Катя Тишкевич — родилась в 1991 г., живёт и работает в Минске. Современная беларуская художница, работающая в традиционных медиа — живопись, графика. Преобладают работы выполненные в технике акварели. Тематически, живопись Кати Тишкевич — это экзистенциальный поиск телесного, и чувственного опыта, проговаривание пограничных состояний: тревоги, смерти и др; поиск знакового выражения сложных эмоций, рефлексия о существовании, процессе пути и поиска точек опоры.

Окончила кафедру Монументально-декоративной живописи в СПбГХПА им. А. Л. Штиглица в 2018. Участвовала в ярмарке Sam Fair (2019) в Музее Стрит- арта, выставках "Художник хочет на море" в Antonov gallery (2020) и "Новые имена" в Музее нонконформистского искусства (2020). Участвовала в Марафоне молодых художников в Arts square gallery в Санкт-Петербурге с проектом "Парные взаимодействия"(2020).
Финалистка международной премии Арт Лагуна 17 в категории "Живопись" (Венеция, 2023) и приняла участие в биеннале A.I.R: Friend of artist с Peer Review (Галерея A.I.R., Бруклин, 2023)

Ее работы находятся в публичной коллекции Музея нонконформистского искусства и в частных коллекциях в Италии, России, Израиле, Франции, Швейцарии, Великобритании, Латвии, Нидерландах, Австрии и Минске.

Блог автора в Instagram — https://www.instagram.com/nobody.knows.what.to.do.next/

_____________________________________________________________________

ЮИ: Прочитав текст Николаса Куэвы (1) на главной странице твоего сайта (это по сути аннотация к твоим работам, смыслам и способу письма), я впал в некоторое недоразумение: что тогда спрашивать, если всё сказано? Но время на размышления показало, что всегда есть место для уточнений и погружений в твои работы чуть с другой стороны. И мой первый вопрос из такой области социального взаимодействия: как ты думаешь, для кого ты пишешь? — если не только для себя и о себе. И тут же интересно узнать: поделись отзывами о своих работах, может быть, перескажи парочку реплик, самые яркие впечатления? Или, возможно, важные, но негативные (не в смысле отвращения, а в смысле такого сильного впечатления, но отрицательного).

КТ: Я думаю, что мой зритель — это тонко-чувствующий человек, который способен различать оттенки: чувств, цветов, вкусов, смыслов, слов, ощущений, — внимательный и наблюдательный, способный воспринимать вещи в широком эмоциональном диапазоне. Это может быть профессионал, который помимо этого обладает ещё и знаниями, и опытом, но также и человек далекий от искусства, но способный взаимодействовать с тем, что ему непонятно, с любопытством. В остальном, если работа вызывает сильные эмоции, но ничего не понятно, то это может быть поводом к рефлексии и возможностью ощутить новый опыт. Искусство, в принципе, — расширитель этого чувственного (интеллектуального в том числе) диапазона и выход за пределы бытового человека.

Из впечатлений мне очень запомнилось, как один покупатель назвал мои работы тревожными, и я тогда впервые себя соотнесла с этим чувством сознательно. Еще помню, как на выставке была свидетелем реакции зрителя: женщина даже вздрогнула, впечатлившись. Это было внезапной эмоциональной реакцией.

На меня это произвело впечатление, и я рада была это застать, потому что обычно взаимодействие с работой — это интимный процесс, художник в этом не участвует.

Бывает, наблюдала, как зрители шарахаются от работ или их лица искажаются, и я, находясь поблизости, всё же могу быть в замешательстве, ведь я потенциально дружелюбна и открыта к общению, раз уж выбралась из мастерской.

