Бунты, восстания и революции не раз становились предметом рассмотрения в художественной и философской литературе. Писатели и философы давно пытаются понять, почему стремление к созданию нового, справедливого мира так часто оборачивается кровавой тиранией и приходит к неизбежному краху. В этом эссе мы рассмотрим два идейно похожих романа о восстаниях и поищем библейские корни революционной идеологии.

Предтеча в звериной шкуре

«Гладиаторы» Артура Кёстлера — не просто исторический роман; автор не только не скрывает, он подчёркивает переклички с современной ему эпохой. В 1931 году Кёстлер вступил в коммунистическую партию и поехал в СССР, но уже к 1935 году испытал разочарование в «советской утопии». Причиной послужили первые партийные чистки, а после периода большого террора писатель и вовсе покинул партию. Это случилось за несколько месяцев до окончания работы над «Гладиаторами» — «рассказом о ещё одной революции, зашедшей не туда».

В центре повествования лежит восстание рабов под предводительством Спартака: ход восстания показан от начала и до финального разгрома. Словно лавина, бунт прокатывается по Апенинскому полуострову, и армия растёт невиданными темпами. Слово Спартака живо отзывается в сердцах рабов, и те бросают (или убивают) своих хозяев и присоединяются к армии: «Истинно, цепи ваши должны быть очень дороги вашим сердцам и оказывать целебное действие на тела. Ибо ничего иного не вижу я в этом поместье, что вы могли бы назвать своим и защищать, не щадя жизней». По сути, перед нами перифраз революционной формулы «Нам нечего терять, кроме своих цепей».

Однако в армию Спартака идут не только рабы. Как марксист, Кёстлер пытается вскрыть социально-экономическую подоплёку революции: «Сто лет внутренней жизни Рима: борьба между сельским средним классом и крупными землевладельцами». После завоевания обширных территорий в италийские земли хлынул поток дешёвой рабской силы. Она использовалась в основном в крупных земельных латифундиях, а рабочая сила свободных, но бедных людей стала цениться крайне низко. Но помимо рабов в центр империи стали везти и дешёвое зерно, и мелкие сельхозпроизводители перестали выдерживать конкуренцию с зерном, привозным или выращенным в огромных местных хозяйствах с низкой себестоимостью. Земли разорившихся фермеров скупали крупные землевладельцы, и процесс концентрации земельного капитала создал большую массу хоть и свободных, но совершенно обездоленных людей. Эта социальная группа тоже стала подпитывать революцию.

Причём восстание Спартака не было первой из них, ведь если есть социально-экономические предпосылки революции, она будет вспыхивать то тут, то там кровавым заревом. Но вот результат у каждой из них будет плачевным: «Мы живём в век мертворожденных революций», говорит персонаж книги. Возможно, одна из причин этого — отсутствие теории и стратегии революции, а также ясного представления о том, на каких принципах будет устроено послереволюционное будущее. Без теоретического обоснования революция превращается в слепой бунт, который сначала жадно напитывается кровью, но быстро выдыхается.

С восстанием Спартака в действительности получилось примерно так же, хотя оно и было одним из крупнейших в ту эпоху. Но Кёстлер в своём романе пытается наделить восставших неким подобием идеологии. Естественно, в то время и у тех людей она могла быть только религиозной. Так в армии Спартака появляется загадочный старец, прибывший в Рим откуда-то с Ближнего Востока и называющий себя эссеном. Очевидно, имеется в виду иудейская секта ессеев, которую Кёстлер выбрал из–за того, что их идеология довольна близка примитивному стихийному коммунизму. «Что моё — то твоё, а то, что твоё, — моё» — так выражает эссен суть своих представлений о собственности.

Он проповедует, что некогда люди жили в Золотом веке — времени, когда всё было общим. Этот век давно кончился, но путь назад не закрыт, поистине праведный путь — возвращение к культуре рода, «когда царила справедливость и доброта, по шатрам Израиля, по жизни в пустыне, на дружеской ноге с Яхве». Ведь и сам Яхве, в понимании эссена, был когда-то всего лишь богом пустыни, суровым и простым; ему не нужно производящее хозяйство, не нужны богатства, и политико-экономическая система Римской республики для него «ночь». Для людей, которых сделала обездоленными именно эта система, лучшей идеологии не найти: любой другой способ распределения благ, кроме «всё общее, всё делится поровну», не показался бы им справедливым.

