В Институте свободных искусств и наук открывается первая целостная программа по лакановскому психоанализу в России, разработанная совместно с французским университетом Ренн-2.

Мы поговорили с одним из авторов этой программы — Михаилом Страховым, психологом, психоаналитиком, членом Всемирной психоаналитической ассоциации.

— Скажите, почему именно теорию Лакана вы выбрали для изучения и практики?

— Если честно, здесь трудного говорить об обычном выборе, как, например, мы порой выбираем между несколькими вещами, которые лежат перед вами. Обращение к Лакану — это личная история. Я начал практику в 90-е годы, это было своеобразным временем, когда не было такого свободного доступа к литературе и к коллегам, практикующим психоанализ во всем мире, которые есть сейчас. Мы находились в замкнутом московском мирке, было считанное количество переводов Фрейда на русский язык и отдельные статьи других авторов, которые писали после Фрейда, будучи представителями разных школ. Также порой случались визиты коллег из Европы и Америки (кстати, из Америки больше), которые приезжали, чтобы проводить семинары и читать лекции. В Москве и Санкт-Петербурге образовалась группа коллег, которые знали друг друга, изучали литературу и пытались практиковать психоанализ, находясь в режиме постоянного обмена знаниями и опытом друг с другом.

Однако, несмотря на очевидную нехватку знаний, это было всё же удивительное время, поскольку мы, практикующие психоанализ, не были представителями отдельных школ, это были люди, которые изучали и практиковали психоанализ, одновременно задаваясь вопросом, что же такое психоанализ вообще. Более того, даже само именование «психоаналитик» виделось как что-то практически недостижимое и невозможное (должен признаться, что до сих пор, представляясь «психоаналитиком», я испытываю не то что неуверенность, но, пожалуй, некоторое сомнение). И каждый раз, когда ты что-то открывал для себя в практике или чтении, это тут же проверялось в дискуссиях с коллегами, которые находились рядом с тобой. В этот момент не было никакой возможности быть в позиции сделанного выбора, устоявшегося самоопределения — все находились в невольном поиске, связанным с тем, что все одинаково начинали с нуля и исходя из того немногого, что у нас было. Постепенно стали образовываться маленькие подгруппы из 2-5 человек, которые в особенной степени начинали интересоваться той или иной школой или автором, но которые опять-же находились в постоянных дискуссиях друг с другом. Таким образом, психоаналитическое становление и образование происходило в перманентном споре с другими людьми. Мы проходили путями разных авторов, которые приоткрывались благодаря появлявшимся переводам или приезжавшим аналитикам: Фрейд, Винникотт, Маргарет Малер, Мелани Кляйн… Постепенно вставали вопросы, на которые так и не удавалось найти ответа, вплоть до ощущения тупика. Например, меня в свое время очень мучил вопрос о том, почему человеческий детеныш становится человеком, отделяясь при этом от фигуры матери как той, которая полностью обеспечивала его бытие. Лично мне ни один из авторов не мог предложить достаточно вразумительного ответа на этот вопрос. Моя первая встреча с Лаканом произошла именно в контексте этого вопроса, и именно у него мне удалось найти направление для размышления, которое давало некий инструментарий, который мог помочь ответить на данный вопрос. В том числе именно у него я впервые встретился с вопросом, которого не встречал до этого ни у одного из авторов: как происходит встреча ребенка с такой очевидной, казалось бы, вещью как язык. Сама попытка ответить на него давала в руки особый подход, если не сказать ключ для ответов на многие другие вопросы, которые к тому времени накопились.

Итак, как я уже сказал выше, это скорее не вопрос выбора между хорошим и лучшим, а некий путь, где именно со стороны Лакана открывалась перспектива для дальнейшего развития.

— Ваша программа — первая по изучению лакановского психоанализа в России. Расскажите, пожалуйста, в чём состоит ваш подход?

— Здесь нужно сразу оговориться, что это не совсем программа в привычном смысле слова, и уж точно она не претендует быть первой. Обычно «программа» — это расписанная последовательность обучающего процесса, в нашем же случае речь идет скорее о совместной попытке студентов и преподавателей изучать Лакана.