ЮИ: У тебя есть абстрактные акварели и фигуративные. Чего больше? К чему больше ты тяготеешь как автор? Ты не боишься работать с яркой и контрастной палитрой, но при этом находишь баланс цвета и композиции, как мне кажется, даже в очень сложных работах с одним цветом. Причем, твои акварельные рисунки, которые созданы в моно-цвете, как мне кажется, напоминают некоторый язык, где изображение уже уходит на второй план. Можешь подробнее раскрыть своё чувство цвета, особенно красного? И если это язык оттенков, как он работает, должен работать? Какой мне как зрителю нужен навык, чтобы лучше понимать твои работы?

КТ: Я в принципе не разделяю абстрактное и фигуративное, внутреннее намерение само диктует форму. Но по сути я тяготею к абстрактному: в том смысле, что цвет, форма являются уже содержанием и самостоятельны, но что-то удаётся выразить больше через фигуратив, вернее, тут и метод работы разный. Абстрактное, как правило, непреднамеренно творится в процессе, а фигуративное — следствие появления образа и желание его проявить.

Про язык очень верный комментарий. Да, мне важнее ощущение, энергия работы, а изображение в той или иной степени абстрактно насколько необходимо в передаче ощущения.

Красный — мой любимый цвет, тут всё просто. Для меня это страсть, энергия, тонус, этот цвет поддерживает мою энергию.

Я бы не хотела, чтобы оттенки понимались в плоскости осознания и интеллектуальной работы, где вот "это" значит "это". Для меня это передача опыта, энергии, творение этого опыта в процессе, и мои работы следует воспринимать чувственно: ощущая, а не осмысливая. То есть зритель оказывается втянут в процесс переживания и сопереживания как сопричастности этому опыту.

Осмысление, инструкция — это не то, как работа должна работать. Я её создаю не в плоскости "это значит это". Ощущение первично, работы нужно воспринимать, не препарируя изобразительные средства. Это создаст методичку, которая убьёт ощущение. Зрителю достаточно опыта этого ощущения. Эти различные ощущения и есть содержание.

В целом, все мои работы проистекают из изначального мироощущения, которое я обнаруживаю и изучаю в процессе создания. К этому мироощущению добавляются переживания, размышления и процесс разветвляется на методы работы и оптики. Я не придерживаюсь какой-то одной позиции меня-художника и могу смотреть с разных сторон, на разных уровнях. Процесс как непосредственное творчество-переживание в моменте, процесс как отлавливание и конденсирование опыта, процесс как фиксация образа-явления, а есть ещё процесс, где я это всё концептуализирую в знак энергоемкий. В моём случае концепт идёт следом за ощущением/образом, которое всегда первично. Я не иллюстрирую слова и не развиваю чужие мысли. Я создаю свою логику в каждом разветвлении своих интересов.

Зрителю хорошо иметь навык различения оттенков чувств, открытость и непредвзятость, любопытство, чтобы воспринимать непосредственно внутреннюю логику работы, без привязки к какому-либо фактическому биографическому опыту, который излишен — навык различения нюансов, в целом. Меня очень интересуют нюансы. В целом работы могут выглядеть об одном и том же, но для меня в каждой работе новая область нюансов открывается.

ЮИ: Здесь у меня был всегда вопрос, про секс, кино и еду. Но мне кажется он чересчур пошлым и слишком дисбалансным для нашего разговора. Поэтому, он будет другим. Секс, война и насилие. Что для тебя эти понятия? Для тебя как художника и для тебя как человека (тут вопрос про телесность). Есть ощущение, что у тебя такой тип личности, словно тело либо для тебя исчезает в жизни, либо, наоборот, как раз с ним очень много вопросов и к нему? Жизнь сегодня — это жизнь не просто в условиях войны, но уже и не одной. Это некоторое новое состояние для нас всех, с неизвестным набором последствий? Мне кажется, что герои (ни) твоих работ, особенно последних, — уже герои этой новой реальности, и с ней это новое взаимодействие. В вопросе про секс, меня интересует в первую очередь, наверное, перверсивное, включая вопрос про насилие. Вся твоя живопись достаточно болезненная, имеет такую форму, в каком-то смысле отражает перверсивную сущность нашего внутреннего мира. Давай поговорим про этот внутренний мир?

