Представленная часть была заимствована из лекции, прочитанной Салманом Рушди в апреле 2019 в Индианаполисе на 50-летии «Бойни номер пять».

Салман Рушди — писатель, автор 13-и романов. Его 14-й роман «Quichotte» вышел в издательстве Random House в сентябре 2019 года.

Перевод выполнила Катарина Катич.

Оригинал статьи: https://www.newyorker.com/books/page-turner/what-kurt-vonneguts-slaughterhouse-five-tells-us-now

Впервые я прочел «Бойню номер пять, или Крестовый поход детей» в 1972-м, три года спустя после ее публикации и за три года до публикации моего первого романа. Мне было тогда 25 лет. 1972-й был годом постепенного продвижения к Парижским мирным соглашениям. Они должны были положить конец войне во Вьетнаме, последнему бесславному выводу американских войск — вертолеты доставляли людей с крыши американского посольства в Сайгоне — это не кончится до тех пор, пока через три года, небольшая сноска к истории, пока я не начну публиковаться.

Я упомянул Вьетнам, хотя «Бойня номер пять» — это книга про Вторую мировую, Вьетнам также присутствует на ее страницах, и чувства людей по поводу Вьетнама имеют непосредственное отношение к огромному успеху романа. Восемь лет спустя, в 1961-ом, Джозеф Хеллер опубликовал «Уловку-22» и Президент Дж. Ф. Кеннеди начал эскалацию участия США в конфликте во Вьетнаме. Роман «Уловка-22» также как и «Бойня номер пять» был романом о Второй мировой, который увлек воображение читателей, много размышлявших о другой войне. В те дни я жил в Великобритании, которая не посылала своих солдат воевать в Индокитае, но чье правительство поддержало Американскую военную кампанию и поэтому, когда я учился в университете и уже после, протестовал против войны. Я не читал «Уловку-22» в 1961-ом, поскольку мне было тогда только 14 лет. На самом деле, я прочел и «Бойню номер пять» и «Уловку-22» в одном и том же году, десяток лет спустя, и две книги вместе оказали большое влияние на мой неокрепший ум.

Пока я не прочел эти два антивоенных романа, мне в голову не могло прийти, что они могут быть такими смешными и серьезными одновременно. «Уловка-22» ужасно смешная. Она показывает войну безумием и желание сбежать оттуда как единственно здоровую реакцию. Тон этого романа — это такой невозмутимый фарс. «Бойня номер пять» другая. В ней гораздо больше комедийного, как и во всем, что Курт Воннегут написал, но война в ней не выглядит фарсом. Война в ней настолько трагична, что, вероятно, только под маской комедии можно взглянуть на неё. Воннегут — комик с печальной маской. Если Хеллер был Чарли Чаплином, тогда Воннегут — Бастер Китон. Преобладающий тон его голоса — меланхолия, тон голоса человека, который видел большой ужас и жил для того, чтобы рассказать свою историю. Однако в этих двух книгах есть общее: обе они — портреты безумного мира, в котором детей отправляют выполнять мужскую работу и умирать.

Будучи военнопленным, в возрасте двадцати двух лет, то есть на три года моложе меня, когда я читал его историю, Воннегут был в знаменитом прекрасном городе Дрездене, взаперти с другими американцами в Шлахтхоф-Фюнф, где до войны забивали свиней, И стал случайным свидетелем одной из крупнейших боен в истории — бомбардировки Дрездена в феврале 1945 года, которая разрушила весь город и убила почти всех в нем.

Такие дела.

