё когда программы женских исследований только начинали появляться и такие споры продолжаются до сих пор. Различные, иногда противоречащие друг другу концепции и волны феминизма сильно оживляют активизм и науку. Смысл и политика пересечений между полом, расой, сексуальностью, классом, физическими способностями, гендерным самовыражением и другими измерениями власти и привилегий порождают сложные разногласия и продвигают теорию и практику в новых направлениях. В значительной степени работа в области женских исследований и этнических исследований в 1970-х и 1980-х годах предоставила важное пространство для дискуссий о том, как академические исследования всегда наполняются нормативными убеждениями и обязательствами, что, в свою очередь, расширяет политические возможности студенто_к. Связи с политическими движениями принимают различные формы как в преподавании, так и в научной деятельности, и эти связи часто могут быть источником разногласий, но учёные в этих междисциплинарных областях редко полностью отстраняются от политических целей движений.

Например, когда недавние протесты Black Lives Matter проходили на улицах, программы афроамериканских исследований, а также программы этнических исследований и гендерных исследований спонсировали мероприятия и предлагали курсы, направленные на решение проблем, поднятых движением. Политические учебные программы были доступны в Интернете для тех, кто преподает на курсах, а также для людей внутри академии, так и за её пределами, заинтересованных в более глубоком изучении. Конечно, протесты были и в университетских кампусах, что часто приводило к изменениям внутри университетов, а также к укреплению партнёрских отношений между университетами и сообществами. Связи между учёными и активист_ками привели к важному научному сотрудничеству, которое обещает изменить учебные программы и исследования.

Несмотря на то, что существуют разногласия по поводу структуры, глубины и содержания различных нормативных убеждений и обязательств в этих междисциплинарных областях, наличие этических и политических устремлений, которые сопровождают гуманитарные науки, не вызывает особых споров. Но в исследованиях животных принятие нормативных убеждений и обязательств и некоторая подотчётность движению за освобождение животных, также известному как движение за права животных, кажется более раздражающим.

Связи между учёными и активист_ками привели к важному научному сотрудничеству, которое обещает изменить учебные программы и исследования.

Я думаю, что отчасти нежелание признавать свои этические или политические взгляды происходит из–за боязни критики с разных сторон. С одной стороны — громкое и непрощающее движение за права животных. Когда кто-то пытается изучать новые темы, которые коллеги ставят под сомнение как связанные с исследованием в их конкретной области, также может возникнуть беспокойство о том, что они станут мишенью для активисто_к. С другой стороны находятся активист_ки движения за права животных, а также других социальных движений, которые считают «теорию» слишком далёкой от «реального мира» и могут быть критичными или, чаще всего, пренебрежительными. Именно такая отстраненность сделала «академический феминизм» плохим словом. Безусловно, есть активист_ки защитни_цы прав животных, которые игнорируют исследования животных, считая их слишком далёкими от жизни и смерти реальных животных. Это также может служить сдерживающим фактором для того, чтобы сделать свою работу подотчётной движению, которое не является особенно восприимчивым. Ещё в одном углу находятся учёные, занимающиеся исследованиями животных, которые дисциплинированы в более исторических, текстовых или научных методологиях, и они не видят чёткой связи своих работ с современной защитой животных. Некоторые из них считают, что учёным не следует пачкать руки «активизмом». Я расскажу больше о беспокойстве по поводу защиты прав животных далее.

Другой источник нежелания заявлять о своих политических обязательствах, несомненно, связан с глубиной и широтой антропоцентризма (см. главу 3). Исследования животных дают представление об идеологиях и структурах, в соответствии с которыми одни формы жизни могут процветать, в то время как другие угнетаются и уничтожаются. Использование животных различными способами — это не просто часть структур, которые формируют нашу жизнь и на которые направлена большая часть работы в области исследований животных; это также часть нашей повседневной практики. Вопросы о том, как мы сами используем других животных, безусловно, усиливают дискомфорт. В науке, которая большей частью ориентирована на человека, животные всегда отодвигаются на задний план. Исследования животных выдвигают на первый план других животных в качестве чувствующих субъектов, которые могут иметь значимую жизнь и отношения, а также бросать вызов нашему образу жизни. Эти вызовы бывает трудно осознать в аудитории, на собраниях преподаватель_ницы, а также в нашей личной жизни. Дискомфорт от этих вызовов может привести к желанию отделить теорию от практики, науку от защиты прав животных.