КТ: Да, ты верно подметил про исчезновение тела из жизни, как верно и второе. Я бы сказала, что художник во мне живёт отдельно от человека, со своим ритмом и подъемами энергии, и это идёт вразрез с повседневностью. Я могу лечь спать и встать пойти писать, могу не лечь, потому что вот оно сейчас случится, я не иду на запланированные мероприятия, потому что у меня пошёл замес и нельзя останавливаться, потому что потом всё сначала. Живопись для меня — это вообще временной коридор транса, в котором я пропадаю для остальной жизни. Там внутри всё должно сотворится, чтобы можно было выйти наружу. Выход наружу во время процесса болезненный. Я теряю слова, я теряю речь, оно где-то всё внутри и, думаю, выгляжу я тоже неадекватной. И это действительно проблема. Приходится всю остальную жизнь обустраивать вокруг внутренних процессов. Со временем я научилась понимать свою рабочую динамику и этапность нужных действий, поэтому стало проще совмещать это с остальной жизнью, но только с планерами, календарями, трекерами привычек, иначе я просто теряюсь во времени и пространстве.

Вместе с телом художника есть ещё тело женщины, и это тоже отдельный вопрос, ведь как обнаружить в себе аутентичность и определить для себя свою женскую природу, что это вообще, и как проявить, если на женщину с детского сада навешивают социальные обязательства и отводят определенные роли. В этом изначально личность не подразумевается. Женщина для социума, нашего, — это функция. Уют, красота, тыл, деторождение. Для меня никогда не было чем-то само собой разумеющимся иметь семью, детей и быть в паре. Мне очень много надо своего времени для самой себя. Особенно в последнее время хочется жадно жить и много делать. Сравнительно с предыдущими годами, несмотря на происходящее, у меня есть нужное мне внутреннее спокойствие и уравновешенность, чего не было раньше.

Реальность на меня влияет, но она проходит через толщу и проходит в работы. Осознать в полной мере происходящее мне трудно. В какой-то момент восприятие притупилось, и уже не можешь реагировать на новое зло.

Думая про насилие, могу сказать, что в сущности мы живём в культуре насилия, где человек, личность, его частная неприкосновенная территория не ценны. Насилием пронизано всё, поэтому, пока в этом разберёшься: что насилие, а что нет… К насилию у меня стойкая неприязнь и отвращение. Как к маленькому незаметному ювелирному вторжению в психику, так и полномасштабной катастрофе.

Соотнося это всё с тем, что делаю, могу сказать, что всё так или иначе пропускается, проживается через тело и через процесс рисования. Для меня это и сопереживание, и проживание, и горевание, и вспоминание, и боль, но также и дистанцирование, изучение, препарирование на составные элементы и категоризация всего.

Но, как я уже говорила, мой частный опыт, его частичка, запускает процесс, а дальше — я сторонний участник внутренней логики художественного произведения, где не только я и обо мне. Во всяком случае, я избегаю буквальности и фактичности в отношении работ.

Факты биографии не раскрывают всего того, что представляет событие как совокупность места, времени, явного, скрытого, неуловимого, — того, что возникло потом, как это трансформировалось в образ. Среда факта насыщенна и объемна, открытое пространство для выхватывания ощущений. А факт — это констатация события, который всегда индивидуально интерпретируется, поэтому и интересно создавать образы, уходить от фактичности и социальной обусловленности к сущностному, к выжимке опыта.

ЮИ: Есть еще один вопрос, самый грустный. Он про смерть. Но его невозможно обойти стороной. Все твои работы, особенно последнего времени, выглядят как попытка всмотреться в "смерть" и её внутренний мир, наделив отчасти её чем-то человеческим. Иногда такое чувство, словно перед тобой душа человека в предсмертном состоянии, которая мечется, или что-то такое, уж точно не осязаемое. Что для тебя смерть? И даже интересно, как менялось для тебя это понятие с возрастом? Сталкивалась ли ты с ней лицом к лицу? Что испытывала, и как смерть отражается в твоих работах (если отражается)?