Я не помнил, пока не перечитал «Бойню номер пять», что знаменитая фраза «такие дела» употребляется всегда в связи со смертью. Иногда фраза из романа или экранизации может завладеть воображением настолько — даже когда неправильно цитируется — что она отрывается от контекста и обретает самостоятельную жизнь. «Заходи как-нибудь» и «Сыграй ещё раз, Сэм» — примеры такого рода неправильного цитирования. («Come Up and See Me Sometime», песенка Ethel Waters; «Сыграй ещё раз, Сэм» (англ. Play It Again, Sam) — кинокомедия режиссёра Герберта Росса, снятая в 1972 году по мотивам одноименного бродвейского спектакля Вуди Аллена. — прим. пер.) Нечто подобное случилось с фразой «такие дела». Беда в том, что когда такой отрыв слов от смысла происходит с фразой, тогда ее первоначальное значение теряется. Я подозреваю, что многие люди, которые не читали Воннегута, знакомы с этой фразой, но они, а также, я подозреваю, как и многие люди, которые читали Воннегута, думают о ней как о некоем комментарии к жизни, выражающем покорность. Жизнь редко оборачивается так как мы, живущие, того бы хотели, поэтому фраза «такие дела» стала одним из вербальных способов выражения пожимания плечами и принятия того, что нам дано. Но это не тот смысл, который заложен во фразе в «Бойне номер пять». «Такие дела» — это не способ принять жизнь, а скорее столкнуться со смертью. Фраза возникает в тексте почти каждый раз когда кто-то умирает и только когда смерть упоминается.

Это также глубоко иронично. Под очевидной покорностью лежит печаль для выражения которой нет слов. В такой манере написан весь роман и это привело во многих случаях к его недопониманию. Я не предполагаю, что с «Бойней номер пять» как-то плохо обращались. Роман был встречен позитивно, было продано неимоверное количество тиражей, Modern Library поместила роман на 18 место в сотне лучших англоязычных романов XX века, он есть в подобном листе журнала Time. Однако есть те, кто обвинил его в грехе «спокойствия», в очевидной покорности даже, по словам Энтони Берджесса, «отговорки» от худших вещей в мире. Одна из причин этого — фраза «такие дела», и это ясно для меня из критических статей, по поводу которых британский романист Джулиан Барнс написал в своей книге «История мира в 10½ главах», что «определением иронии может служить то, чего людям не хватает».

Курт Воннегут очень ироничный писатель, который иногда бывает прочитан так, как если бы он таким не был. Неправильное прочтение выходит за рамки «Таких дел» и затрагивает за живое население планеты Тральфамадор. Так уж вышло, что я большой фанат Тральфамадорцев, которые все как один похожи на туалетные вантузы, начиная с их механического эмиссара Сало, который, в более раннем романе Воннегута «Сирены Титана», был заброшен на Титан, спутник планеты Сатурн. Ему нужно было заменить часть его космического корабля. А теперь речь пойдет о классическом предмете прозы Воннегута — свободной воле, выраженной в виде комического научно-фантастического устройства. В «Сиренах Титана» мы узнаем, что тральфамадорцы манипулировали людьми, изменили их историю, чтобы убедить человеческую расу в создании больших посланий Сало и заставить наших примитивных предков развить цивилизацию, способную на это. Стоунхендж и Великая Китайская стена как раз из тех посланий из Тральфамадора. Стоунхендж гласит: «Запасная часть несется со всей возможной скоростью». Великая Китайская стена говорит — «Будь терпелив. Мы не забыли о тебе». Кремль значит: «Вы будете в пути, прежде чем узнаете об этом». А Дворец Лиги Наций в Женеве означал: «Собери свои вещи и будь готов уйти срочно».

Мы узнаем из «Бойни номер пять», что тральфамадорцы воспринимают время по-разному. Они видят прошлое, настоящее и будущее одновременно и навсегда и все просто существует, фиксировано, вечно. Когда главный герой романа Билли Пилигрим, которого похитили и доставили в Тральфамадор, «пришел как раз не вовремя», начинает испытывать хронологию так, как ее понимают тральфамадорцы, он понимает, почему его похитители считают комичным понятие свободной воли.

