Ницше писал что «Бог — мертв». На него смотрели как на сумасшедшего. Тогда в Европе еще оставались какие-то социальные формы, которые лениво скрывали истинность его выражений. Сегодня истинность его выражений подтверждают ladyboy в трусиках на улицах Amsterdam.

«Смерть Бога» по Ницше — это, прежде всего, смерть общества и вырождение его ценностей. Кому нужна мораль, когда есть права человека? Сын протестантского пастора не понаслышке знаком c христианской этикой.

Отсутствие ориентиров приводит в состояние поиска. Ориентир — античность. Ветрила духа направлены на Диониса и Аполлона. Но прежде — разочарование в настоящем. Либеральном, распущенном и безвольном. «Ни тебе великой войны — ни великой депрессии». Это не Ницше, это ницшеанствующий Паланик.

Разочарование современной «духовностью» из–за её кастрированости (либеральности), из–за её оторванности от крови и почвы (либеральности), из–за её неумения противостоять пагубной современности (да, и тут тоже либеральность) и давать духовные ориентиры — все это заставляет искать себя в прошлом. Реже в будущем: ибо все, что было — еще непременно повториться. Только в иных формах.

Хайдеггер писал, что Боги вернуться. Но какие? Неизвестно. Один бог или несколько? Непонятно. Ясно только одно: они будут ни христианскими, ни языческими. Они будут теми, кто по завершению этого цикла станет Новым Началом.

Герой романа Достоевского Иван Карамазов говорит что, «если бога нет то все дозволено». Вопрос не совсем в нравственных ограничителях, вопрос в воли. Дерзость, которую берет на себя индивид. Конечная легитимность уже не метафизична, конечная легитимность он сам.

Это та самая ницшеанская свобода. Не «от», а «для». Но многим-то она зачем? Смерть бога, отсутствие бога — шанс для единиц, и рок для слабых. А еще приговор для большинства. В такой ситуации нужно самому стать нравственным ограничителем, но это в идеале. По факту ограничением выступает начальник на работе и жена дома. А в остальном — что не запрещено, то дозволено.

Проблема не только в нравственных ограничителях. Проблема более глобально и касается всех сфер жизни: любви, долга, труда…

Где нужно искать ориентиры? Кому верить, что терять? Нигилизм, если размышлять по существу — это основополагающее движение в историческом совершении Запада. И такова глубина этого движения, что его развертывание может привести к мировым катастрофам.

Торжествует нигилизм не только, когда начинают отрицать христианского Бога, бороться с христианством или, скажем, вольнодумно проповедовать незамысловатый атеизм. Пока мы ограничиваем свой взор исключительно таким отвращающимся от христианства неверием и его проявлениями, наш взгляд задерживается на внешнем, жалком фасаде нигилизма. Речи безумца ведь прямо говорят о том, что слова «Бог мертв» не имеют ничего общего с мнениями «не верующих» в Бога праздно стоящих зевак.

Хайдеггер в работе «Ницше и пустота» пишет об этом: «[место Бога] заступает авторитет совести, авторитет рвущегося сюда же разума… Бегство от мира в сферу чувственного замещается историческим прогрессом. Потусторонняя цель вечного блаженства преобразуется в земное счастье для большинства. Попечение о религиозном культе сменяется созиданием культуры или распространением цивилизации. Творческое начало, что было прежде чертой библейского Бога, отмечает теперь человеческую деятельность. Людское творчество переходит наконец в бизнес и гешефт». Так просто и понятно шварцвальдский отшельник даёт исчерпывающее объяснение закату Европы.

В наше время место Бога заменяет абстракция в виде авторитета совести, общественной морали, десакрализированого права. Механизмы, абстракции, фикции. Мы живем во времена, когда вечные категории «любви», «долга», «красоты» смешиваются черт знает с чем и очень часто переворачиваются с ног на голову. Демоны подтасовуют факты, дьявол обманывает в деталях, нюансы определяют все.

Но жизнь общества это верхушка айсберга, и всегда были те, кто обитает на глубине. Те, кому не обязательно уходить в лес, чтобы остаться вне пагубных влияний большинства.

Эрнст Юнгер на протяжении всего своего творчества разрабатывал концепцию анарха. Анарх не нуждается в обществе, в борьбе с обществом — нет. Для него главное находится на расстоянии от масс, от их восторженных криков и замутненных разумов. Это не значит, что он уходит в глубокое созерцание и прячется от мира в келии, местами даже наоборот. Важно то, что глупость мира сего он воспринимает как нечто внешнее по отношению к себе.

Главные герои поздних романов Юнгера — «Гелиополь» и «Эвмесвиль» — такие же анархи как и сам автор. Они никуда не бегут и ни от чего не прячутся, и даже наоборот выбирают активную позицию по отношению к жизни, к миру. Их отношению к своему месту в обществе — функциональное. И не более того. Это проявление древнего принципа «в миру — но не от мира».

Так же в своих поздних романах Эрнст Юнгер находит нечто общее между магами и учеными, помещая их в настоящее подполье, вне общества городов — в катакомбы. В катакомбах происходят открытия, которые временами устрашают население пост-исторических городов.

Такие катакомбы существуют на протяжении всей человеческой истории: одна маленькая иудейская секта, группка древнегреческих разбойников, творческие объединения в Цюрихе и визионерские кружки с Южинского переулка. Их всех объединяет противопоставление обществу и его ценностям.

«“Нет“ прежним ценностям проистекает из “да“ новым ценностям».