«В этой книге всего два героя: человек и язык»… Так начинается аннотация к новейшей книге Анатолия Рясова «Сырое слово» (Опустошитель, 2015). Всего два героя, а фактически даже один. Правильнее было бы назвать книгу «Сырой язык», но в этом случае замысел сразу бы выставлялся напоказ, и в книге не оставалось бы никакой загадки.

История, рассказанная Анатолием Рясовым, это история молодого человека, сующего руку в карман и натыкающегося там на чужой язык. История их прикосновения, перерождающегося в любовный роман. Роман молодого человека с чужим языком.

За такой абсурдистской, на первый взгляд, завязкой скрывается вполне осмысленный и глубокий символизм. Роман с чужим языком это и есть работа писателя. У писателя, в отличие от всех остальных, никогда нет собственного языка, его работа заключается в оседлании навязанного ему языка.

Язык влажен и сыр, потому что это чужой язык, созданный совсем для других целей. Писатель вынужден пользоваться им за неимением лучшего.

Никто не мыслит, тем более не фантазирует, словами и предложениями. Процесс вербализации, наверно, самый жестокий в писательской деятельности. Безжалостное насилие над образами, на которые потрачено столько сил и вдохновения. Теперь их варварски подгоняют под нелепые языковые конструкции, отказывая в самостоятельной ценности.

Как в любой другой книге, в книге Анатолия Рясова четыре главных темы: язык, речь, письмо и безумие. Герой беззаботно запускает руку в карман и встречается там с чужим языком. Этот язык настолько влажен, что между ним и героем немедленно вспыхивает безумная страсть.

До самого финала язык остается в кармане брюк, а герой пишет ему любовные письма. То есть персонаж и чужой язык связываются не через разум и речь, а через безумие и письмо. Автор скрупулезно прослеживает развитие их отношений, выраженных в малочитабельном лингвистическом потоке.

Например, вот так:

Липа — дерево поддельное. Береза — голубое. Сосна — квёлое. Дуб — грядущее. Лиственница — молодое. Осина — вонючее и холодное. Ель — прожорливое. Пальма — гиблое. Все кусты стремятся к полости, травы — к фрагментарности.

В этом определенно есть что-то аморальное. И действительно: к середине повести выясняется, что молодой человек влюблен не просто в сырой язык, а в сырой язык совсем уже пожилого, хотя и довольно энергичного, мужчины.

Оказывается, это не просто роман, но роман гомосексуальный. И роман геронтофильский.

«Старопёры, сутулые ратники: крутятся, крестятся, толстуют, метелятся, ругают, стругают, трогают, хают, охают, воют, вьют венки. Рыбы подлые!»

— по выражению самого Анатолия Рясова.

Что происходит с персонажем, когда он понимает, в какую авантюру вовлек его автор? Это самое интересное. С молодым человеком не происходит ничего. Он все так же продолжает писать письма. Однако любовь теперь выражается не в безумных языковых конструкциях, а в уже абсолютно нечитабельных наборах символов, сочинение которых вызвало наибольшее напряжение творческих сил.

Творческая сила есть произведение творческой массы и творческого ускорения. Или, что идентично, творческой массы и первой производной творческой скорости. Или, третий вариант, произведение творческой массы и второй производной творческого пути.

Повлияла ли эта книга на творческий путь Анатолия Рясова? Сомнительно. Вполне заурядная писанина неуверенного в собственных силах дилетанта. Значит, для напряжения сил менялся не путь автора, а его масса. С 2009-го по 2011-й Анатолий таскался повсюду с влажным старческим языком в кармане брюк.

Все мы помним то безумное время, когда президентство Владимира Путина временно сменилось президентством Дмитрия Медведева. Тяжелые годы в самом прямом смысле, который только возможен. И в первую очередь их тяжесть ощутил на себе Анатолий Рясов, воспользовавшийся ею в творческих целях.

Причем воспользовавшийся вполне оправданно: нечитабельные фрагменты самые убедительные в книге. Они запоминаются, словно прикосновение чужого шершавого языка в темном зале. В отличие от куска влажного сырого мяса, что мы таскаем всю жизнь во рту, совершенно об этом не помня.

30.9.2015