Институционализация

Ещё один спорный вопрос связан с институционализацией исследований животных. Взгляд на историю программ по женским исследованиям здесь также важен. Когда в 1970-х годах преподаватель_ницы и студент_ки собрались вместе на кампусах, чтобы поднять уровень осведомлённости и протестовать против вездесущего сексизма на кампусах и за их пределами, началось обсуждение вопроса о разработке общей учебной программы по борьбе с замалчиванием женщин и насилием в отношении женщин. Исследователь_ницы, работающие в разных дисциплинах собрались вместе и организовали дебаты о том, следует ли создавать централизованные междисциплинарные программы или лучше настаивать на интеграции феминистской науки в большее количество дисциплин. Быстро стало ясно, что можно делать и то, и другое, например, создавать новые курсы истории для женщин или курсы феминистской этнографии, которые могут быть включены в перекрестный список курсов женских исследований. Феминистский факультет вместе со своими студент_ками приступил к разработке междисциплинарных методов обучения и исследований; появились сотни программ по женским исследованиям.

Несмотря на то, что в настоящее время по всему миру предлагается очень много курсов по темам исследований животных, существует одно явное различие между созданием институциональных мест для женских исследований и других междисциплинарных областей и более централизованными программами исследований животных, а именно, что субъекты исследований животных не занимаются созданием учебных программ, мобилизацией факультетов или агитацией за инклюзивность. Если точнее, то одна из центральных областей научного интереса в исследованиях животных включает представление животных (см. главу 21) не только в качестве символов или метафор человеческих интересов и проектов, но как субъектов самих по себе. Исследования животных находятся впереди всех попыток развития новых эпистемологических парадигм для распознавания и артикуляции деятельности других животных, но «говорить за» других всегда сложно, особенно когда такие субъекты не говорят на человеческих языках. В классах женских исследований, где продолжают проводиться важные выступления об исключении опыта чернокожих, цветных женщин, квир-женщин, транс-женщин и гендерно-неконформных людей, точка зрения исключённых субъектов может быть сформулирована обычно самими субъектами. Феминистские исследования о том, как с уважением относиться к точке зрения друго_й, на протяжении многих лет глубоко обогащали феминистскую практику. Это не так просто с другими животными, у которых не только язык, но и весь образ и форма жизни сильно отличаются (см., например, главы 4, 7). Сама категория «животные» настолько обширна и включает в себя таких разнообразных существ, как орангутаны и кораллы, бабочки и коровы, попугаи и акулы, что трудно выделить что-то общее, кроме того, что они «не люди».

Их нечеловеческий статус также имеет институциональные разветвления и последствия. В то время как сексизм, расизм и другие формы дискриминаций существуют в высших учебных заведениях как явно, так и скрытно, тогда как животные существуют в качестве объектов использования. В крупных исследовательских учреждениях могут быть лаборатории, содержащие собак, кошек, коров, свиней и обезьян. Даже в небольших учреждениях используются крысы, мыши, рыбы, птицы и лягушки. Те, кто использует животных, могут жаловаться на идею о том, что в их учреждении есть область исследований, которая ставит под сомнение легитимность их работы. И это вызвало напряжённость в отношении институционализации исследований животных. Конечно, научные разногласия лежат в основе интеллектуальных исследований, и вопросы о легитимности сами по себе имеют центральное значение для открытия новых направлений исследования. Любая область, будь то биология, психология, социология или история, становится постоянной и статичной, когда сопротивляется вызовам.

