Карьеризм — слово из репертуара моралиста. Как и устаревшее слово «чинолюбие», оно намекает на род увлечения или даже страсти, коим свойственны неадекватность и погоня за недостижимым. Хотеть успешной карьеры — это пожалуйста, быть карьеристом — значит, нарываться на порицание. Почему так? И можно ли доверять обыденному языку, фиксирующему этот разрыв?

Слова — самые точные сейсмографы, четко регистрирующие основные тенденции и подвижки в обществе. В наши дни несложно увидеть, что слова «карьера» и «карьеризм» употребляются в противоречивой связке дополнительных значений. Карьера утверждается как одна из главных целей для человека. Однако быть или слыть карьеристом не принято, а само слово «карьеризм» не потеряло негативного звучания. Знаком современности является то, что эта негативная оценка теперь встречается не только в традиционалистском дискурсе или речах социалистически настроенных, но также и в индивидуалистских дискурсах — например, в призывах «даун-шифтеров», психологов и прочих любителей позитивчика.

Так в чем собственно состоит карьеризм? — такой вопрос стоит перед любым молодым поколением. По сути это вопрос о том, какой приоритет будет отдан карьере в жизни и в связи с какими ценностями. Также это вопрос о средствах или даже цене достижения. Сегодня этот выбор делается в ситуации, когда современные массмедиа настойчиво намекают на первостепенность такой ориентации, явно выделяя публичные профессии. Мир капитала требует от нас быть успешными, и что характерно — в первую очередь в профессии, престижной и доходной. Идет ли речь о том, чтобы состояться как творческая личность, человек выдающихся способностей или просто счастливый семьянин? Крайне редко, и зачастую лишь на страницах попсовых психологических брошюрок.

Заработать признание и капитал (где одно обращается в другое), как можно быстрее, даже вне зависимости от личных заслуг — вот идеал карьеры в наше время. Самое главное — скорость взлета, минимальные затраты времени на «исполнение всех мечтаний». Здесь нельзя не вспомнить одну из версий этимологии слова «карьера» — бег. То есть в самом образе «успешной карьеры» уже заложено все то, что когда-то было вынесено в бездумный «карьеризм»: ради статуса необходимо уподобиться скаковой лошади, иначе вас обойдут другие. Карьеризм на этом фоне приобретает очень узкое значение — это большая привязанность к самой работе, а не ко внешним эффектам. Или если сводить все к рекламным образам: успешная карьера — это молодой бонвиван, который счастлив еще и вне работы, в то время как карьерист приобретает черты человека, слишком много работающего и несколько озлобленного недостаточным числом достижений.

Карьера протекает не в вакууме, а в достаточно плотной социальной среде, где любой интерес или воля сталкиваются с множеством других воль и интересов. Тот факт, что я неизбежно включен во взаимодействия с другими, превращает простые прагматические вопросы карьеры в сложные дилеммы и апории этического, а то и эстетического или экзистенциального характера. Именно поэтому мое отношение к собственной карьере всегда уже опосредовано моими и чужими желаниями. Оно вписано в образ того, как я желаю прожить/потратить свою жизнь.

И в этой точке карьеризм часто подменяется карикатурой, в которой человек превратил работу в самоцель. Это неверная перспектива (если такое и бывает, то только на уровне психоза), более верная — это попытка понять в чем психологическая выгода того, кто выбирает карьеризм. Карьера как самоцель — довольно курьезная вещь. Подобная жизнь вряд ли станет объектом завистливого желания, скорее — насмешки. Но карьерный успех довольно легко конвертируется в обществе в достижения на иных поприщах. При таком подходе любая карьера — лишь вынужденный способ достижения иных желанных целей, а всякая профессия — только случайная сфера применения функций и отдельных способностей данного человека. Эта логика несет отчуждение от своей деятельности, делает рабочее время пустым, вычеркнутым из жизни.

Вообще стоит прояснить эти различия. Психотик способен делать карьеру просто потому что захвачен означающим, подталкивающим к этому. Напротив, работать только ради получения средств для удовольствий вне работы — это формула перверсии. Большинство людей, будучи невротиками, всегда имеют какие-то внутренние причины для выбора той или иной работы, попросту они не задаются такими вопросами. Даже «вынужденный» выбор — это всегда условия плюс согласие субъекта примириться с ними.

