(Отрывок из книги Виктора Мазина «Зигмунд Фрейд. Психоаналитическая революция»)

В статье «О детских теориях сексуальности» Зигмунд Фрейд называет именно половые различия самыми удивительными и фундаментальными среди всех прочих различий между людьми. В течение многих лет он довольно уверенно, можно даже сказать по-мужски, описывает обретение пола анатомическим мальчиком. Более того, он верит в симметричность этой истории для девочки. Так, в «Толковании сновидений» Фрейд пишет о параллельном формировании мальчика и девочки. Отличие между ними лишь в выборе объекта: первая большая любовь у девочки — к отцу, а у мальчика — к матери. Иначе говоря, только эдипальная ситуация ретроспективно и производит на свет мальчиков и девочек. Даже в написанной в 1923 году книге «Я и оно» психоаналитик продолжает настаивать на симметричности прохождения эдипова комплекса.

Переходной к новой точке зрения оказывается статья 1925 года «Некоторые психические следствия анатомического различия полов». Начиная с этой работы, Зигмунд Фрейд приступает к расследованию принципиальных отличий в историях возникновения девочек и мальчиков. К вопросу о половых различиях, к этому, казалось бы, самому очевидному вопросу Фрейд теперь подходит с большой осторожностью, неуверенностью и даже опаской. Вот, что он пишет: «Если я действительно, как мне кажется, открыл что-то новое, у меня нет уверенности, что я дождусь подтверждения своему открытию… я и чувствую себя вправе сообщить на сей раз нечто такое, что обязательно должно быть перепроверено». Особое беспокойство у него вызывает маленькая девочка. Она ведь и часть, и совсем не часть истории самого Фрейда. Как же может он быть в чем-то уверен?! В 1926 году, в «Вопросе дилетантского анализа» Фрейд пишет: «О половой жизни маленькой девочки мы знаем меньше, чем о таковой у мальчика. Но мы не должны чувствовать себя виноватыми из–за этого; ведь и половая жизнь взрослой женщины для психологии — dark continent, темный континент, неизведанная земля — terra incognita». Вот как получается: о женской душе на родном языке даже ничего и не скажешь, чужая душа — потёмки, женщина — всегда иностранка, dark continent, terra incognita. Неведомая, темная иноземка никак не выписывается в рамках знакомых символических координат.

Парадокс, между тем, заключается в том, что Фрейд всю свою жизнь только и делал, что стремился понять психический мир женщины, но мир этот так и оставался для него тайной. Как-то он признался своей подруге и сподвижнице, Мари Бонапарт: «Великим вопросом, на который никогда не было дано ответа и на который я все еще не могу ответить, несмотря на тридцатилетнее исследование женской души, является вопрос: “Чего хочет женщина?”». Каково оно, женское желание?

Принцесса греческая Мари Бонапарт, с которой Зигмунд Фрейд делится этим безответным вопросом, открыла для себя психоанализ в 1924 году. В следующем году она отправилась из Парижа в Вену, чтобы пройти анализ у Фрейда. Она стала не только горячей сторонницей психоанализа, но и его послом во Франции. В 1926 году во многом благодаря ее активности было создано Психоаналитической общество Парижа. Мари Бонапарт переводила Фрейда на французский язык, сама занималась клинической практикой и исследовательской работой. Самое знаменитое ее исследование посвящено творчеству Эдгара Аллана По. Фрейд одарил ее одним из тех колец, что носили члены «Тайного комитета». Еще одно такое кольцо было отдано Лу Андреас-Саломе.

Лу Андреас-Саломе подружилась с Зигмундом Фрейдом задолго до Мари Бонапарт. С этой прославленной «роковой женщиной», сводившей с ума от любви

Ницше, Рильке и многих других мужчин, Фрейд познакомился в 1911 году на конгрессе в Веймаре, а в октябре 1912 года она, как новый член семьи, на полгода поселилась в одной из комнат на Берггассе, 19. Лу Саломе родилась в 1861 году в Санкт-Петербурге, затем уехала в Европу. Она занималась философией, литературой, затем увлеклась психоанализом. Она стала «поэтом психоанализа», как назвал ее «прозаик психоанализа» Фрейд. Зигмунд и Лу переписывались более 25 лет, с 1912 по 1936 год. Работы Лу-Андреас Саломе по нарциссизму и женской сексуальности внесли необычайно важный вклад в развитие психоаналитической мысли.

В жизни Фрейда было много сторонниц и соратниц с яркими идеями, повлиявшими на ход развития всего психоанализа. Помимо Мари Бонапарт и Лу Андреас-Саломе, это, конечно же, сестра Марты Минна, а также Дороти Берлингем, которая сопровождала его в эмиграции и жила в семье Фрейдов в Лондоне. Это и Жанна Лампл де Гроот, и Рут Мак-Брюнсвик, и Мюриэл Гардинер, и Хелен Дейч. Хелен Дейч прошла анализ у Зигмунда Фрейда и Карла Абрахама. Она возглавляла Психоаналитический институт в Вене с 1924 по 1935 гг., пока не была вынуждена уехать в Соединенные Штаты Америки. Хелен Дейч прославилась своими глубокими исследованиями женственности, женской души, женской сексуальности. Ее книга «Психология женщин» оказала огромное влияние на Симону де Бовуар, считающуюся одной из ключевых фигур в истории феминистской мысли.