КТ: От смерти никуда не деться, и очень важно об этом думать, чтобы не прожить пустую жизнь, не будучи собой, по чужой методичке. Для себя ежедневное memento mori я сформировала еще в подростковом возрасте и этого придерживаюсь до сих пор. Думать о смерти надо, чтобы каждый раз выбирать ценное для себя, сущностное, и отбрасывать ненужное и суетное. А в последнее время вот этот взгляд на ценностное стал еще радикальнее и бескомпромисснее. Время проходит быстро, жизнь необъятна, выборов много и хрупкость собственного существования и непредсказуемость финала как раз и помогают ежедневно выбирать, что важно мне, что будет важно завтра и через "эн" лет. Ещё при избытке информации и высокой скорости жизни вообще трудно оставаться цельным человеком. А факт смерти, учитывание этого помогает себя подсобрать и опираться на внутреннюю логику. То есть ты обнаруживаешь свою внутреннюю структуру и нанизываешь нужное. Формируешь свою самость и автономность. Понятно, что мы социальны, но мне важно сохранять свою целостность, а не смешиваться и растворяться во влияниях. Мне важно, чтобы моя мысль, действие и художественные образы были производными моей личности, ее выбора, ценностей и логики.

В целом, с возрастом времени стало меньше, и хочется жить ещё интенсивнее. Есть сожаления о потраченном зря времени не на тех и не на то, но самые ценные уроки самые дорогие.

Мне сложно говорить о работах и о том, что там внутри происходит, потому что это не словесный и очень быстрый интуитивный процесс. Слова, понимание вербальное значительно отстаёт от понимания интуитивного, деятельного, и, чтобы мочь мне что-то сказать не плоско, приходиться самой читать и развивать мышление в этом ключе, практиковать письмо. Я в этом новичок. И необходима дистанция для созревания этих слов.

Я бы сказала, что смерть в моих работах — это пограничье между "быть" и "не быть", где "быть", телесное, плотское, претерпевает горести, метаморфозы, вторжения, а "не быть" доступно только как раз в нетелесном творческом состоянии. И фактом смерти тут вечно измеряешь ценность "не быть", но быть сущностно, деятельно или " быть" жизненно, потреблять мгновения, обрастать душевным, теплым, человеческим, врастать в ткань жизни. Сложно это держать всё в балансе. В моём понимании творческий процесс в большей степени — это тотальное "не быть", и в частности я это ощущаю в долгих работах, живописи, которая тебя заглатывает и диктует свои условия. Быстрые работы, акварельные в основном, очень соразмерны повседневности, день как маленькая жизнь с прожитым событием художественной жизни и внешним миром. Здесь могу добавить про тело к предыдущему вопросу, что акварель для меня больше про тело и проживание, я больше существую и проживаю единицу мгновения. Каждый кусочек и линию я чувствую. Живопись для меня — это больше выход за пределы себя. Но вместе с тем, буквально процесс рисования очень связан с телом, ведь чтобы была связка с тем, что ты хочешь изобразить, как ты это ощущаешь и своей рукой, нужно очень владеть телом, степенью нажима кисточки, амплитудой движения, энергией закрыть холст и проводить с ним манипуляции. В целом, художественная деятельность требует очень много энергии.

Да, я была свидетелем умирания близкого человека, и на меня это повлияло. Но, думаю, больше в плане осмысления роли этого человека в моей жизни.

Конечность же жизни для меня всегда была насущным вопросом с самых первых подростковых экзистенциальных кризисов, поэтому так и иначе я всё время memento mori.

__________________________________________________

1. Text by Nicholas Cueva for Peer Review Volume 1 — https://6249c43874ebb.site123.me/ (см. раздел Writings)