Дмитрий Курляндский. Творческое высказывание и новая территория музыки
В Институте свободных искусств и наук открывается первая целостная программа по исследованиям звука. О том, как сегодня меняются границы искусства, как и где слушать новую музыку, и о непонимании как творчески продуктивной территории мы поговорили с одним из преподавателей этой программы, автором курса “Творческое высказывание” — композитором Дмитрием Курляндским.
Вы предложили для Института свободных искусств и наук курс, который называется “Творческое высказывание”. Не могли бы вы рассказать об этом курсе подробнее? Что там будет?
Саму формулировку “творческое высказывание” я прочел в предложении университета и сразу обратил на нее внимание, потому что она очень близка моим собственным поискам и интересам. Лекции, которые я читаю в разных странах и местах я часто посвящаю именно ей. Речь идет о психологии творчества, природе творческого высказывания и мышления.
Курс будет разделен на две части: практическая и теоретическая. Практическая — это лаборатория индивидуального перфоманса, где я буду предлагать студентам разрабатывать собственные перфомансы, которые будут коллективно обсуждаться и, по возможности, реализовываться, возможно, даже с выходом на сторонние площадки и коллективы. Теоретическая часть лекционная, хотя я не люблю называть свои лекции лекциями, я называю их беседами, потому что они всегда открыты для дискуссии и вопросов со стороны слушателей. В ней я постараюсь обрисовать историческую перспективу отношения к творчеству и степень зависимости творческого высказывания от внешних моделей, продиктованных социально-политическими условиями, историческими традициями или чем-то иным. В итоге я надеюсь раскрыть студентам их видение территории творческого. Это территория, где сложно определять критерии оценки, критерии взаимодействия, способы взаимодействия с тем, что мы воспринимаем. Мой курс направлен на выработку достаточно пластичных и сложных критериев оценки и бытования в этой системе.
Расскажите, пожалуйста, об интересных примерах взаимодействия звука или музыки и других видов искусств сейчас.
В искусстве к сегодняшнему дню сложилась такая ситуация, что границы территорий отдельных искусств сильно размыты, сегодня часто можно встретить композитора, который ставит спектакли, или режиссера, который делает звуковые перформансы или инсталляции, а художники тем более часто выходят на территорию звуковой инсталляции, та же ситуация и с композиторами. По ходу истории складывается ситуация размытия границ, которое, на самом деле, происходит за счет расширения, и именно в местах этого расширения и появляются точки соприкосновения. Поэтому я не фокусируюсь только на музыке, я буду рассказывать и о перформансах художников, и о перформансах театральных, визуальных, словом, любых. Это не закрытая территория. Я несколько раз проводил такого рода лаборатории, где мы пробовали формулировать индивидуальные перформансы, я должен сказать, что это было весьма продуктивно, один из них даже заинтересовал хореографов и я надеюсь, что он будет реализован на профессиональной территории. Я надеюсь, что в Институте свободных искусств и наук эти перфомансы тоже не будут просто имитациями, а будут полноценными художественными работами.
Вы сказали, что сейчас авторы часто выходят за границы своего вида искусства, что художник сейчас больше, чем художник, а композитор больше, чем композитор. А насколько в процесс создания музыки для вас включены другие искусства?
Во-первых, все очень индивидуально, сейчас территория всех искусств очень стратифицирована, каждый автор сегодня — это индивидуальная школа. Я, как композитор, вдохновляюсь визуальными искусствами, в большей степени кинетической скульптурой, но я знаю авторов, которые идут от литературы, или от поэзии, или от цвета. Это было всегда, но территория искусства исторически начиналась с очень строго регламентированных маркеров: что есть музыка, что есть изобразительное искусство. Сегодня так получается, что все больше и больше мы сталкиваемся с такими реакциями, даже в профессиональном сообществе: это не опера, или это не музыка, это не театр, и так далее, и так далее. Раньше в этом слышалась некая агрессия, обвинение в отсутствии каких-то качеств, сегодня же подобные высказывания перестали нести негатив именно по той причине, что осваиваются смежные, и я бы даже сказал, новые территории искусств. Здесь хотелось бы уточнить, почему я называю первую часть своего курса лабораторией: восприятие — это активная творческая деятельность, мы сочиняем то, что слышим, мы сочиняем то, что видим, то есть через свое восприятие мы “вчитываем” то или иное содержание или впечатления в произведение. Эта позиция восприятия — не позиция пассивного приемника информации, а активная художественная позиция, позиция человека, вырабатывающего информацию. У многих современных авторов, например, Ромео Кастеллуччи или Хайнера Геббельса, можно прочесть, что спектакль собирается в зрителе. В своей лаборатории я пытаюсь разработать территорию восприятия как принимающей инстанции в территорию, вырабатывающую художественный результат. Инструменты для этого, конечно, очень индивидуальны. И, собственно, выработка инструментов, которые позволяют перевести восприятие в оформленное произведение искусства, — это одна из задач курса.