Таким образом, предлагаемое обыденным дискурсом различие карьеры и карьеризма — это различие обёрток, которое не выдерживает критики. Стремящийся сделать карьеру — видит в ней средство, и пытается не забывать о жизни вне работы. Карьерист — конечно, не превращает карьерный рост в самоцель, но склонен переоценивать свою деятельность внутри профессии, иногда забывая о других сферах жизни. Но оба они захвачены выбором, который сложно назвать целиком осознанным.

Осознание часто приходит вместе с проблемами. И действительно в животрепещущем виде проблемы карьеризма возникают, когда карьера вступает в сложные отношения с вопросами любви, дружбы, общечеловеческих ценностей или собственной идентификации.

В-первую очередь это случай жесткого выбора между карьерой и личными отношениями. Этот выбор пролегает от раздела физического времени между работой и «семьей» и до определения значимости каждой сферы в жизни с перспективой осознанного жертвования чем-либо. Устройство современного социума, по сути, не предполагает возможности для большинства полностью снять это противопоставление.

Проблема обычно предстает перед мужчинами и женщинами в несимметричном виде. Для мужчины — это выбор, в котором карьера обладает преимуществом. Образ, посредством которого конструируется мужчина в нашем обществе, в принципе не может предпочесть любовь в ущерб карьере. Суть задачи для мужчины — найти такой способ выбрать карьеру, при котором возможно сохранить что-то еще (семью, любовь, другие дела, уважение к себе). И потому неудивительно, что общество с большим пониманием принимает мужчин-профессионалов, пожертвовавших своими отношениями (распространенный в искусстве типаж одинокого профи, воспринимающего женщин не более чем временный отдых, забаву), чем тех, кто сделал ставку на отношения. Отречение от карьеры традиционно воспринимается не иначе как символическая кастрация, потеря мужественности как таковой.

Для женщины рисуется иная картина: карьеризм — это род соблазна, в котором однозначный выбор всегда плох. Выбор в пользу отношений могут расценить как отказ от своей личности, уход в тень мужчины (отца, брата, мужа или даже сына). Выбор в пользу карьеры — как противоестественный отказ от себя как женщины, гиперкомпенсаторную конкуренцию с мужчинами. Таким образом, женщина стоит перед поиском формы, в которой выбор одного из элементов всегда поддерживается успешностью в другом. Очевидно и то, что для женщин эта проблема в наиболее остром виде стоит в рамках репродуктивного возраста, для мужчин же подобное обострение более вариабельно (от пробивания юного таланта до самоутверждения в пожилом возрасте).

Нужно отметить и тот факт, что личные вопросы и карьера никогда не существуют автономно, они изначально связаны. В действительности отношения касаются всей личности, поэтому, так или иначе, затрагивают вопросы карьеры, более того — именно успешность карьеры, а также род занятий, личная позиция, мотивы выбора профессии и пр. уже вписаны в возможность этих отношений. Говоря просто, моя карьера (и мое к ней отношение) — это часть (позитивная или негативная) моей привлекательности для другого.

Во-вторых, отнюдь не редка проблема соотношения карьеры и дружбы. Она представляет собой обратную модификацию мужского выбора между карьерой и семьей. Каким бы ни был сам выбор, он должен быть представлен как отказ в пользу дружбы. Цинизм ситуации заключен в том, что даже отъявленный карьерист в ситуации, когда ему противостоит друг, стремится найти оправдание, лежащее вне сферы делового общения: начиная от перекладывания решения на другого (решение начальства, заведенный порядок повышения, везение и т.д.) и заканчивая объективацией личных обстоятельств (необходимость содержать семью, личные заслуги, незнание и пр.). Таким образом, фактически сама карьера делает выбор между собой и другом, в то время как человек неспособен взять на себя ответственность за этот выбор, который хотя и предрешен, но все–таки оставляет свободу отношения к нему.