И такие вызовы часто приходят из самой дисциплины. Ранее я упоминала, что даже когда начинались программы женских исследований, были поставлены вопросы о том, кого изучают данные исследования, а также вопросы о том, полезны ли женские исследования для женщин. На рубеже нашего столетия на многих исследовательских программах начали задумываться о том, не стал ли их успех помехой в институционализации и не притупляется ли интеллектуальное и политическое оживление в этих областях по мере того, как программы работают над тем, чтобы «закрепить и обезопасить свои границы, определить особую область исследования, и зафиксировать свой предмет изучения» (Brown 2005, 122). Институционализация сопряжена с расходами. В ответ на эти и другие проблемы программы женских исследований начали менять свои названия, чтобы лучше отражать не только разнообразие женщин и проблем, с которыми они сталкиваются по-разному в расовом, сексуальном, этническом, религиозном и классовом отношении, с точки зрения способностей и гендерного самовыражения, но также и вопросы о различных способах понимания того, как эти сложные, часто пересекающиеся социальные позиции влияют на аффективные ориентации и социальные институты. Многие программы женских исследований перешли в гендерные исследования, другие стали программами феминистских и гендерных исследований, некоторые перешли в программы гендерных и сексуальных исследований, а также появились другие комбинации программ.

Что находится в имени?

Эти попытки переименовать программы женских исследований были в значительной степени направлены на то, чтобы более точно представить цели исследования, но существует также нормативный (в том смысле, который я описала ранее) аспект наименования. Политика и восприятие участвуют в спорах о наименовании, которые происходят в некоторых междисциплинарных областях, и это также относится к исследованиям животных.

Когда исследователь_ницы впервые начали называть свою работу как «Исследования животных», иногда возникала путаница — некоторые люди, в том числе многие учёные, думали, что это означает, что учёные работают непосредственно с животными, например, в лабораториях или в дикой природе. Это привело к тому, что некоторые учёные ввели название «Исследования человека и животных» (Human-Animal Studies, HAS), чтобы подчеркнуть изучение отношений между человеком и животными, понимание этих отношений и их критическую оценку. Но это тоже привело к дальнейшей путанице, особенно в отношении значения слова «человек».

Например, постгуманизм работает в направлении разработки новых основ, которые не ставят в центр человека, а призывают к признанию жизни и процветания других животных в их собственных способах самовыражения, а не в отношении категорий и характеристик, которые связаны с человеческой жизнью. Постгуманизм бросает вызов предположениям, желаниям и императивам гуманизма, самой теоретической структуре, которая часто используется для расширения прав на других животных (см. главу 22), и использует различие между человеком и животным как место для теоретизирования.

Постгуманистическое ответвление исследований животных не единственное, кто бросает вызов бинарности «человек-животное» — те, кто работают в феминистских исследованиях животных, уже давно оспаривают её, а теоретик_ессы и активист_ки в развивающейся области исследований о расе и животных по существу напоминают нам, что «человек» в исследованиях человека и животных — это социальная конструкция, пропитанная расистской историей (см. главу 1). Независимая исследовательница и активистка Сил Ко пишет:

В своем открытом письме к коллегам в 1994 году теоретикесса культуры Сильвия Винтер отметила: «Вы, возможно, слышали новостной репортаж по радио, который транслировался в течение нескольких дней после оправдания полицейских присяжными по делу об избиении Родни Кинга. В сообщении говорилось, что должностные лица судебной системы Лос-Анджелеса обычно использовали аббревиатуру N.H.I. для обозначения любого дела, связанного с нарушением прав молодых чернокожих мужчин, принадлежащих к категории безработных в городских гетто. N.H.I. означает «ни один человек не замешан (no humans involved)»…

Неудивительно, что один из способов, который мы исторически искали и с помощью которого продолжаем добиваться общественной видимости, — это отстаивание нашей «человечности».