Где сегодняшний композитор находит своего слушателя? В консерватории, в театре, на площади, в интернете, в музее, на выставках?
Все работает в обратную сторону: не композитор находит слушателя, а слушатель находит своего композитора. Композитор — отчасти пассивное существо, мы пишем музыку, но если исполнители не хотят ее играть или слушатели не хотят ее слушать, она не будет сыграна и услышана. Мы отправляем запрос, и если на наш запрос отвечают, тогда образуется аудитория. Это может быть очень разная аудитория, как правило, на стыке традиций (а мы сейчас находимся исторически в точке реформации понятия искусства и отдельных искусств) очень сильны оказываются, с одной стороны, консервативные силы, которые отвергают новое, а с другой стороны, — в аудиторию искусства входят совершенно новые люди, а так как это новое искусство, то там еще не до конца выработаны принципы той самой оценки, и поэтому эти принципы вырабатываются здесь и сейчас самими зрителями. И чем менее зритель ангажирован традицией, чем он свободнее от исторических моделей, тем больше шансов, что он войдет и сформирует пространство нового восприятия, новых территорий искусства. Это сегодня и происходит. В частности, в России мы наблюдаем, что современная музыка по большому счету ушла из филармонических профильных залов и оказалась на территории музеев, театров, галерей, открытых пространств, библиотек и так далее. Это происходило в разных искусствах в свое время, сейчас это очень показательная ситуация в музыке. Зажатое в тиски традиционного аппарата сообщество остается в рамках больших концертных залов, а параллельно формируется новое сообщество, очень интересное, молодое и активное. Благодаря его открытости происходит и обратный процесс (зритель ведь тоже влияет на искусство).
В свете того, что Вы говорите, получается, что сбылось или происходит становление «счастливых новых ушей» (Happy New Ears), которых так ждал Джон Кейдж?
Да, и счастливых новых ушей, и вагнеровского Gesamtkunstwerk на новой ступени слияния искусств. Я наблюдаю это, активно присутствуя и на большой сцене, и в “малых” пространствах, я вижу разницу восприятия, степень готовности людей воспринимать другое. Готовность человека встретиться с другим в новом пространстве искусства гораздо выше, чем в консервативных средах. Надо сказать, что консервативные среды достаточно агрессивны по отношению к другому, но расширение территорий репрезентации искусства в свою очередь влияет и на большие залы. В частности, проблема больших залов — это возраст аудитории; филармонии и концертные залы заинтересованы в привлечении молодежи, а молодежь уходит на альтернативные территории, — соответственно, залам волей-неволей приходится идти им навстречу. В этих двух сосудах, которые не были сообщающимися, сегодня начинает протекать тонкая соединительная струйка.
Возвращаясь к разговору о композиторах. Насколько сильно влияет на современных композиторов техническая составляющая процесса создания произведения?
Все опять-таки очень индивидуально, потому что есть молодые композиторы, которые пишут на бумаге от руки за столом, есть достаточно взрослые композиторы, которые активно начали осваивать компьютерные технологии. Дело в том, что здесь речь идет не столько о технологии создания, тут все просто: идея формируется в голове, в голове нет компьютера, но нет там и ручки с бумагой, это вне материального инструментария. А уже в зависимости от той задачи, которую художник перед собой ставит, требуется тот или иной инструментарий, и тут вступают и компьютеры, и интерактивные технологии, словом, все, что сегодня есть. Но это способы реализации, а не создания. А создается все, как и много лет назад, в голове автора, который наблюдает, делает выводы, находится в диалоге и с традицией, и с современностью.
