Доклад был прочитан на дискуссии «“Моя растениеподобная любовь должна расти / Безмернее и медлительней империй”. Искусство и странные экологии», прошедшей 9 сентября 2018 года в рамках образовательной программы Cosmoscow Talks. В дискуссии участвовали Ася Маракулина, Алексей Мартинс, Никита Сазонов, Артем Филатов, Полина Ханова. Модератор — Борис Клюшников.

Занимаясь искусством, которое старается соприкасаться с природным, я сталкиваюсь с необходимостью разобраться в своих отношениях с другими областями действий и знаний, определяющих себя через такую же связь.

Современная ситуация такова, что эти другие области, прежде всего, — научные и теоретические.

С наукой все оказалось довольно просто. Хотя стартовая позиция меня как художника, вроде бы, не выгодная. Я, даже если не хочу, вынужден постоянно оглядываться на науку как базовый набор методов и установок, как на калибровочный образец. Если же я ищу чего-то совсем иного, то и тут наука становится той нормальностью, отталкиваясь от которой я пытаюсь проложить свою девиацию.

К счастью, критической мыслью выработано достаточно способов защитить себя и свои действия от чувства несамостоятельности перед универсальностью науки. У меня есть способы выстроить границу, которая позволяет мне обращаться с научным одновременно с уважением, безразличием и ситуативной заинтересованностью.

С теорией гораздо сложнее. Искусство и теория связаны гораздо теснее, чем искусство и наука. Связаны через производство, институции, репутации, повестки и мышления. Если я, художник, работающий с природным, отказываюсь принимать во внимание современные теории с тем же тематическим фокусом, то я не только рискую выглядеть нелепо, но и теряю большую базу потенциально полезных мыслей и переживаний. При этом отделаться общими словами о сложном, непрямом взаимодействии тоже невозможно. Нужно вполне определенное, мембранно-полупроницаемое, активно-транспортирующее теорию решение. Нужно избавиться от фантомов гностической веры в правильное знание.

В дальнейшем рассуждении меня вдохновляли два примера.

Первый — это пиратские способы обращения с теорией, которые практикует и теоретизирует феминистский художественный дует «Добро Пожаловать В Кукольный Дом». Второй — работы Сэди Плант, которая в качестве теории собственной теории обращается к ткачеству.

Первый пример подсказывает мне, что способ обращения художниц и художников с теорией должен быть придуман, прочувствован и сконструирован, и что этот способ обязан не быть академическим способом. Второй пример говорит, что я могу выбирать, что вообще для меня является теорией.

Как соединить эти две хорошие новости?

Я думаю о контейнере. Контейнер — это название для набора приемов разработки и концептуализации в программировании. Это приемы создания вокруг какого-либо, какого-угодно, информационного объекта внешнего набора методов и режимов доступа, которые уточняют и локализируют способы обращения с этим объектом. Для того, кто пользуется контейнером неважно, в каком виде существует находящийся внутри него объект и чем он является. Если контейнер трактует свое содержимое, например, как видео, значит будет видео. Можно вспомнить и другую похожую структуру: ту самую полупроницаемую мембрану с избирательными каналами активного транспорта. Одновременно и логистическая, и вычислительная, и переводящая система.

Мне кажется, это реалистичный и одновременно освобождающий подход.

Если теория прибывает в художественную практику не как цунами, с которым можно либо отчаянно бороться, либо отчаянно им наслаждаться (и мы видим множество примеров и того и другого), а как контейнер, для взаимодействия с которым необходимо сначала прописать способы и режимы обращения, у нас, внутри нашего искусства, появляется новый орган свободы.

Во что он может быть развернут?

Сначала я хочу выбрать новые теории. Моими новыми теориями станут растениеводство и программирование. Не теория растениеводства, не теория программирования, не практики растениеводства или программирования, а, для полной определенности, в таком порядке:

Растениеводство-Как-Теория, Растениеводство-Теория, Кодинг-Теория.

Что мне нравится в этих теориях как художнику, хотя они мне близки и как непосредственному участнику?

Проблема отношения к миру и в мире через контрпозиции субъект-объект была решена в них с самого начала — в них эти контрпозиции никогда не задавались.

В этих теориях, как и в некоторых их академичных кузинах, ценным и существующим признается операция, отношение, выполнение.

Действительно, глупо быть сеятелем или семенами. Умно быть вовремя проведенным посевом или дружными всходами. В кодинге еще прозрачнее: все объекты-субъекты в коде всегда квази, всегда порождаются и отменяются процедурой, даже если эта процедура изысканно-шутливо называет себя объектно-ориентированной.