Однако так ли все просто в случае, когда человек действительно отказывается от выгод и карьерных претензий ради дружбы? Если, к примеру, партнер по бизнесу, нарушивший условия договора, является в то же время моим другом, то что я должен выбрать: суровое наказание («бизнес есть бизнес») или понимающее снисхождение? Парадоксальным образом, оба выбора — ложны, т.к. неискренны. Не является ли сама ситуация проблематичной для существования дружбы, когда она встает «на равных» против дела и индивидуального успеха? Дружба (в идеале) подразумевает отношение, которое в принципе не может быть затронуто карьерными перипетиями. Настоящие друзья — те, кто готов каждый со своей стороны пойти на уступку или даже жертву, которая в итоге не требуется, дабы не нарушить «статус кво» дружбы (применительно к вышеупомянутому примеру это значит: виновный партнер, именно потому что он друг, должен сам себя наказать со всей строгостью условий договора).

В-третьих, карьера как таковая может ставиться под вопрос и в виду явного противоречия профессиональной деятельности ценностям, нормам морали или частным интересам. И повод к такому размышлению есть у подавляющего большинства работающих. Тысячи людей работают на корпорации, очевидно виновные во многих глобальных проблемах, точно также тысячи людей задействованы в бесполезных, паразитических или даже откровенно вредных сферах, которые либо ничего не производят, либо производят мусор, массивы бесполезной информации, помехи и шум.

Однако мы легко уходим от таких проблем. Мы не видим своей«заслуги» в глобальных проблемах (экология, бедность, падение культуры и т.д.). В частных же случаях — апеллируем к объективной необходимости и неизбежности: «должен же кто-то делать эту работу» и «если не я, то кто-то другой все равно будет это делать».

Еще один существенный экзистенциальный момент в этом вопросе — это столкновение человека с Организацией, административной машиной и всеми ее негативными возможностями: коррупцией, бюрократией, формализмом, халатностью и т.д. В процессе социализации — в школе, вузе, больнице, армии — каждый получает этот кафкианский опыт взаимодействия с большим Другим организации, но именно в карьере человек вынужден его принять. Сама форма принятия, выработка своего отношения к этому — в каком-то смысле этический тест для личности, выбор, задающий ее дальнейшее развитие.

В связи с этим в последнее время все чаще можно увидеть попытки связать профессию, карьеризм и личную идентификацию. В прежние времена профессия наряду с социальным положением (страта, сословие и т.д.) являлась ключевым определителем человека. Еще в советское время случайные попутчики, представляясь, называли имя и профессию. В 90-2000-е подобное стало редкостью, т.к. теперь социальный статус все чаще определяется по уровню доходов и потребления (или проще по тому, чем человек обладает). Однако, как я отмечал выше, современные представления о карьере усиливают отчуждение. Профессия дает средства для жизни, иногда служит источником удовольствия в ней, но она не отвечает на вопрос «кто я такой?». Поэтому появляется еще одна любопытная тенденция, а именно предпринимаются попытки придумать и внедрить такие странные штуки как «корпоративный дух», «миссию фирмы» и «видение организации». И фокус в том, что эти воображаемые цели и коллективные мечты позиционируются как защита и профилактика от карьеризма, который выхолащивает смысл деятельности. Что ж, как минимум более здоровая ситуация будет там, где есть хоть какой-то смысл, вместо его полного отсутствия.

Все вышесказанное подсказывает еще одну догадку: «карьеризм» появляется всякий раз, когда необходимо оправдать какую-то часть профессиональной деятельности. И вряд ли будет большим откровением мысль, что шизоидное разделение на «хорошую» карьеру и «неправильный» карьеризм призвано скрывать противоречия капиталистической логики труда.

«Вы должны делать карьеру, но при этом не быть карьеристами!» — вот простой призыв общества потребления наших дней. Нетрудно догадаться, что первая часть этого призыва ориентирует нас на зарабатывание денег (а не самореализацию), а вторая — на потребление, в т.ч. продвинутое потребление собственной жизни, в котором мы собственно и должны реализовать себя, свою индивидуальность. Не будь карьеристом — здесь означает, не отождествляйся со своей позицией (со своей профессией). Это, как замечает Жижек, и есть идеология как таковая: думать, что ты являешься еще кем-то, отделять себя от собственной позиции. Однако почему бы не перевернуть это отношение? Как насчет утверждения позитивной природы карьеризма с одновременным ограничением значимости карьеры? Я думаю, что карьера нуждается в ограничении, как раз чтобы стать ценностью «самой по себе», а не быть фантазматическим экраном, на который проецируются любые наши устремления (от повседневных потребностей до духовных поисков). Да и так ли плох карьеризм? Как произошло, что традиционно столь почитаемое служение Делу и профессии стало пугалом, синонимичным цинизму, корысти и отчужденности?