Раньше и я была такой чёрной активисткой. Ну, вы знаете: «Мы тоже люди!» Но теперь я сомневаюсь в этой стратегии…

Области «человек» или «человечество» — это не только вопрос о том, принадлежит ли кто-то к виду homo sapiens. Скорее, «человек» означает определённый образ существования, особенно выраженный тем, как человек выглядит или ведет себя, какие практики ассоциируются с её или его сообществом и так далее. Таким образом, «человек» или «человечество» — это концептуальный способ обозначить область европейской белизны как идеальный способ быть homo sapiens… Это означает, что концепции «человечество/человек» и «животный мир/животное» были созданы по расовому признаку» (Ко 2017, 20-23).

Расовая и гендерная социальная история как человека, так и животных является важной областью теоретической работы. И отношения между различными существами, которые попадают в ту или иную категорию, как группы, так и индивиды, а также концептуальные роли, которые эти отношения играют в социальных, культурных, практических и теоретических знаниях, являются предметами работы исследований животных.

Концепции «человечество/человек» и «животный мир/животное» были созданы по расовому признаку».

Существует ещё одна группа учёных, которые взяли название «Критические исследования животных» (Critical Animal Studies, CAS), отчасти как реакция на номенклатуру и заявления исследований человека и животных (HAS). Например, исследовательница HAS Марго ДеМелло (2012) отмечает в своём тексте «Животные и общество: введение в исследования человека и животных», что «в области HAS нет ничего, что требовало бы от исследователь_ниц, преподаватель_ниц или студент_ок занимать политическую позицию или какую-либо позицию в защиту прав животных» (17). Конечно, не занимать правозащитную позицию само по себе является политическим актом. «Что определяет критические исследования животных, — отмечает Клэр Джин Ким (2013), — так это то, что они являются яростными и непримиримо политическими. Учёные, занимающиеся критическими исследованиями животных, стремятся положить конец эксплуатации и страданиям животных, и у них мало терпения для работы, которая просто описывает животных» (464). Поэтому исследователь_ницы в области критических исследований животных (CAS), отвергают название и идеи исследований человека и животных (HAS).

Но есть и другие учёные, которые утверждают, что исследования человека и животных на самом деле включают обязательство уважать других животных и действовать от их имени. Например, Саманта Хёрн (2010) пишет о своей работе в Кередигионе, где она наблюдала, как индуистские монахи проводят кампанию и агитируют за право отдельного животного на жизнь перед лицом сопротивления со стороны фермерского сообщества, что данная кампания «больше соответствует тому подходу, которым руководствуются “исследования человека и животных” (HAS). На мой взгляд, HAS отличается от антрозоологических исследований тем, что HAS “привносит” животное. Другими словами, дефис в “human-animal studies” ставит всех субъектов исследования в равное положение, признавая взаимосвязь между людьми и другими живыми существами» (27).

Также есть ещё и антрозоология — термин, отдающий приоритет человеку в науке и, как правило, больше фокусирующийся на научных аспектах отношений между человеком и животными. Одна программа по антрозоологии предлагает: «По своей сути, область антрозоологии направлена на то, чтобы помочь людям жить лучше… Антрозоология заключается в том, чтобы охватить связь между человеком и животными и прикоснуться к жизни» (Колледж Кэрролла, нет даты). Здесь отмечается чёткое нормативное убеждение и обязательство, вид правозащитной деятельности, но это не тот вид защиты животных, который можно увидеть, например, в критических исследованиях животных.

Важно отметить, что есть независимые учёные, которые могут отожествлять свою работу с любым из этих направлений, но имеют другой набор политических и практических убеждений. Я рассматриваю исследования животных как обширную область исследований, которая охватывает аспекты всех этих позиций. Исследования животных используют разнообразные методологии для изучения различных видов взаимоотношений, чтобы помочь нам понять, как животные участвуют в жизнях друг друга, в нашей жизни, а мы — в их. Некоторые из этих разновидностей методологий представлены в следующих главах. Как и в других междисциплинарных областях, исследования животных будут и далее формироваться в результате оживлённых дискуссий о нормативных убеждениях, обязательствах и дисциплинарных основах, а также об изменениях в понимании наших различных взаимоотношений между человеком и животными, и, что неизбежно, всё это будет формироваться в результате прерогатив институтов, как социальных, так и академических.