Часто я слышу формулировку “молодые пишут музыку на компьютере”, для меня это звучит странно. 50-60 лет назад появилась так называемая алгоритмическая композиция, но это лишь одно из ответвлений. А так новое поколение, может, и использует компьютер как печатную машинку, но создается все равно все в головах.
Каково соотношение композитора и исполнителя? Автора идеи и реализующего идею?
Это очень серьезный вопрос, потому что меняется не только лицо искусства, но и инструменты, и средства его реализации. Недавно из одного из старейших австрийских ансамблей ушел руководитель и написал довольно грустную статью, которая вызвала серьезный резонанс: сводилась она к тому, что сегодня композиторам музыканты больше не нужны, им интересны технологии. Опять-таки, это очень индивидуально, но сами исполнительские техники с самого возникновения инструмента, например, скрипки, менялись. Изначально на скрипке играли только в первых 4 позициях, сегодня композиторы используют деку, играют на колках, то есть освоены не просто все позиции, но есть выход за пределы струны и самого инструмента. Они начинают препарировать скрипку, подсоединять к ней различные объекты, этот новый тип обращения с инструментом называется расширенной техникой. Этому в консерваториях не учат, потому что это сочиняется композитором, а как можно научить тому, что еще не сочинено? Соответственно, композитору приходится учить исполнителя этим новым техникам. Здесь мы опять-таки сталкиваемся с готовностью исполнителя столкнуться с другим, то есть не с классическим типом исполнительства, к которому его готовили в консерватории, а с тем типом исполнительства, которое требуется в новом сочинении. Есть люди, готовые идти на этот шаг, есть те, кто не готов. Одно из поверхностных обвинений состоит в том, что эту авангардную скрипучую музыку может сыграть кто угодно. Но это обвинение на самом деле неправомочно, потому что подобные расширенные техники требуют, пожалуй, еще более глубокого знания и владения инструментом. Поэтому диалог композитора и исполнителя сегодня усложняется тем, что композитор ставит перед исполнителем вопросы и задачи, к которым ключей в консерватории не давалось. Но, на самом деле, достаточное количество исполнителей хочет ступать на эту территорию, то есть композиторы не испытывают дефицита исполнителей. Впрочем, в России дефицит есть, хотя тут ситуация несколько иная. Но в мире есть очень много концертов, фестивалей, заказов, поэтому я смотрю на это новое взаимодействие оптимистично.
Диалог композитора и исполнителя сегодня усложняется тем, что композитор ставит перед исполнителем вопросы и задачи, к которым ключей в консерватории не давалось
Если мы заговорили про новые исполнительские техники, то хотелось бы задать вопрос со стороны слушателя: не бывает ли так, что за новую музыку выдаются какие-либо спецэффекты, которые являются лишь следствием технического производства звука?
Это тоже одна из тем курса, которая смыкается с темой критериев оценки, о которых я говорил. Во-первых, нет, такого не бывает, потому что когда любой автор имеет внутреннюю эмоцию, необходимость что-то сказать или сделать, он это делает, он это формулирует и
То есть на курсе вы хотели бы научить слушателей этому доверию?
Доверию, да. Небоязни оказываться на территории непонятного, попытке разбираться в этом непонятном, обнаруживать там смыслы, формы и так далее. У меня есть разработанная схема, включающая даже некоторые практические этюды, которые мы будем исполнять в рамках курсах. Это похоже на то, как мы встречаемся с другим в автобусе: если мы готовы ему улыбнуться и ответить на его внезапный вопрос, значит, мы в большей степени готовы услышать что-то неожиданное в концертном зале, это очень связанные вещи. Кстати, поэтому часть перформансов, которые я буду предлагать, действуют на территории повседневности: в транспорте, на улице. Я предлагаю транспонировать повседневную реальность в художественную и взаимодействовать с повседневностью в творческом режиме. На самом деле, мы можем найти корни искусства или их прямые параллели на улице и дома.
О магистерской программе по исследованию звука читайте на сайте ИСИН ММУ.
О других программах магистратуры ИСИН ММУ смотрите здесь.