Карьеризм в моем понимании — род добродетели, если помыслить ее вне господствующей либеральной трактовки карьеры и социального взаимодействия. Почему бы нам не попробовать очертить возможность совершенно иного представления о карьеризме, без «по-трупам-и-головам-хождения»?

Карьера — естественный путь для человека с потенциалом, если он начисто не лишен амбиций и честолюбия. Здоровое честолюбие — признак адекватного отношения к себе, а вовсе не наоборот. Человеческое существо, стерилизованное от амбиций — скорее насмешка над человеком, чем идеал. И даже святые имеют свою амбицию. Разве умение делать то, что востребовано и оценено по достоинству (особенно если оно дополнено желанием) — это не одна из истинных добродетелей, истинность, которой утверждается самой практикой? В этом плане трезвый выбор профессии и ориентация на карьеру — вероятно наиболее правильный подход к той сфере, которая вызывает желание искать себя в ней. Это то, что превращает способности в осмысленный выбор, а деятельность в Дело, служение которому человек воспринимает как свой долг или призвание.

Почему же нас принуждают к образу самого крайнего проявления карьеризма и соперничества — идти по головам, растоптать соперников? Откуда эта извращенная фантазия махрового социал-дарвиниста, которая не идет ни в какое сравнение с картинами естественного отбора в природе (как отмечал еще Конрад Лоренц животным не присуща жестокость)? По-моему, в такой конкуренции что-то явно не так.

Во-первых, ориентация на «уничтожение» другого — опасная практика для личности, потому как человек помещает себя в ловушку страха (что другой растопчет меня) и изоляции (без другого нельзя определить и принять себя). А, во-вторых, движение по карьерной лестнице как самоцель — полный абсурд. Не факт, что удачная карьера, легкий подъем — это свидетельство того, что человек занят «своим делом». Напротив, усилия, преодоление себя и препятствий — критерий реального участия человека в выбранной профессии. Более того, успех в конкретной узкой сфере — не всегда свидетельство раскрытия потенциала, вполне вероятно, что это удачная форма паразитизма и как следствие потеря качеств и навыков, ведущая к неспособности приспособиться к новым условиям (вспомните ситуацию с «офисным планктоном» в периоды экономического кризиса).

В самом деле, чем собственно карьерный рост противоречит личностному развитию, самоорганизации коллективов и интересу всего общества? Да ничем, просто для этого нужна доля честности по отношению к себе. Или как молвит английская поговорка «Честность — лучшая политика». Слово «политика», я полагаю, употребляется в поговорке не случайно, и вовсе не только как метафора образа поведения. Это прямое указание на власть, потому как карьеризм, противопоставленный другим важным устремлениям и ценностям, оборачивается зависимостью, а честная карьера дает не только развитие, но и власть, силу влияния.

В этом плане либерализм, поощряющий карьеризм и конкуренцию, вовсе не открывает каждому все дороги, и уж тем более к власти. Либерализм — только выдает себя за идеологию конкуренции par exсellance, но он не предполагает тотальности этого принципа. Напротив, это идеология, в которой «молодые бизоны» с азартом и рвением утаптывают друг друга в плодородный слой, пока «пожилые» делят стадо. При этом никакой явной жестокости и насилия — скальпирование соперников проходит по общепринятым правилам, претендующим на статус справедливых и общечеловеческих. Я бы назвал такую идеологию ущербной религией престарелых собственников, которым во что бы то ни стало важно сохранить свои приобретения. Для молодых же более свойственна позиция революционеров и ниспровергателей — они должны оживлять и развивать свои профессии в борьбе с тем, что уже отжило и более не несет пользы Делу. Я бы даже сказал, что классический либерализм и был таким, пока смыкался с делом Просвещения. Теперь же это самая что ни на есть «охранительная теория». Ярким примером тому служит яростная неадекватность, с которой адепты и жрецы экономикс пытаются заткнуть любого, кто ткнет пальцем в очевидное — современная экономическая система делает богатых еще богаче, а бедных — беднее (это могут быть как явные марксисты, так и вполне умеренные экономисты, вроде Тома Пикетти).