Библейская идеология эссена хороша и тем, что содержит пророчества о грядущей духовно-экономической революции. Приход человека, что поднимает людей на восстание, здесь практически гарантирован: «Ибо явился Он, посланец Всевышнего с мечом, сетью и трезубцем, Он, кому Яхве, Владыка мира, повелел излечить безутешные сердца, пролить свет в глаза незрячих, сбить оковы с угнетённых». Точных предписаний, кем будет человек, где и когда он явится — нет, да они и не нужны, потому что, по признанию эссена, «пророчество — что одежда… Многие проходят мимо, многим она впору. Потом кто-то приходит и забирает её. Значит, для него и шили, раз он надел». При этом такая «одежда» должна соответствовать «моде» — своему времени и присущим ему вкусам. Таким образом, пророчество не столько предсказывает будущее, сколько программирует его: оно порождает людей, готовых взять на себя роль «посланца Всевышнего». И тем самым подтверждает себя задним числом.

Недостатка в таких людях никогда не было: «Многие уже узнавали Знак и слышали Слово». Но человек, внявший пророчествам и взваливший на себя это бремя, не обретёт сладкой жизни — его ждут беды и лишения. «Ему придётся бежать без остановки». Результат обычно бывает плачевным, но это не смущает всё новых и новых претендентов, ведь им кажется, что прежние вожаки были самозванцами, а вот теперь наступает время подлинного исполнения пророчества. «Это как гигантская эстафета, — говорит эссен, — начавшаяся в тот день, когда похотливый бог горожан и земледельцев убил бога стад и пустынь». И так вот под влиянием бродячего проповедника Спартак надевает на себя «одежды» библейского пророчества.

Это даёт ему не только обоснование своих действий и осознание важности миссии, но и теоретическую основу строительства нового общества. Такая попытка предпринимается: на юге полуострова восставшие основывают город Солнца. Название неслучайно — это намёк Кёстлера на то, чем оканчиваются все подобные утопии. Естественно, ничем хорошим: оказалось, что большинство людей воспринимает освобождение от рабства как возможность больше не работать, но при строительстве нового города работать пришлось больше, чем когда-либо ранее. Иначе было бы нечего есть и негде жить. Кроме того, сразу же проявилось неравенство, связанное как минимум с разделением труда: земледельцы должны кормить строителей, а все вместе — управляющую прослойку и сословие воинов. Получилось, что одни производят, а другие командуют, причём за распределение благ отвечают не производители, а командиры. Это означает, что присвоения носителями силы и власти части добавленной стоимости избежать оказалось невозможно. Система эксплуатации вернулась на своё место.

Но и это ещё не всё. Выяснилось, что периодически появляются недовольные таким порядком вещей, которые поднимают смуту и угрожают всему предприятию крахом. Как с ними поступить? И тогда власть в лице Спартака решается на сложный, но, как ей кажется, необходимый шаг: ради счастья большинства оно готово пожертвовать недовольным меньшинством — к нему применяются репрессии. Это обосновывается тем, что не все люди способны нести тяготы создания нового общества: «С нами люди двух сортов. У одних праведный гнев в сердцах, у других — только ненасытное брюхо. Задача — отделить зёрна от плевел». Эссен не опровергает вывод Спартака, он только понимающе кивает: «Когда на шестой день Он взялся лепить человека, Им владели раздражение и усталость, поэтому Он множество раз проклял человека. Худшее проклятие из всех состоит в том, что люди вынуждены следовать путём зла, ставя цели добра». Это, с одной стороны, санкция на террор, а с другой — признание в том, что Спартак оказался ничем не лучше предыдущих претендентов на исполнение пророчеств.

Но если так, то и закончит он, скорее всего, так же. Ведь люди всё видят: «Дисциплина и острастка! Для того ли мы сражались, для того ли сносили лишения, чтобы променять прежнее ярмо на новое? Куда подевалось недавнее воодушевление, чувство братства? Пропасть между вождями и простым людом разверзлась вновь». И властитель вынужден всё дальше идти по пути репрессий, заставляя критиков молчать. Вот убьём этих, потом этих, потом ещё тех, и всё, наступит народное счастье. Но идя по этому пути, ты всё больше превращаешься в тирана, сам не замечая этого. «Самый опасный тиран — тот, кто убеждён, что является бескорыстным стражем своего народа», — говорит ритор Зосим, один из самых ярких критиков Спартака. «Кто только ни начинал как друг народа и ни заканчивал тираном!». Или вот ещё: «Разве не видите, что вас предали? Из кровоточащего чрева революции выполз новый тиран».

Понятно, что для Артура Кёстлера история краха восстания Спартака была лишь поводом осмыслить неудачу мироустроительных планов русских коммунистов. Многие могут поспорить с тем, что в данном случае уместно говорить о неудаче, ведь Советский Союз просуществовал ещё долго, увидел немало славных страниц и пережил самого Кёстлера. Но для писателя, как и для многих других творческих людей его поколения, массовые репрессии были именно крахом: в большевистский эксперимент верили, на него надеялись, казалось, это попытка преодолеть недостатки капиталистического строя и построить новое общество, свободное от насилия и угнетения. С этой точки зрения коммунисты потерпели такую же неудачу, как рабы Спартака.