Вообще у психоанализа очень сложные отношения со знанием и преподаванием как таковым, и в этом году мы даже провели круглый стол о связи психоанализа с преподаванием.

Психоанализ — это не парадигма, не учение, которое можно передать, он не сводится к некоей доктрине, набору определений, то есть не сводится к знанию в чистом виде

Это связано в том числе с особенностями того, что психоанализ тем не менее изучает — а изучает он бессознательное, о котором можно говорить только как о знании, которое находится в перманентно латентном состоянии — это знание, которого мы не знаем. Мы постепенно открываем его в опыте своего собственного психоанализа. Таким образом, можно сказать, что что-то мы действительно узнаем, и об этом можно говорить с точки зрения знания, но вместе с тем всегда есть некий остаток, что-то живое в нас самих, что от этого знания постоянно ускользает, но что как раз и является объектом интереса психоанализа: это то, с чем человек научается обращаться благодаря опыту своего собственного анализа, скорее конфликтующему со знанием в чистом виде. И это накладывает определенный отпечаток на то, как психоанализ может преподаваться, как он может изучаться и каким образом происходит образование самого психоаналитика: это образование неотделимо от личного психоанализа. Еще Фрейд говорил о том, что тот, кто прошел свой психоанализ, сам отчасти уже психоаналитик. То есть психоаналитик — это в первую очередь продукт своего собственного анализа.

В связи с этим можно прийти к тому, что без опыта личного анализа изучать психоанализ бесполезно, но это не совсем так, ведь далеко не всем людям нужен психоанализ и уж точно совсем немногие хотят стать психоаналитиками. Но при этом представители разных профессий пользуются психоаналитической теорией в своей работе (здесь можно думать и о художниках, и о философах, и уж точно о представителях профессий, чья деятельность связана с работой с людьми). Тогда говоря об «обучении», стоит говорить об индивидуальном подходе, когда каждый в конечном итоге проходит по своей личной траектории. Наша идея заключается в том, чтобы таким образом организовать процесс обучения и преподавания в рамках университета, чтобы, с одной стороны, не слишком выбиваться из академической традиции, то есть пользоваться традиционными формами преподавания (такими как лекции и семинары), но при этом сохранить для каждого обучающегося возможность идти собственным путем при изучении психоанализа.

— Вы сказали, что психоаналитические методы используются людьми разных специальностей, скажите, пожалуйста, на кого ориентирована ваша программа?

— Тут скорее стоит говорить о том, кому может быть полезен и интересен психоанализ. И это в первую очередь представители так называемых «помогающих» профессий: врачи, психологи, социальные работники, то есть те, что работают с человеком. Им психоанализ может оказаться чрезвычайно полезен, причем не обязательно как отдельная дисциплина, но как особый взгляд на человека. Этот взгляд может быть полезен и философам, и представителям искусства. Есть работа Фрейда о художнике, где отправной точкой является гипотеза о том, что художественное творчество есть симптом (своим творчеством художник излечивает себя от своего невроза, и в этом смысле творчество есть особая форма симптома). Но отсюда возникает логичный вопрос: если художник обращается к психоаналитику, не может ли это привести к тому, что психоанализ излечит его от этого симптома, и художник лишится способности творить? Но это совсем не так, потому что важно понимать, с каким запросом художник обращается к аналитику. Как правило, это не вопрос о том, что его творчество приносит ему страдание, скорее это будет вопрос о затруднениях в творчестве, потере вдохновения, желания. Таким образом, здесь психоанализ будет выступать не как то, что излечивает от творчества, а как то, что дает ему дополнительное измерение свободы, восстанавливая, например, связь с желанием.

Конечно, психоаналитическую доктрину можно использовать и со стороны знания, как объясняющий инструментарий. Например, вы посмотрели фильм и после этого сделали выводы о том, какое скрытое значение имеют те или иные элементы картины. Как только вы это поняли (или как только вам это объяснили), вы теряете интерес к тому, что только что увидели. В этом смысле объясняющая интерпретация может лишить вас удовольствия от просмотренного фильма или от созерцания картины. Но возможен и совершенно другой подход, когда психоанализ открывает дополнительное измерение, устанавливающее связь не со знанием, а с нехваткой оного, с загадкой, предоставляя возможность видеть в искусстве гораздо больше, делая его источником еще большего интереса для человека. Мне, честно говоря, ближе последний подход.

