Первый русский перевод последнего текста писателя.

Барни Россету

1

Однажды ночью сидя за своим столом опустив голову на руки он увидел как он встает и уходит. Однажды ночью или днем. Поскольку когда его собственный свет погас его не оставили в темноте. Какой-то свет исходил из единственного высокого окна. Под ним стоял стул на который пока он еще мог или хотел он забирался чтобы увидеть небо. Он не высовывался посмотреть что лежит снаружи возможно потому что окно не открывалось или потому что он не мог или не хотел его открывать. Возможно он слишком хорошо знал всё что было снаружи и не хотел это видеть снова. Так что он просто стоял там высоко над землей и видел через мутное стекло безоблачное небо. Его слабый и неизменный свет непохожий ни на один из тех что он запомнил из дней и ночей когда день шел по пятам за ночью и ночь за днем. Этот внешний свет когда его собственный свет погас стал его единственным светом пока и он в свою очередь не погас оставив его в темноте. Пока и он в свою очередь не погас.

Однажды ночью или же днем сидя за своим столом опустив голову на руки он увидел как он встает и уходит. Сначала встает и стоит держась за стол. Затем снова садится. Затем снова встает и стоит снова держась за стол. Затем идет. Начинает идти. Невидимыми ногами начинает идти. Так медленно что лишь смена места говорит о том что он шел. Как когда он исчез только чтобы появиться позже в другом месте. Затем исчез снова только чтобы появиться снова позже снова в другом месте. Так снова и снова исчезал снова только чтобы появиться снова позже снова в другом месте. Другое место в том месте где он сидел за своим столом опустив голову на руки. То же место и тот же стол как когда к примеру Дарли умер и покинул его. Как когда другие тоже в свою очередь до и после. Как когда другие тоже умрут в свою очередь и оставят его пока и он тоже в свою очередь. Опустив голову на руки наполовину надеясь когда он снова исчезает что он не появится снова и наполовину боясь того же. Или просто спрашивая себя. Или просто ожидая. Ожидая увидеть появится он или нет. Оставьте его или нет один снова не ожидая ничего снова.

Виден всегда сзади куда бы он ни шел. Та же шляпа и пальто как раньше когда он ходил по дорогам. По проселочным дорогам. Теперь как человек в незнакомом месте ищет выход. В темноте. В незнакомом месте наощупь в темноте ночи или дня ищет выход. Выход. На дороги. Проселочные дороги.

Часы вдали отбивали часы и получасы. Те же что и когда среди прочих Дарли однажды умер и покинул его. Удары то ясные как будто несомые ветром то слабые в неподвижном воздухе. Крики вдали то слабые то ясные. Опустив голову на руки наполовину надеясь когда бил час что получас уже не пробьет и наполовину боясь того же. То же самое когда бил получас. То же самое когда крики на миг затихали. Или просто спрашивая себя. Или просто ожидая. Ожидая услышать.

Было время когда он порой поднимал свою голову достаточно чтобы видеть свои руки. Что в них можно было увидеть. Одна лежала на столе, а другая на первой. В покое после всего что они сделали. Поднимите на мгновение его былую голову чтобы увидеть его былые руки. Затем опустите ее обратно на них чтоб и ее привести в покой. После всего что она сделала.

То же место как когда уходил день за днем к дорогам. К проселочным дорогам. Куда возвращался ночь за ночью. Шагал в темноте от стены к стене. Мимолетная тогда ночная тьма. Сейчас как будто себе чужой увидел как он встает и уходит. Исчезает и возникает в другом месте. Снова исчезает и снова возникает в другом месте снова. Или в том же. Ничто не говорит о том что не в том же. Ни стены к которой или от. Ни стола назад к которому или от. В том же месте где когда он шагал от стены к стене все места как одно. Или в другом. Ничто не говорит о том что не в другом. Где никогда. Встает и идет в то же место куда и всегда. Исчезает и возникает в другом где никогда. Ничто не говорит о том что не в другом где никогда. Ничто кроме ударов. Криков. Тех же что и всегда.

Пройдет так много ударов и криков с тех пор как его видели в последний раз что возможно больше его не увидеть. Затем так много криков с тех пор как удары слышали в последний раз что возможно больше их не услышать. Затем такая тишина с тех пор как крики слышали в последний раз что возможно даже их больше не услышать. Возможно такой конец. Если только не передышка. Тогда всё как раньше. Удары и крики как раньше и он как раньше то там то нет то снова там то снова нет. Затем передышка снова. Затем всё снова как раньше. И снова и снова. И терпение до одного настоящего конца времени и печали и я и второго я его.