Это кажется очевидным, по крайней мере для читателя, который прислушивается к ироничной интуиции, что у нас нет никаких оснований полагать, что отрицание свободной воли инопланетянами, напоминающими туалетные вантузы, является отказом их создателя. Вполне возможно, и даже разумно, прочитать весь тральфамадорский опыт Билли Пилигрима как фантастическое, травмирующее расстройство, вызванное его военным опытом — как «нереальное». Воннегут оставляет этот вопрос открытым как и должен хороший писатель. Этот открытый вопрос — пространство, которое каждый читатель интерпретирует по своему усмотрению.

Чтобы читать Воннегута, стоит знать, что он неоднократно обращался к исследованию свободной воли, что это может быть и как это может быть, и что он рассматривал эту тему с разных точек зрения. Многие из его размышлений были представлены в виде произведений его вымышленного альтер эго Килгора Траута.

Я люблю Килгора Траута также сильно как и тральфамадорцев. У меня даже есть экземпляр «Венеры на половине ракушки» («Venus on the Half-Shell» — роман не переведен на русский — прим. пер.) Филипа Хосе Фармера, который взял историю Траута и растянул ее до романа. «Венера на половине ракушки» — роман о том, как землю угробили некомпетентные бюрократы вселенной и о попытке единственного выжившего человека найти ответ на так называемый Главный вопрос. В этом смысле Килгор Траут вдохновил именитую книгу Дугласа Адамса «Автостопом по Галактике», в которой, как вы можете вспомнить, Вогоны разрушили землю, чтобы освободить место для межзвездного обхода, и единственный выживший человек, Артур Дент, отправился на поиски ответов. Наконец, суперкомпьютер Deep Thought показал, что ответом на жизнь, вселенную и все остальное было и есть «42». Проблема остается: Что это за вопрос?

В романе Воннегута «Завтрак для чемпионов» мы узнаем другую историю Килгора Траута «Теперь все можно рассказать», написанную в форме письма Создателя к читателю. Создатель объясняет, что вся жизнь сама по себе представляет длинный эксперимент. Содержание эксперимента таково: ввести в полностью детерминированную вселенную одного человека, которому предоставлена свободная воля, чтобы увидеть, что он с ней сделает в реальности, в которой все остальные живые существа были, есть и всегда будут запрограммированными машинами. Каждый в истории был роботом, мать и отец человека со свободной волей и все, кого он знает, — тоже роботы, и, кстати, Сэмми Дэвис-младший. Человек, обладающий свободной волей, объясняет Бог, это вы, читатель этой истории, и поэтому Бог хотел бы принести вам извинения за любой дискомфорт, который вы испытали. Конец.

Стоит добавить еще одну деталь. На протяжении многих книг Курта Воннегута, в которых появляется персонаж Килгора Траута, который выведен как худший писатель в мире, чьи книги — полные неудачи, что его полностью, порой презрительно, игнорируют. Нам презентуют его как гения и глупца одновременно. И это не случайно. Его создатель, Курт Воннегут, был одновременно самым интеллектуальным среди фантастов и самым фантастическим из интеллектуалов. Он нагонял страху на людей, которые слишком серьезно относятся к вещам, и одновременно, был одержим анализом самых серьезных вещей, как философских (например, свободной воли), так и смертоносных (например, бомбардировка Дрездена). Это парадокс, из которого произрастает его темная ирония. Никто из тех, кто так носится с идеей свободной воли, или тех, кто так глубоко неравнодушно относится к мертвым, не может быть описан как фаталист, или равнодушный, или удалившийся от мира сего человек. С первой до последней страницы его книги говорят об идее свободы и оплакивают мертвых.

Примерно в то же время, когда я в первый раз прочел «Бойню…» и «Уловку-22», я прочитал еще одну книгу на сходную тему. Это был роман «Война и мир», который длиннее книг Хеллера и Воннегута вместе взятых и вовсе не такой забавный. На момент чтения шедевра Толстого мой 25-летний разум подытожил: «любить мир, ненавидеть войну». Я был поглощен историей Наташи Ростовой, Князя Андрея и Пьера Безухова, и честно признаюсь, очень длинные описания сражений, особенно битвы при Бородино, нагоняли скуку. Когда я перечитывал «Войну и мир» где-то 30-ю годами позже, мои впечатления были противоположны юношеским. Описания людей на войне, подумал я, непревзойденные и величие романа подтверждается этими описаниями, а не более традиционными историями жизни главных героев. «Любить войну, ненавидеть мир».