-А что сам Лакан говорил об обучении? Будут ли эти принципы использоваться при обучении в магистратуре?

— В начале разговора я говорил о 90-х годах как о времени, которое учило особой критической позиции. В то время не было ни фрейдистов, ни тем более лаканистов, это было время критического подхода ко всему прочитанному и сказанному, а также эпохой «невозможности стать», невозможности стать аналитиком, а следовательно так себя именовать. У каждого была своя практика и были тексты, и это всё! Сейчас всё очень сильно изменилось: существуют разные школы, подходы, у некоторых коллег даже есть стремление к тому, чтобы поскорее начать принадлежать к какой-то группе, а назвать себя аналитиком давно не вызывает и толики смущения. Можно сказать, что человеку в принципе присуще желание иметь связь с некоей истиной, неким последним словом, тем самым самому становясь «кем-то» (Фрейд назвал эту инстанцию психики Я). Лакан же, он собственно и появился на психоаналитической сцене в качестве разоблачителя стремления принадлежности к истине в последней инстанции. То, что ты есть и что ты знаешь достойно сомнения и вопроса, и Лакан предложил своим коллегам-аналитикам вернуться к истокам, вернуться к Фрейду, к его текстам, но не как к чему-то парадигматичному, а как к некоей отправной точке, которая позволяет критически переосмыслить как самого Фрейда, так и его последователей. Таким образом, хотелось бы вернуться к идее, которая заключается в том, что психоанализ — это не парадигма, не установление какой-то истины, это скорее практика поиска истины и постоянного вопрошания о том, что она такое и где она, но не ради того, чтобы ее найти, а ради самого процесса поиска. Именно поэтому, в частности, мы и назвали свое подразделение в рамках университета лабораторией, потому что нам хотелось подчеркнуть это измерение поиска и эксперимента в том, что касается знания.

- Что для вас значит “объяснить Лакана” ? Что является в этом случае передачей знания?

— Мы можем предложить совместное чтение и обсуждение. В нашей лаборатории 4 преподавателя, каждый из нас имеет свой опыт чтения, каждый из нас имеет свой клинический опыт, и каждый из нас имеет свой опыт личного анализа. Придя на наши занятия, студенты увидят в том числе то, насколько по-разному мы говорим о Лакане. И парадокс заключается в том, что говорим-то мы по-разному, и из–за нашего разного клинического опыта, и из–за того, насколько отличаются наши пути в рамках собственного анализа, но одновременно с этим мы друг друга понимаем. То есть, с одной стороны, существует специфика подхода и особые этические нюансы у каждого из нас, но при этом, на уровне понимания клиники присутствует общность способов записи и передачи опыта, как это бывает, например, у шахматистов, обсуждающих свои партии, что позволяет нам понимать друг друга и говорить на одном языке. По сути то, что мы хотим сделать — это пригласить слушателей к практике чтения текстов, изучения клинических случаев, дискуссиям, что позволяет, с одной стороны, пройти своим собственным путем в изучении психоанализа и одновременно изучить язык, который вопреки возможности индивидуализации обладает некоей точностью передачи, которая позволяет создать психоаналитическую общность, заключающуюся не столько в общности истины, сколько в общности языка, который позволяет разделить, передать и обсуждать опыт.

— Расскажите, пожалуйста, в чем разница теории Лакана с другими психоаналитическими школами в плане обучения?

— Есть два больших мира. Эклектический мир психоанализа, который представлен Международной психоаналитической ассоциацией, в которую входят представители совершенно разных школ и подходов, и которые говорят на совершенно разных языках, но при этом формально, то есть административно они объединены друг с другом. Когда человек говорит о своей принадлежности к этой ассоциации, то пока он не начнет говорить о своей клинической работе, мне не понятно, что из себя представляет его практика, как он работает, чем он ориентирован как аналитик. Потому что, как я уже сказал, этот мир эклектичен, он объединяет настолько непохожих людей, что порой они могут делать совершенно противоречащие друг другу вещи. Если говорить о той школе, которая является ориентиром для нас с коллегами, то здесь ситуация иная: несмотря на то, что психоаналитики все же отличаются друг от друга, когда они начинают говорить о своей практике, они прекрасно друг друга понимают. Это не значит, что здесь невозможны дискуссии, в рамках нашей школы есть даже всевозможные оппозиционные группы, но, тем не менее, это коллеги, которые говорят на одном языке и которые способны друг друга понимать, через дискуссию они способны что-то производить.