В чём же корень этой неудачи, что является тем роковых шагом, после которого благое начинание скатывается в бездну вечного повторения пройденного? Кёстлер считает, что это маккиавеллистский принцип «цель оправдывает средства». Писатель называет его законом обходных путей: «Тот, кто движется к цели, вынужден идти на компромиссы как с обстоятельствами, так и с совестью». Но такой компромисс влечёт роковые последствия: если ты в борьбе за светлое будущее считаешь возможным пролить чью-то кровь, то никакого светлого будущего у тебя не получится — оно будет запачкано кровью. Навсегда, до самого неизбежного конца.

Соблазнённый Иезекиилем

«Признания Ната Тёрнера» Уильяма Стайрона — тоже исторический роман о восстании рабов, только масштабом поменьше. В 1831 году чёрный раб Нат Тёрнер поднял восстание с небольшой кучкой соратников, затем их ватага двигалась от поместья к поместью, убивала белых и освобождала негров, часть которых присоединялась к восставшим. «Армия» Тёрнера довольно быстро была разгромлена, а сам «революционер» казнён. Но около 60 белых им убить удалось, причём без разбора — мужчин, женщин и детей.

Сам Тёрнер был достаточно нетипичным рабом — он получил образование, так как его владелец придерживался прогрессивных взглядов и полагал, что негры тоже способны к обучению. Естественно, главной книгой, по которой маленький Нат учился читать, стала Библия, что предопределило его горячую религиозность, вплоть до того, что даже белые называли его Проповедником. Имел Тёрнер и обычную профессию — он был хорошим плотником и в какой-то мере инженером, и его способности снискали ему уважение владельцев плантаций: очередь на использование Тёрнера в возведении сложных технических сооружений никогда не иссякала. В целом, жил он достаточно хорошо (по крайней мере, в романе), и притеснениям не подвергался.

Однако это не помешало ему взрастить в себе жгучую ненависть к белым. Задумывая восстание, он не просто хотел вывести преданных ему людей из рабства, он вознамерился убить всех белых. Обычно религиозное воспитание негров включало в себя такие фрагменты библейских текстов, которые должны были служить моральным обоснованием и оправданием рабовладения. Например, одна из белых героинь постоянно читала рабам отрывок из послания к Тимофею: «Рабы, под игом находящиеся, должны почитать господ своих достойными всякой чести, дабы не было хулы на имя Божие и учение». Но благодаря способности к самостоятельному чтению Тёрнер выбирал совсем другие места, в частности, книги пророков. Особенно ему нравился Иезекииль с его «священной яростью». Книги Ветхого завета пропитаны ненавистью к рабству, т.к. для еврейства египетское пленение (и позже вавилонское) было абсолютно отрицательной страницей истории и на его отторжении строятся многие нравственные максимы.

К тому же над еврейскими государством постоянно висел меч порабощения соседними народами, и пророкам приходилось будить в соплеменниках воинственный пыл: «Сын человеческий! Изреки пророчество и скажи: так говорит Господь Бог: скажи: меч, меч наострён и вычищен, чтобы сверкал как молния… уже наострён этот меч и вычищен, чтобы отдать его в руку убийцы». Снова, как и в романе «Гладиаторы», появляется пророчество о человеке, который услышит божественный зов, возьмёт в руки меч и освободит свой народ, страдающий в неволе — духовной и физической. Закономерно, что Тёрнер провёл параллели между евреями и неграми: «Сыновья твои и дочери твои будут отданы другому народу; глаза твои будут видеть и всякий день истаевать о них». Если пророчество сбылось в этой части, то должно сбыться и в другой — той, где обещано появление предводителя восстания. Почему бы ему, Нату, не надеть на себя «одежды пророчества»? Снова слово породило действие.

Там же, в Библии, хотел Тёрнер найти и руководство о ходе восстания. В словах Иезекииля открывалась Тёрнеру «воля Божья явственно и зримо: “пройди посреди города, посреди Иерусалима, и на челах людей скорбящих, воздыхающих о всех мерзостях, совершающихся среди него, сделай знак… Старика, юношу и девицу, и младенца, и жён бейте до смерти, но не троньте ни одного человека, на коем знак…» Частенько, обдумывая эти строки, я недоумевал, зачем Господь велит оберечь лицемеров и поразить беспомощных, но тут уже ничего не поделаешь — это Его слово!” Сочувствующие рабской доле люди, но всё же пользующиеся трудом рабов, казались Тёрнеру лицемерами, и только на одном человеке решил он «поставить знак», остальных же — истребить.