Перечитывая «Бойню номер пять», я тоже уже по-другому оценивал книгу. В молодости меня привлекали разные виды фантастики, в том числе и научная. Я разыскивал журналы «Galaxy», «Astounding Science Fiction» и «Amazing Stories Magazine». Был увлечен не только такими гигантами как Курт Воннегут и Рэй Брэдберри, Айзек Азимов и Урсула К. Ле Гуин, а также Артур С. Кларк, но также и Мэри Шелли и Вирджиния Вульф, чьи «Франкенштейн» и «Орландо», соответственно, тоже являются почетными членами канона. А еще я признавал мастеров жанра, таких как Джеймс Блиш, Фредерик Пол, Сирил Корнблат, Клиффорд Д. Саймак, Кэтрин Маклин, Зенна Хендерсон и Лайон (Эл) Спрэг де Камп. То есть столкнувшись с шедевром Воннегута, я понял в основном научно-фантастические аспекты книги. Перечитать ее позже означало открыть весь гуманистический пафос книги, эти части написаны в стиле нонфикшн и составляют большую ее часть.

Правда в том, что «Бойня номер пять» — великий реалистический роман. Первое предложение романа: «Почти все это произошло на самом деле» (здесь и далее перевод Риты Райт-Ковалевой). В этой нонфикшн первой главе, Воннегут рассказывает нам как трудно было писать эту книгу, как трудно было на войне. Он говорит, что его герои реальные люди, хотя он изменил все имена. «Одного моего знакомого и в самом деле расстреляли в Дрездене за то, что он взял чужой чайник. Другой знакомый и в самом деле грозился, что перебьет всех своих личных врагов после войны при помощи наемных убийц». Позже, когда его герои, у которых изменены имена, прибывают на Schlachthof-Fünf — Бойню номер пять, имя которой он не изменил — он напоминает нам, что он здесь с ними, страдает здесь вместе с ними:

«Билли заглянул в нужник. Стоны шли именно оттуда… Один из американцев поближе к Билли простонал, что из него вылетели все внутренности, кроме мозгов. Через миг он простонал:

— Ох, и они выходят, и они.

Он имел ввиду мозги.

Это был я. Лично я. Автор этой книги».

В какой-то момент Воннегут цитирует разговор с режиссером по имени Харрисон Старр, который добился своего рода скромной известности как исполнительный продюсер фильма Микеланджело Антониони об американских хиппи «Забриски Пойнт», который был огромным коммерческим провалом.

Харрисон Старр поднял бровь и спросил: «Это антивоенный роман?»

— Да, — сказал я — полагаю, что так.

— А знаете, что я говорю людям, когда слышу, что они пишут антивоенные книжки?

— Нет, что вы говорите им, Харрисон Старр?

Я им говорю: а почему бы вам вместо этого не написать антиледниковую книжку?»

Конечно он имел в виду, что войны будут всегда, что остановить их также сложно как остановить оледенение. Я тоже в это верю.

В романе Воннегута рассказывается о том же, о неизбежности человеческого насилия, и о том, что оно делает с не особо жестокими людьми, которые оказываются вовлеченными в него. Он знает, что большинство людей не особенно-то и жестоки. Или не более жестоки, чем дети. Дайте ребенку пулемет, и он вполне может использовать его. Что не означает того, что дети особенно склонны к насилию.

Вторая мировая, как подчеркивает Воннегут, была крестовым походом детей.