С загадкой женского Фрейд сталкивается на заре своей психоаналитической деятельности — в случае Доры. 14 октября 1900 года Зигмунд Фрейд пишет своему другу Вильгельму Флиссу, что у него появилась новая пациентка, восемнадцатилетняя девушка, случай которой легко открывается благодаря имеющейся у него коллекции отмычек. Фрейд еще не знает, насколько он ошибается на счет этой самой коллекции. Ида Бауэр (так звали Дору за пределами психоанализа) ему вскоре покажет, что отмычки его никуда не годятся, что он очень даже заблуждается на счет женского желания. После одиннадцати недель анализа Ида Бауэр заявляет о том, что приняла решение с Фрейдом расстаться. По словам Аппиньянези и Форрестера, она «стала символом характерного типажа XIX века, истерической женщины, символом невысказанного бунта против мужской власти над женскими телами и языком женщин».

Дора заявляет, что походит к Фрейду две недели, до нового, 1900-го года, а дальше — всё. Хватит! Пусть подыскивает себе новую пациентку! Этим жестом Дора показывает Фрейду, что ключ к разгадке — у гувернантки: она продемонстрировала это, обращаясь с ним как с гувернанткой, в чьих услугах больше не нуждаются. Две недели на поиск новой работы! Задним числом Фрейд понимает: в переносе он — гувернантка. Это понимание дорогого стоит.

Увольнение становится для психоаналитика по-настоящему хорошим уроком. Во-первых, Фрейд понимает, что никаких универсальных отмычек не существует, что каждый случай уникален, и заранее заготовленных ключей, инструментов, технических приемов быть попросту не может. Во-вторых, благодаря Доре начинает он осознавать, что его мужское понимание женского желания в рамках простой эдипальной схемы далеко не всегда уместно. Обычно Фрейда упрекают в том, что он не распознал гомосексуальное желание этой девушки, однако, в посвященном Доре «Фрагменте анализа истерии» он сам об этом желании пишет совершенно определенно. Проблема отнюдь не в том, что Фрейд чего-то не увидел. Проблема — в самом переносе, в том месте, которое Фрейду предложила занять Дора, причем предложила, уходя. Фрейд говорит о том, что ключ к пониманию женской души — в ее сексуальности, но сам при этом смущен эротическими разговорами. Не хочет он быть ни гувернанткой, ни госпожой К., в задушевных беседах с которыми царил Эрос.

Интересно, что у Доры чуть ли не один-единственный явный истерический симптом — потеря голоса, афония. По словам Лакана, эта девушка теряет дар речи, «как только сталкивается со своим объектом любви, который совершенно определенно связан с особой эротизацией оральной функции, изъятой из своего обычного употребления». Дора теряет голос, стоит ей приблизиться к объекту желания.

Ирония заключается в том, что ключ к эротической жизни Доры лежит в загадке ее сексуальных познаний, в тайне эротических разговоров, то есть как раз там,

где Фрейд, как ему кажется, чувствует себя как дома. Остается предположить, что его сексуальные разговоры были строго научными, противоположными волнующим секретным беседам Доры с женщинами, с гувернантками, с госпожой К., которых она любила именно за то, что они служили источниками эротического знания. Как сказал бы в таком случае Лакан: «Если перенос — это любовь, то это — любовь к знанию».

Сексуальные познания Доры были изначально эротизированы, в противном случае они не были бы познаниями, и Фрейд, увы, принимал самые строгие меры, чтобы отвратить эротизацию своего знания. Его научные познания исключали те удовольствия, которые, как он впоследствии понял, являлись жизненно важными для девушки. Итак, можно предположить, что Фрейда испугала оральная эротика беседы и он построил защитной сооружение в форме отчуждающего научного дискурса (он позволяет себе говорить с Дорой о сексуальности «по праву гинеколога»). Впрочем, если бы Фрейд пошел в переносе Доре навстречу и занял бы позицию гувернантки или госпожи К., его подстерегала бы другая опасность: его клиническая работа превратилась бы в подобие лесбийских оральных отношений, приносящих пациентке наслаждение.

Кем мог стать Фрейд для Доры? Он мог играть в переносе две роли, и обе — женские. Он мог быть возвышенным объектом любви, госпожой К., чуть ли не Мадонной, а мог — соблазненным и брошенным объектом любви, гувернанткой, той самой гувернанткой, которая работала в доме К. и была ближайшей тайной подругой Доры. Фрейд, увы, истолковывает ее слова, ее симптомы, ее сновидения как мужчина, уверенный в том, что юная девушка должна любить мужчин — отца, его друга господина К., психоаналитика, наконец. Фрейд признает, что у Доры особенная связь с женщинами, но не решается вывести эту связь на передний план, не решается прекратить возведение научной стены языка.