Критические термины

На данную книгу влияет одна из таких прерогатив, как стеснение в количестве страниц и ограничение в количестве критических терминов. Есть много терминов, которые нет в данной книге, и такой мой выбор требует пояснений. Учитывая, что двумя наиболее важными объектами исследований животных являются сами животные и наши отношения с ними, можно было бы ожидать увидеть главы о шимпанзе, чихуахуа или гепардах и главы, в которых особенно рассматриваются наши наиболее распространённые отношениям с животными — в качестве компаньонов, научных объектов, развлечений или пищи. Они здесь не появляются, потому что не являются критическими терминами. Критические термины можно рассматривать как инструменты, помогающие решить концептуальные проблемы, возникающие в рамках исследований животных, они обеспечивают основу, помогающую нам более методично думать о животных как субъектах, и они являются ресурсами для анализа наших отношений с другими животными. К счастью, учитывая рост развития исследований животных, есть много мест, где можно найти книги о других животных. Например, серия Reaktion «Животные» под редакцией Джонатана Берта начинается с альбатроса, муравья и обезьяны и заканчивается китом, кабаном и волком. На сегодняшний день насчитывается семьдесят шесть книг, каждая из которых посвящена определённому животному. Кроме того, растёт число собраний сочинений в области исследований животных, некоторые из которых организованы по дисциплинам, а другие являются более междисциплинарными, ориентированными на конкретные виды взаимоотношений с животными (например, в качестве объектов исследования или в качестве пищи).

Критические термины в этом томе имеют центральное значение для исследований животных, и каждый термин требует и часто вызывает различные интерпретации. Автор_кам было предложено внести свои собственные взгляды в «свои термины». В некоторых случаях это означает, что нормативные убеждения и обязательства, о которых я упоминала выше, находятся в центре внимания; некоторые дискуссии носят более описательный характер, некоторые — более аналитический, а некоторые — более политизированный. Поскольку автор_ки являются уважаемыми эксперт_ками, они не обязаны были предоставить стандартные описания их терминов или делать обзор на различные способы использования терминов в определённых дисциплинах. Скорее, им было предложено раскрыть то, что, по их мнению, было самым захватывающим в этом термине, и каждая из глав определяет концептуальное развитие термина и теоретизирует его таким образом, чтобы помочь читатель_ницам переосмыслить роль термина в исследованиях животных. В некоторых главах традиционное или ожидаемое понимание термина расширяется и подвергается сомнению, и это, несомненно, вызовет споры и, возможно, повысит накал страстей, и всё это с надеждой на то, что это привлечёт внимание и будущее взаимодействие.

Конечно, рассматриваются не все концептуальные вопросы и проблемы. Были практические решения, которые я принимала, например, какие критические термины могли бы быть включены в двух- или трёхтомный труд, и какие в конечном итоге, появятся здесь. К счастью, многие термины, которые могли бы стать отдельной главой, обсуждаются в других главах. Например, субъектность разбирается в главах о поведении, разуме, личности, рациональности и социальности; аналогия исследуется в главах, посвящённых различиям, закону и способности чувствовать; одомашнивание анализируется в главах о неволе и убежище; сознание раскрывается в главах о боли и способности чувствовать; раса анализируется в главах, посвященных отмене эксплуатации животных, биополитике, эмпатии и постколониальности. Но, тем не менее, есть также и пробелы в книге, так как ни одна книга такого рода не может быть всеобъемлющей.

Надеюсь, что «Критические термины для исследований животных» предоставят читатель_ницам, которые уже занимаются изучением животных, а также тем, кому это интересно, возможность глубоко и по-разному задуматься о наших отношениях с другими животными, о наших представлениях о том, что значит быть человеческим животным, о том, как мы могли бы взаимодействовать на практике и интеллектуально с другими животными, и как наши взгляды и действия могут положительно повлиять на более чем человеческий мир.

Список литературы

Adams, Carol. 1990. The Sexual Politics of Meat. New York: Continuum.