Билли Пилигрим — взрослый, которому Воннегут приписывает невинность ребенка. И Билли не особенно жесток. Он не делает ничего ужасного во время войны, до и после нее, а также на планете Тральфамадор. Он кажется ненормальным, и его в основном считают сумасшедшим или простаком. Но у него есть общая черта со многими персонажами, которые Воннегут писал на протяжении всей своей карьеры, и именно эта черта позволяет нам обратить на него фокус читательского внимания, следовательно, чувствовать тот ужас, который он испытывает.

Билли Пилигрима невозможно не любить.

Если бы он не был столь милым, книга была бы невыносимой. Один из великих вопросов, который стоит перед всеми писателями, которые имеют дело с злодеянием, — возможно ли это сделать? Есть ли вещи настолько могущественные, настолько ужасные, что они не поддаются описанию литературы? Каждому писателю, который сталкивается с описанием Второй мировой и Вьетнамской войны, придется подумать над этим вопросом. Каждый из них решает подойти к вопросу зла под таким углом, так сказать, не лицом к лицу, потому что это невыносимо.

Гюнтер Грасс в «Жестяном барабане» для подобной цели использовал сюрреализм. Его персонаж Оскар Мацерат, который перестает расти, потому что не может переносить взрослую реальность своего времени, он выдуманный персонаж, который позволяет автору погрузиться в ужас. И маленький Оскар выбивает в жестяной барабан ритм истории, так же, как и милый Билли Пилигрим отключается от своего времени. Он тоже, как говорится в первом предложении «Жестяного барабана», является заключенным в сумасшедшем доме. С противоположных сторон, немцев и американцев, эти два невменяемых ребенка-мужчины дают нам лучшие портреты большого расстройства своего времени. Воннегут, как и Грасс, сочетает сюрреализм, ставший реальностью времени его героев, с отстраненной, почти ошеломительной нежностью, которая заставляет читателя с любовью относиться к ним, даже когда они совершают ошибки.

Может быть невозможно остановить войны, так же как невозможно остановить ледники, но все же стоит найти форму и язык, которые напомнят нам, кто они, и назовут их своими настоящими именами. Вот в чем состоит реализм.

«Бойня номер пять» — это также достаточно гуманистический роман, чтобы в конце ужаса, который является его главной темой, допустить возможность надежды. В последнем отрывке описывается конец войны и освобождение заключенных, среди которых Билли Пилигрим и сам Воннегут. «А где-то там была весна», — пишет Воннегут, и в последний момент книги снова начинают петь птицы. Это жизнерадостность, несмотря ни на что, очень характерная черта Воннегута. Как я уже предполагал, это может быть радость, под которой скрывается большая боль. Но, тем не менее, это жизнерадостность. Проза Воннегута, даже когда имеет дело с чем-то ужасным, насвистывает счастливую мелодию.

Через пятьдесят лет после первой публикации, семьдесят четыре года после того как Курт Воннегут побывал внутри бойни номер пять во время бомбардировки Дрездена, что его великий роман должен сказать нам?

Он не говорит нам как остановить войны.

Он говорит нам, что войны — это ад, но мы и так это знаем.

Он говорит нам о том, что большинство людей не так уж плохи, за исключением немногих, и это ценная информация. Это говорит нам о том, что человеческая природа — это одна великая константа жизни на земле, и она прекрасно и правдиво показывает нам человеческую природу ни в ее лучших и худших проявлениях, а в том, какова она в большинстве случаев, даже когда времена столь ужасны.

Он не говорит нам, как добраться до планеты Тральфамадор, но он говорит, как общаться с его жителями. Все, что нам нужно сделать, это построить что-то большое, например, пирамиды или Великую китайскую стену. Возможно, стена, которую какой-то человек, которого я не назову, планирует построить между Соединенными Штатами и Мексикой, будет воспринята как срочное сообщение о Тральфамадоре. Человек, который хочет построить стену, конечно же, не знает, что означает сообщение. Он — пешка, управляемая силой, превосходящей его, чтобы послать сообщение во время чрезвычайной ситуации.

Я надеюсь, что сообщение означает: «Помощь».