2

Как человек в здравом уме когда наконец снова снаружи сам не зная как был недолго снова снаружи когда он спросил себя в здравом ли он уме. Поскольку разумно ли говорить о человеке не в здравом уме что он спросил себя в здравом ли он уме и заставил более того останки своего разума трудиться над этой загадкой что неизбежно если вообще о нем говорить? Следовательно именно в качестве более или менее разумного существа он возник наконец сам не зная как во внешнем мире и был там не больше шести или семи часов строго по часам когда он не мог не спросить себя в здравом ли он уме. По тем же часам чьи удары слышались временами без числа в его заточении пока они били часы и получасы которые сперва были в некотором смысле источником утешения пока в конце концов не стали сигналом тревоги будучи не яснее теперь чем когда в принципе были приглушены его четырьмя стенами. Тогда он стал искать облегчения в мысли о человеке который спешит на запад на закате за лучшим видом на Венеру и не нашел. В отношении единственного другого звука одушевлявшего его одиночество то есть звука криков пока в безнадежном страдании он сидел за своим столом опустив голову на руки то же самое справедливо. В отношении их времяположения то есть ударов и криков то же самое справедливо то есть нет ничего определенного теперь что не было бы естественным тогда. Заставляя останки своего разума трудиться над этим всем он искал облегчения в мысли что его память о помещении была возможно ошибочной и не нашел. Вдобавок к его смятению его беззвучная поступь как когда босой он ступал по полу. Так вслушиваясь всё больше и больше пока в конце концов не перестал если и не слышать то слушать и принялся смотреть вокруг. В результате он наконец оказался в поле травы которое по крайней мере неким образом объясняло беззвучность его шагов и затем чуть позже будто бы компенсируя это неким образом увеличивало его несчастье. Поскольку он не мог припомнить ни одного поля травы даже из самого сердца которого нельзя было разглядеть никакой границы, но всегда в какой-нибудь из сторон виден какой-нибудь предел вроде изгороди или иного рубежа которого не перейти. И трава в довершение всего при внимательном рассмотрении была не короткая и зеленая поедаемая гуртами и стадами какой он её помнил, но длинная и светло-серого цвета местами почти что белого. Тогда он стал искать облегчения в мысли что его память о внешнем мире была возможно ошибочной и не нашел. Так вглядываясь всё сильнее и сильнее пока в конце концов не перестал если и не видеть то смотреть (вокруг себя или ближе) и принялся размышлять. К этому концу за неимением камня на который можно было бы сесть подобно Вальтеру и скрестить ноги лучшее что он мог сделать это остановиться и застыть стоймя что после мгновения нерешительности он и сделал и конечно опустить свою голову как человек в глубоком раздумье что после другого мгновения нерешительности он также сделал. Но вскоре утомленный напрасным копошением в этих останках он пошел дальше сквозь длинную заиндевевшую траву смирившись с незнанием того где он есть или как он сюда попал или куда идет или как вернуться туда откуда он пришел неизвестно как. И так дальше незнающий и предела не видно. Незнающий и более того не имеющий ни желания знать ни вообще какого-либо желания ни следовательно какого-либо горя за исключением того что он желал бы исчезновения ударов и криков навсегда и жалел что они не исчезали. Удары то слабые то ясные как будто несомые ветром, но не дыханием и крики то слабые то ясные.

3

И так дальше пока не застыл когда до его слуха из глубины нутра о как и тут слово которое он не мог уловить оно должно было закончить где никогда до тех пор. Затем покой перед тем как снова от недолгого до такого долгого что возможно никогда снова и затем снова слабо из глубины нутра о как и тут это недостающее слово снова оно должно было закончить где никогда до тех пор. В любом случае чем бы оно ни было закончить и так дальше разве не был он уже когда стоял там опустив голову и до его ушей слабое из глубины нутра снова и снова о как что-то и так дальше разве не был он насколько он мог судить уже там где никогда до тех пор? Ведь как мог даже такой как он обнаружив себя однажды в таком месте не содрогнуться обнаружив себя там же снова чего он не сделал и содрогнувшись не искать напрасно облегчения в так называемой мысли что как-то выбравшись оттуда тогда он мог бы как-то выбраться оттуда снова чего он также не сделал. Тогда там всё это время где никогда до тех пор и насколько он мог судить во всех направлениях когда он поднял голову и открыл глаза нечего бояться или надеяться в зависимости от обстоятельств что он сбежит. Нужно ли было ему тогда всё равно спешить то в одном направлении то в другом или с другой стороны больше не шевелиться в зависимости от обстоятельств то есть от этого недостающего слова которое если предупреждает вроде грустный или плохой к примеру тогда конечно несмотря ни на что первое и если наоборот то конечно второе то есть не шевелиться. Такое и многое другое такой грохот в его так называемом сознании пока ничего не останется от глубины нутра кроме вечно слабеющего о закончить. Неважно как неважно где. Время и печаль и так называемое я. О всё закончить.

1988

(Stirrings Still // The Complete Short Prose, 1929-1989. ed. S.E. Gontarski. New York: Grove Press, 1995. 259-65)