Что я могу прочесть в растениеводстве-теории, программировании-теории, найденной в собственном опыте и опыте многочисленных сообществ самого разного масштаба, состава, близких или далеких во времени?

Я встречаюсь с одновременно изменчивой, неочерченной, незафиксированной и ясной, точной, умной связкой чувства, операции, модулей.

Сразу зафиксирую это название: чувство-операция-модуль.

Чувство-операция-модуль: первый пример. Это торжественно-радостное действие посева, вычислительная и метаболическая активность посеянного плюс странное пустое переживание ожидания, далее первый свет и удивление-торжество видимых котиледонов.

Чувство-операция-модуль: второй пример. Подключение новой библиотеки, простое изящество документации, запуск тестового скрипта, нарастающее ощущение его выполнения, успешная точка выполнения, обретение доступа к новым операциям-пространствам-чувствам-органам.

Чувство-операция-модуль: третий пример. Перезапись обновленного кода, завершение-опустошение, тревожный сигнал, потеряны фрагменты, восстановление невозможно.

Или давайте из другой теории: высокая скорость, уклонение, вылет, стремительное кручение, боль, уничтожение.

Это простые примеры, функциональные циклы и среды выполнения могут быть намного разнообразнее.

Итак, допустим, мы принимаем этот элемент теории: чувство-операция-модуль.

Что с ним делать в искусстве? Здесь совершенно банально. Я хочу присвоить этот аппарат и считать его тканью, процессом и смыслом художественной жизни.

Звучит предсказуемо, не правда ли?

Ведь примерно так и поступает большинство наших арт-коллег: находят в теории какую-нибудь идею или определение, вырезают его и заимствуют для своей художественной практики, неважно, в качестве рабочего инструмента или актуального тэга.

Отличие моего маленького эксперимента разве что в том, что я заимствовал не идею, а некий паттерн, чуть-чуть его описал и дал название. Но, опять же, художницы и художники постоянно так делают, и это замечательно на самом деле.

Я же хочу обратить внимание вот на что. Если мы берем растениеводство-теорию, программирование-теорию, придумываем к ним художественный интерфейс, получаем через него какой-то поток, то нет необходимости, на самом деле, говорить о заимствованиях, переносах, влияниях, пересечениях двух сфер деятельности, дисциплин или чего угодно еще. Мне кажется, этот стиль мышления через пересечения-переносы — непродуктивный и гнетущий.

Потому что, конечно, нет растениеводства-теории и нет художественной стратегии, которая может позаимствовать из неё какой-то паттерн.

Вернее, их нет, но они появляются тоже в результате отношения, операции. Растениеводство-теория появляется, когда её запрашивают из искусства. Искусство через чувства-операции появляется, когда оно желает заполучить себе в теорию растениеводство. Вовлеченные в процесс художественные и растениеводческие сообщества инициируются и инсталлируются как параллельный процесс общей операции.

Этот простое перераспределение рангов почему-то дает мне сильное переживание освобождения — во всех взаимно созданных классах действий.

Можно ли этот опыт перенести на привычные нам теоретичные теории? Очевидно, что да. Если, например, художница или художник очень увлечены часто упоминаемым сегодня Тимоти Мортоном, то следует:

1. Заново переисполнить теорию Тимоти Мортона и самого Тимоти Мортона. Даже если это будет означать буквально повторить его слова и буквы, но собственным художественным ртом.

2. Заново переисполнить искусство через переисполненную версию Тимоти Мортона.

3. Переконфигурировать себя в процессе этих операций.

Мне кажется, этот процесс нередко действительно происходит, и спонтанно, и осознано, и когда он происходит — случается что-то прекрасное.

Теперь, в конце, небольшое вторжение поэтического.

Что мне кажется волнующим, помимо прочего, в чувствах-операциях-модулях?

То, что они способны к огромным разрушениям.

Теоретизируя в рамках киберфеминизма интимные интерфейсы Йожи Столет, Саша Абакшина, Лика Карева описывают операциональную сборку-пересборку реальности как конструктивно-рационально-политически-позитивное.

И как раз благодаря этому каждый раз, когда делается чувство-операция-модуль, где-то в хрустальном космосе умирает один святой дух.

Приятно чувствовать, что и я могу быть причастен к такому восхитительному чуду!

Но, кроме этого, важно, что каждое новое чувство-операция перезаписывает предыдущие. Перезаписывает, как шрам перезаписывает живую ткань. И наша реальность тогда, мы внутри наших циклов — это слои непрерывного шрамирования.

Стоит учитывать эту силу, и, возможно, стоит на неё полагаться.