Каков же итог восстания? Если белых погибло около 60 человек, то чёрных в ходе восстания и последующей казни — около ста. Затем по Вирджинии прокатилась волна погромов, в ходе которой было убито или покалечено ещё около двухсот человек; более того, власти ограничили право на образование, свободные собрания и ещё ряд гражданских прав негров. Очевидно, что восстание Тёрнера с точки зрения участи рабов не только не принесло пользы, но только ухудшило их положение. Очередная мини-революция, не обоснованная социальной теорией, а только библейскими пророчествами, потерпела крах.

Библия как настольная книга революционера

Так что же, всё дело в пророчествах? Может быть, они обманывают людей, дарят ложные надежды, но неизбежно ведут к поражению? Может, Библия — вообще не самое подходящее пособие по восстаниям? В этой книге действительно содержится мощный протестный потенциал. Разного рода бунты и восстания в ней крайне часты, но чаще всего речь идёт о духовном восстании, о бунте как непослушании. Люцифер взбунтовался против Бога и сподвиг на бунт Адама и Еву. Авраам восстал против культуры рода и древних царств с их анимизмом и политеизмом, уверовал в единого Бога и ушёл в другую страну. Иаков боролся с Богом и даже получил соответствующее имя — Израиль, ставшее именем всего народа. В Египте евреи совершили уже не только духовное, но и военно-политическое восстание, причём народ получил столь мощный импульс непослушания, что устроил бунт и во время странствий по пустыне — создал Золотого тельца. Весь путь иудаизма в мире — это революция против устоявшихся социальных порядков и тысячелетних принципов взаимоотношений с Богом. Веками окружающие народы пытались поработить евреев, но каждый раз получали бунты и восстания против чуждого владычества. Даже окончательное разрушение государственности и начало периода рассеяния произошло после восстания Бар-Кохбы в 135 году нашей эры.

Не веком ранее еврейская культура породила в своих недрах ещё одну мощнейшую духовную революцию — возникновение христианства. Конечно, Иисус — тоже революционер, и он стал одним из тех, что примеривали на себя «одежды пророчеств», пошитые пророками. Как и положено настоящей революции, она росла на стволе прошлого, но её ветви были полны свежими плодами. Итогом стало глубокое переформатирование всей римской ойкумены — превращение христианства из сугубо духовной в ведущую общественно-политическую силу и появление христианского мира там, где был языческий.

Что же позволяет восстанию стать успешным, а что обрекает его на быстрое перерождение и крах? На мой взгляд и взгляд вышеупомянутых авторов, избранные средства революционных преобразований. В теории революции несут гуманистический потенциал: они обещают превратить униженных и угнетённых в свободных и счастливых, и последние должны стать первыми. Но если средством переворачивания иерархии становится насилие, происходит перерождение: на смену одним угнетателям приходят другие, и революция теряет из виду свою цель. Средства получают над нею примат, и некоторое время восстание идёт как бы по инерции, без понимания, куда именно всё движется, а потом глохнет. Поэтому если на каком-то этапе вожаки допускают насилие, они обрекают себя на неудачу. Именно поэтому революция Иисуса стала успешной: он отказался от насилия, не взял в руки меч, не призвал убивать врагов, и однажды победил их. Он не принёс врагов в жертву революции, он принёс в жертву себя, что оказалось гораздо эффективнее с точки зрения конечного успеха. К сожалению, историческое христианство не смогло быть до конца верным этому принципу.

Интересно, что когда русская интеллигенция болела революцией, раздался всего один голос против слепого очарования ею: им стало знаменитое непротивление злу насилием Льва Толстого. Вероятно, этот принцип стал плодом размышлений писателя над судьбой Иисуса, но радикальной интеллигенции он прийтись по душе не мог: только в революции видела она возможность переустройства мира. Итог оказался закономерен: революция 1917 года сначала пожрала своих интеллигентских родителей, а потом уже принялась пожирать и детей. Обратить жертвоприношение на себя, а не на других, она не смогла, да и не ставила такой цели.

Не ставили такой цели и Спартак с Натом Тёрнером. Наслушавшись пророчеств, полных мечей и крови, они восприняли их слишком буквально, хотя Иисус тоже говорил о принесённом им мече — только не из стали. Пролей кровь — и вот уже освободитель превращается в тирана, и сначала от этого страдают бывшие угнетатели, а потом и те, кого хотели освободить. Восстание Спартака погубило больше рабов, чем римских солдат, восстание Ната Тёрнера погубило больше негров, чем белых. И это было предопределено: если смирением не разорвать круг насилия, подставив левую щёку вместо ударенной правой, насилие неизбежно обрушится на насильника и сметёт его. И об этом стоит помнить всем, кто в наше время затевает революции или хотя бы мечтает о них, веря, что насильственными методами можно построить своё и чужое счастье.