Сейчас, в отличие от 90-х, мир полностью открыт, люди свободно путешествуют, информация доступна, можно читать практически всю психоаналитическую литературу, которая существует в мире вне зависимости от того, в какой стране ты находишься. И здесь можно увидеть удивительный парадокс, заключающийся в том, что, имея эти возможности, человек сейчас всё чаще и чаще пытается как можно скорее совершить свой выбор. Когда был дефицит литературы и контактов с коллегами из других стран, создавалась совершенно вынужденная ситуация, которая не позволяла совершить выбор, приходилось годами исследовать, отказываться, разочаровываться и так далее. Сейчас же мы видим совершенно обратную ситуацию, когда многие коллеги хотят как можно быстрее закрыть период сомнений.

Я не знаю, что лучше: встретиться сразу с Лаканом, имея в своих руках весь корпус его текстов, и читать Фрейда с помощью Лакана, и постепенно совершать свой собственный выбор или пройти иным логическим путем, которым шел психоанализ, где Лакану предшествовали авторы, важные для всего психоаналитического движения и становления Лакана в том числе, которые тоже достойны изучения. Я не знаю, лучше ли быть ориентированным сразу или находиться в периоде поиска и сомнений.

-Что же Вы будете предлагать студентам? Изначальную ориентированность или возможность поиска?

— Будучи тем, кто уже совершил выбор и имеет свою позицию относительно психоаналитической практики, «разыгрывать простачка», который сомневается и искусственным образом предлагает студентам идти теми путями, которые он сам считает ложными, было бы немного странно. Но при этом было бы неплохо так работать со слушателем, чтобы предоставлять ему возможность, слушая тебя как преподавателя, который делится своим опытом, провести и личное исследование. Делать всё, чтобы выбор, который студенты будут совершать в процессе обучения, был максимально свободным и из максимального количества возможностей.

Естественно, мы делимся не столько парадигмой, сколько опытом, причем и опытом клиническим

-При таком подходе лакановский психоанализ выступает как философия или как инструментарий исследования?

— Психоанализ скромнее, чем философия, это не попытка объяснить человека, мир и бытие. Психоанализ начинается тогда, когда в кабинет входит пациент, который ищет психоаналитика для того, чтобы что-то сделать со своей жизнью, чтобы меньше страдать, и психоанализ — это ответ. Это особая социальная связь, которая служит для того, чтобы помочь конкретному субъекту решить вопросы его бытия, а не для того, чтобы объяснить человека вообще. Психоанализ для меня — это то, что происходит в кабинете, но так развивалась история, что он вышел далеко за его пределы. Да, психоаналитик принимает в кабинете, но часто он оказывается в клинике, где работает уже совершенно по-другому, он встречается с другими коллегами и т.д. Можно задаться вопросом: является ли практика аналитика в условиях клиники психоанализом? Наверное, и да, и нет, потому что это не психоанализ в чистом виде, но при этом психоаналитик не перестает быть психоаналитиком, работая в клинике. Точно так же психоаналитик может говорить о политике или, например, искусстве, это уже не будет психоанализом, это будет психоаналитик, который говорит о чем-либо. И часто оказывается, что ему есть, что сказать.

— Нет женского рода для слова “психоаналитик”. Как Вы считаете, есть ли разница в работе мужчины-психоаналитика и женщины-психоаналитика?