Brown, Wendy. 2005. Edgework. Princeton, NJ: Princeton University Press.

Carroll College. N.d. https://www.carroll.edu/academic-programs/anthrozoology.

Darwin, Charles. (1874) 1998. The Descent of Man. London: J. Murray. Reprint, New York: Prometheus Books.

DeMello, Margo. 2012. Animals and Society: An Introduction to Human-Animal Studies. New York: Columbia University Press.

Fraiman, Susan. 2012. “Pussy Panic versus Liking Animals: Tracking Gender in Animal Studies.” Critical Inquiry 29: 89–115.

Gorman, James. 2012. “Animal Studies Cross Campus to Lecture Hall.” New York Times, January 2.

Griffin, Donald. 1976. The Question of Animal Awareness. New York: Rockefeller University Press.

———. 1992. Animal Minds. Chicago: University of Chicago Press.

Haraway, Donna. 1989. Primate Visions. New York: Routledge.

Hurn, Samantha. 2010. “What’s in a Name? Anthrozoology, Human-Animal Studies, Animal Studies, or… ?” Anthropology Today 26 (3): 27–28.

Jamieson, Dale, and Marc Bekoff. 1992. “On Aims and Methods of Cognitive Ethology.” Philosophy of Science 1992 (2): 110–24.

Kim, Claire Jean. 2013. “Introduction: A Dialogue” American Quarterly 65 (3): 461–79.

Ko, Aph and Syl. 2017 Aphro-ism: Essays on Pop Culture, Feminism, and Black Veganism from Two Sisters. New York: Lantern Books.

Köhler, Wolfgang. 1925. The Mentality of Apes. London: K. Paul, Trench, Trubner.

———. 1947. Gestalt Psychology. New York: Liveright.

Lorenz, Konrad. 1961. King Solomon’s Ring. Translated by Marjorie Wilson. London: Methuen.

McHugh, Susan. 2006. “One or Several Literary Animal Studies?” H-Animal.

McKay, Robert. 2014. “What Kind of Literary Animal Studies Do We Want or Need?” Modern Fiction Studies 60 (3): 636–44.

Regan, Tom. 1983. The Case for Animal Rights. Berkeley: University of California Press.

Ritvo, Harriet. 1987. The Animal Estate. Cambridge, MA. Harvard University Press.

Romanes, George. 1882. Animal Intelligence. London: K. Paul, Trench.

Salt, Henry. 1894. Animal Rights: Considered in Relation to Social Progress. New York: Macmillan.

Shapiro, Kenneth. 1993. “Editor’s Introduction to Society and Animals.” Society and Animals 1: 1–4.

——— . 2002. The state of Human-Animal Studies: Solid at the margin! Society and Animals 10 (4): 331–37.

Singer, Peter. 1975. Animal Liberation. New York: Harper Collins.

Tinbergen, Niko. 1963. “On Aims and Methods of Ethology.” Zeitschrift für Tierpsychologie 20 (1963): 410– 33.

Uexküll, Jakob von. 1957. “A Stroll Through the Worlds of Animals and Men.” In Instinctive Behavior: The Development of a Modern Concept, translated and edited by C.H. Schiller, 5–80. New York: International Universities Press.

Walter, Chip. 2014. The Last Ape Standing. New York: Bloomsbury.

Wolfe, Cary. 2009. “Human, All Too Human: ‘Animal Studies’ and the Humanities” PMLA 124 (2): 564–75.

Yerkes, Robert. 1925. Almost Human. New York: Century

В переводе используется русский перевод цитаты (стр. 4) из книги «Происхождение человека и половой отбор выражение эмоций у человека и животных» Чарльза Дарвин, издательство Академии наук СССР, 1953 года, стр. 195.

[1] Умвельт (от немецкого слова «Umwelt» — «окружающая среда») — в контексте концепции Якоба Икскюлля «субъективный мир организма» или «внешний мир животного» (Бушев 2008).

[2] Аффективные ориентации — то, как люди используют чувства и эмоции для управления своим поведением.