В неолиберальном обществе главными «акулами» являются «правильные мальчики», которые считают, что делают все по правилам и никому не вредят. Правила позволяют распределить энергию соперничества по горизонтали, никак не затрагивая высшие слои. Иными словами, говорим ли мы о политике или о частной профессии — мы все равно получаем порядок, в котором можно делать все что угодно, но только то, что никак не меняет структуры власти и правила игры. Так на либеральных правах и свободах взрастает полуфеодальная структура корпораций, в которой, по сути, и нет никакого карьеризма. Карьеризм — это активные достижения, причем именно собственные, в которые вложены личные усилия, таланты и знания. Карьеризм корпоративный — нечто совершенно иное, здесь все усилия направлены лишь на «правильное поведение», т.е. деятельность выгодную вышестоящим, за которую тебя могут наградить повышением (а могут и не делать этого). Вместо личных достижений, ты жертвуешь своими желаниями, временем, способностями, которые не востребованы, чтобы начальник однажды тебя «погладил по головке», подкинул подачку. Единственное что здесь остается человеку — питать свой эгоизм достигнутыми статусами и вести подобие маргинального социального существования, т.е. отказаться от участия и влияния на общество.

____________________________________________________

Карьеризм действительно может быть разрушительной силой, поэтому часть общества вынуждена навязывать остальным ограничения и правила. Но и попытка видеть в вопросах профессии только самореализацию — глупость, стремящаяся элиминировать человеческую негативность — насилие, настойчивость, конфликт. Во многом карьеризм можно уподобить ратному делу или любому другому Делу — это позволит создать разрыв между «почему я делаю» и «почему я вынужден делать», т.е. отделить собственно профессию от ее функции по добыванию денег. Оставляя личный выбор профессии и собственной доктрины (наступательно-агрессивной, оборонительной, ситуационной, справедливой и т.д.) вне рамок карьеризма, мы получаем в чистом виде вопросы тактики и стратегии, вопросы средств и способов достижения целей.

Кроме того, за выбором карьеры стоит не только позитивное измерение — созидание, личный вклад и участие, реализация. Негативное измерение карьеры тоже важно: ведь всякое действие есть отказ и ограничение, но всякое ограничение есть оформление, актуализация, конкретизация — в конечном счете, себя и своей жизни. Быть может не всякая карьера требует жертв, но усилий и некоторой аскезы — без сомнения.

Самое важное: рассматривать карьеру как «личное дело» — как то, что в полной мере задевает мои интересы, желания и главным образом вопросы самоидентификации. В самом деле, фундаментальная иллюзия, что я являюсь еще кем-то (т.е. только на работе «я такой», а вообще я — сложный, интересный и творческий) — это и есть основа подавления. Иллюзия о самореализации в ином — это то, что заставляет нас мириться с несправедливым положением на работе и в обществе. Разорвать этот круг можно лишь одним способом — делать то же самое что делает карьерист, быть карьеристом, но с другим умыслом. Одновременно, не теша себя мыслью, что сейчас я отступлю от себя, добьюсь повышения, а затем вернусь к собственным желаниям.

Желание как ориентир призывает к отказу от компромиссов — либо получить желаемое, либо не получить ничего. Как же это совместить с необходимостью стратегических отходов и тактических уступок для достижения цели? Формулы нет, и быть не может — принимать решение всегда вам и только вам, на свой страх и риск. Таким образом, та позиция что я отстаиваю в отношении карьеризма не дает ответов, но позволяет квалифицировать неверные и неточные ответы (подтасовки, софизмы, идеологические клише, неучтенные моменты) и ставить перед собой снова и снова правильные и действительно честные вопросы.

В конечном счете, мне ясно одно. Здоровая социальная активность не может протекать только по маргиналиям, если она желает быть не просто позой, а результативной деятельностью. Всякий, кто стремится к изменениям, должен стремиться к высокому статусу («статусу», но не «чину»). Здесь важно понимать, что карьера дает возможность влиять на этот процесс не только снизу, но и сверху. Люди — существа статусные, иерархические — отсюда вопрос политики, власти, влияния как такового. И на это нужно осмелиться. Так же, как и для всего остального, для карьеризма необходимо мужество или даже как сказал бы Тиллих — «кураж быть».