— Давайте представим, что вы хотите обратиться к психоаналитику. Вы выбираете его, и на самом деле, его пол будет для вас не последним вопросом. Вы приходите на прием, вы открываете дверь, в кресле вы видите мужчину или женщину, и наверняка вы будете по-разному говорить с мужчиной или с женщиной. Я думаю, всё это очень ситуативно. Как я уже сказал, сами аналитики проходят через анализ, и он гораздо дольше так называемого лечебного психоанализа, где пациент приходит к специалисту, чтобы перестать страдать от некоего симптома. Когда пациенту становится лучше — его анализ часто заканчивается. Но иногда бывает, что ваш анализ с конкретным психоаналитиком зашел в тупик, тогда возникает желание поменять психоаналитика, и порой эта смена приводит к тому, что анализ получает второе рождение. И да, смена психоаналитика-мужчины на психоаналитика-женщину, или наоборот, может сыграть в этом не последнюю роль, потому что в тебе самом есть нечто, что совершенно по-разному встречается с мужчиной или женщиной. Хотя есть и другое мнение, заключающееся в том, что основной инструмент психоанализа — это перенос, который является бессознательным феноменом, когда аналитик включается в функционирование твоего бессознательного, и в этом смысле стоит отделять внешние атрибуты аналитика как человека от того, каким образом он оказался вписанным в устройство твоего бессознательного.

— У вас в программе помимо традиционных лекций и семинаров будут «клинические разборы». Расскажите, пожалуйста, об этом подробнее. Что это такое и зачем нужно? Будут ли еще специфические формы коммуникации со студентами?

— Есть три типа клинического разбора — когда работа происходит с записанным клиническим случаем, пример — это 5 больших случаев Фрейда. Работа здесь заключается в том, что происходит очень детальное обсуждение опубликованного случая. Второй вид разбора — когда кто-то представляет свою собственную клиническую работу и идет ее обсуждение. И, наконец, третий вид, возможно, самый интересный, — это представление больного. Речь идет о консультации пациента психоаналитиком в присутствии аудитории, после чего случай обсуждается с ней же. Данная практика заимствована из психиатрической традиции, где такие разборы являются частью обучения. Тот же Лакан на протяжении всего своего творчества проводил такие разборы, можно даже найти их стенограммы, и это очень интересный материал. Как показывает опыт, это очень ценный способ обучения, один из немногих, позволяющих прикоснуться к психоанализу как к чему-то живому.

— Встает ли вопрос этики, если говорить о представлении собственных клинических случаев?

-Да, безусловно, и он здесь центральный. Есть, например, такая практика у психоаналитиков, которая называется супервизией: когда психоаналитик в работе с пациентом сталкивается с некими трудностями, тогда он обращается к другому аналитику с целью получить помощь. Такого рода обращение одного психоаналитика к другому напоминает психоаналитический сеанс: один приходит к другому со своим симптомом, только в данном случае симптомом является что-то в его собственной работе. Такого рода обсуждение полностью защищено этикой конфиденциальности. Совершенно другое дело, когда речь идёт об аудитории (не важно, состоит она из профессионалов или из студентов), тогда на плечи докладывающего случай ложится ответственность сохранить анонимат пациента, о чем писал еще Фрейд. Те же обязательства по сохранению тайны услышанного накладываются и на тех, кто принимает участие в обсуждении.

— Важно ли при поступлении на вашу программу базовое образование слушателя?

-Нет. Хотя для нас четверых, обеспечивающих процесс обучения, наиболее интересным является именно практика, возможно, мы разочаруем тех, кто придет послушать нас, как например, курс по философии или теории искусства. Вопросы, которые больше интересуют нас — это вопросы клинические.

— Преподаватели лаборатории ориентированы AMP (WAP) — Всемирной Ассоциацией Психоанализа. Что это значит для потенциальных абитуриентов?

— Знакомясь с нами, слушатели так или иначе будут знакомиться с тем, что из себя представляет та школа, к которой мы принадлежим. Это связано с тем, что наше собственное образование, наша повседневная работа, ориентированы Школой, к которой мы принадлежим. И один из наших проектов заключается в том, чтобы приглашать наших зарубежных коллег, членов нашей Школы, которые тоже могут поучаствовать в этой работе. И ведь на самом деле существует не психоанализ, а психоанализы, и когда мы говорим, что ориентированы некоей школой, то как бы предлагаем визитную карточку. В психоаналитическом мире мы представляемся именно так.