Статья из Опустошителя #14. Современность.

Любопытно, что Ларс фон Триер популярнее в России, чем где бы то ни было ещё. За пределами России он абсолютно маргинален. Его знают, его ценят, о нём пишут статьи, его непременно приглашают на кмнофестивали, но фильмы его в прокате почти не идут (несколько дней в кинотеатрах фестивального кино в нескольких городах), сразу перегоняются на ДВД. Ларс фон Триер — медийный персонаж из замкнутого элитного мирка мировой кинематографии фестивального уровня, выполняющий совершенно определённые функции. Ниже я скажу о том, зачем Ларс фон Триер вообще нужен.

Полагаю, что никакого «Ларса фон Трира» нет вовсе. Вернее, его нет в качестве автора, режиссёра. Известный толостощёкий датчанин, путающийся в пересказах своей биографии и принимающий призы на кинофестивалях — это фронтмэн проекта. Как его зовут по паспорту — бог весть. Во всяком случае, он даже не «фон», это псевдоним. И отец его не Триер, а якобы некто Хартман, и фильмы свои он якобы начал делать в возрасте одиннадцати лет, хотя в киношколу его неоднократно не принимали по причине полной бездарности и непрофессионализма, так что пришлось задействовать блат — протекцию дяди… В общем, «тут читатьт, тут не читать, а тут пятно, это мы селёдку заворачивали». Ладно, я слегка преувеличиваю. Вероятно, что датчанин Ларс фон Триер действительно делал «Элемент преступления», «Эпидемию» и «Европу», но уже начиная с «Королевства» его авторство сомнительно.

Подобные анонимные проекты в современном искусстве — не новость. Можно вспомнить такие персоны, то есть маски, анонимных групп, как «Николай Островский», «Йозеф Бойс», «Демиен Херст» и «Бэнкси».

Исчезновение Ларса фон Триера в качестве автора связано с амбициозным и очень дорогом кинопроектом «Европа», выполненным в 1991 году. После объединения Европы часть международной элиты решила напомнить широкой публике о финале последней по времени попытке объединения и о цене, которой пришлось за попытку объединение заплатить. В общем, это был тщательно рассчитанный удар по европейским социалистам и намёк американцам, что объеденённой Европе доверять не следует. Действие фильма, довольно хаотичное и драматургически беспомощное, разворачивалось в послевоенной Европе 1945 года и повествовало о столкновении наивного американца с мощным, разветвлённым, беспощадным нацистским подпольем. В качестве символа нацистского андеграунда, ведущего террористическую войну против американцев, была приглашена Барбара Зукова, икона «нового немецкого кино», появившегося после Оберхаузеновского манифеста, актриса, между прочим, сыгравшая Розу Люксембург в фильма Маргареты фон Тротта.

Фильм лоббировался всеми возможными способами, его усиленно проталкивали на Золотую Пальмовую Ветвь Каннского Кинофестиваля, но… тем не менее, этой пронацистской фантастике пришлось удовольствоваться Призом Жюри. Во главе фестиваля стоял Роман Полянский, и Золотой Пальмовой Ветвью наградили «Бартон Финк» братьев Коэн. Как вы знаете, Полянскому позже, при удобном случае, припомнили нежелание сотрудничать с Серьёзными Людьми, а тогда, в 1991 году, Ларс фон Триер в баре напился пьяный, плакал и кричал, что его фильма лучше, чем «Бартон Финк». Когда услужливые журналисты сообщили об этом Этану Коэну, он пожал плечами. «Я не видел “Европу” и допускаю, что она лучше нашего фильма, — сказал Коэн. — Но надо быть спортсменом: мы выиграли, он проиграл».

После этого происшествия Ларс фон Триер резко изменился и стал тем Ларсом фон Триером, которого так любят продвинутые россияне.

Началась «выделка щенка под офицера» с телесериала «Королевство», долженствующего стать «нашим ответом» американскому «Твин Пикс». Это был знак для инсайдеров, поскольку понимающим людям прекрасно известно, что телевизионные сериалы не являются (за редким исключением, типа «Родины» Райтца и «Берлин, Александерпляц» Фассбиндера) авторским творчеством, а функционируют (в техническом плане) как полигон для молодых талантов, упражняющихся в имитации общего стиля. Одновременно был запущен идиотский Манифест Догма -95, который заранее объяснял потенциальным недоумевающим, почему фон Триер вдруг стал снимать «совсем по-другому», без всякой связи с предыдущим творчеством, «как будто его подменили». Впрочем, Догма-95 оказалась полностью излишней. Снятый после Манифеста «фильм Ларса фон Триера» «Рассекая волны» нарушал разом все правила провозглашённого Манифеста, а последовавшие затем «Идиоты», напротив, пунктуально Догме-95 соответствовали, но такая несуразица никого не удивила не заинтересовала, поэтому авторы проекта «Ларс фон Триер» на Манифест больше не оглядывались, о нём не вспоминали и о каком бы то ни было стилистическом единстве творчества «Ларса фон Триера» не заботились. Зато заботились об идеологическом единстве — и тут-то вся мякотка.

Проблема в том, что современное искусство в целом очень позитивное. Даже если почтеннейшей публике предлагается драма, то она всё равно выворачивается в «оптимистическую трагедию». Хорошо ли это? На первый взгляд, хорошо, но в европейской культуре есть традиция заранее готовиться к… отравлению. Европейские князья времён Ренессанса постоянно принимали небольшие порции яда, чтобы при попытке злоумышенника подсунуть смертельную дозу организм был бы готов и вместо смерти князь отделался бы тяжёлой болезнью. Я не физиолог и не знаю, насколько реально подобная тактика помогала при отравлении, но подобная легенда диктует определённую стратегию. На фоне всеобщей убеждённости в идеалах гуманизма просто необходимы «проклятые поэты», эти идеалы критикующие или отвергающие. Разумеется, подобных художников должно быть немного, как немного соли в супе. И один из этих немногих как раз многоликий «Ларс фон Триер».

Он последовательно и неутомимо внушает своим зрителям, что люди — дерьмо, что тот, «кто людям помогает, тот тратит время зря», что «хорошими делами прославиться нельзя». Это довольно скучно (да и неправда, к тому же), маргинально, второстепенно, но кто-то должен делать и эту работу. Одним Михаэлем Ханеке тут не обойдёшься.

Из–за того, что разные люди делают разные фильмы «Ларса фон Триера», возникает дивный разнобой в качестве отдельных фильмов. Разница между, например, бессмысленным нагромождением эпизодов в «Антихристе» и строгой драматургии «Меланхолии», мог бы вызвать подозрения, если бы Ларс фон Трир не мелькал перманетно на фестивальных фуршетах, удивляя всех шокирующими высказываниями. Но личность Ларса фон Триера на виду — и фильмы уже определяются как производное от этой личности (хотя в реальности дело обстоит наоборот, ибо Ларс фон Триер служит лишь иллюстрацией к прилагающемуся кино). Кроме того, поскольку фильмы, подписанные именем Ларса фон Триера, вообще-то довольно плохи, упорное продвижение этой ерунды следует особновать биографической легендой «проклятого поэта», потому наш славный датский попрыгунчик (то коммунист, то хиппи, то хикки, а то и нацист) перманентно востребован в качестве ньюсмейкера. Но почему все эти фильмы раздражающе плохи? Разве группа «Ларс фон Триер» полностью лишена художественных амбиций? Скорее всего, дело в том, что все эти «Мандерлеи» и «Антихристы» не должны становиться любимцами публики. Они должны быть, должны существовать — но только в качестве культового кино для киноклубов, они должны интеллектально ослаблять, а не вдохновлять вечно фрондирующих левых интеллектуалов, кучкующихся вокруг университетов. Для широкой публики — отличное умное динамичное увлекательное кино, для кичащихся своей элитарностью аристократов духа, вечно требующих перемонтажа социума — корявые унылые фильмы с ультраэгоманической подкладкой.

В общем, в мире Ларс фон Триер второстепенен. Однако в России его любят, ценят, уважают. В глазах россиян он — флагман мирового кино, как в 80-е годы в СССР флагманом и символом кинематографа считался полузабытый Феллини. Ларс фон Триер — идеальный российский режиссёр. Он не маргинал для России, он центр. Ведь всё, что для мировой культуры является мусором (ксенофобия, обскурантизм, мизогиния и прочие чудеса человеконенавистничества), является практически единственным содержанием современной российской культуры. Россияне не могли не полюбить всем сердцем творчество Ларса фон Триера. Ибо для того, чтобы негодяй мог творить зло окружающим со спокойной совестью, он должен быть уверен, что эти окружающие превосходят его в негодяйстве. Для среднего американца или европейца мысль о том, что «все вокруг сволочи» странна, как минимум, но россиянин принимает её как откровение и со слезами благодарности припадает к тем артефактом, кои подкрепляют его убеждённость в том, что «совесть — понятие устаревшее».