Райнер Мария Рильке. Дневник Ворпсведе
В издательстве libra готовится к печати двухтомник неопубликованной прозы Райнера Марии Рильке, посвященной колонии художников Ворпсведе. Этот эпизод — мимолетный, всего лишь фрагмент «лет странствий», между путешествием в Россию и увлечением Роденом. Но без него нельзя понять становление Рильке, не только как поэта (стихотворения, написанные в Ворпсведе, станут основой многих его стихотворных сборников), но и как теоретика изобразительной культуры. Именно в Ворпсведе Рильке встретил Клару Вестхофф, будущую жену и мать Рут Рильке. Перевод дневника выполнила Вера Котелевская, стихи перевел Егор Зайцев.
9 сентября
Воскресенье. Позапрошлым вечером я был у белокурой художницы. — Сначала я говорил о настроениях в Ворпсведе, какие они тягостные, сколько в них печали; потом я сказал, что одно в особенности жутко меня поразило: насыщенные цвета, которые держатся без солнца, когда уже нигде не сияет свет. Это было в дни с серым небом, с которого тихо падал дождь: но ничто не поблекло и не помутнело, наоборот. Лишь еще ярче зазвучали все краски: фиолетовый обширных плоскостей вересковой пустоши приобрел теплые бархатистые оттенки, и коза, что брела через пустошь, была белой, будто из слоновой кости. Совершенно отдельно от белесого неба разворачивалась земля в своих пестрых, живых красках, и даже ее дали не тонули в тумане. Темно-коричневая, покоилась под облаками крыша огромной мельницы, и ее мощные руки чертили отчетливый крест. И то, что не могло бы воздействовать издали, казалось, придвинулось ближе: хижина, красная с зелеными наличниками, с мшистой соломенной крышей, большой каштан, на котором в листве ясно угадывается светлая кожура плодов, темнеющий кустарник в тени у входной двери и
Краснее не бывало красных роз,
чем в этот вечер, дождь его терзал.
Твоих волос я нежность вспоминал.
Краснее не бывало красных роз.
Подлески не темнели зеленей,
чем в этот вечер, дождь его одел.
Я вспоминал, как вырез платья бел.
Подлески не темнели зеленей.
Белее не были стволы берез,
чем в этот вечер, дождь его ласкал.
Твоя рука, красива и тонка…
Белее не были стволы берез.
В воде открылась черная земля
в тот вечер, мокший на моих глазах;
так я узнал себя в твоих глазах.
В ней отразилась черная земля.
«Да, я смеюсь гораздо реже с тех пор, как я здесь, — сказала юная белокурая художница. — И все же в Париже я тосковала по родине. Поначалу Париж был для меня слишком чужим, но даже когда мы там обжились, нас часто охватывала сильная тяга к болотам и пустоши, как только от
Позже к нам присоединяется Клара Вестхофф. Она рассказывает: «Недавно вечером выхожу я на луг под большие каштаны. Уже заметно смеркалось. Я вижу: бегут дети, и нечто темное, согбенное, гонит их перед собой в дом. Вот-вот опустится ночь и каштаны затихают. Это темное существо внезапно снимает с себя что-то, и его фигура меняется. Теперь виден горб, но различается и голова, оно оборачивается ко мне и пристально всматривается, очевидно, так же любопытствуя, как и я. Я чувствую, оно смотрит на меня. И из бесформенного темного тянется ко мне невероятно худая рука, она
В этом же дворе (там находится моя мастерская) есть еще один персонаж. Она маленькая, выглядит старой, тело ее совсем бесформенное и
И среди всего этого — темная старуха с длинными тощими руками. Это просто осень? Нет, это много больше. Это смерть. Смерть на болоте. Как легко это, должно быть, — встретить ее здесь. Ничего особенного не должно быть в ее облачении и походке. Просто придет мужчина, темный, как все, крупный, широкоплечий, с тяжело свисающими кистями рук. Его уже давно приметили идущим по узкой тропинке рядом с черным каналом. Он идет и идет. И задумываешься, когда он еще далеко: как мне уклониться от встречи? Слева болото так близко, что тропа, бегущая вплотную к нему, раскачивается и шатается, и после каждого шага передает увядшим придорожным травам маленькие короткие волны. С другой стороны канал. Можно прислониться к ближайшей березе и пропустить его; да и болото наверняка выдержит еще пару шагов; на худой конец, вода в канале едва по плечо… Но напрасно обдумываешь все пути-выходы. Это ведь произойдет иначе. На скользком мостике не шире доски, под которым дрожит от малейшего ветра бесконечный канал, встретишься с ним лицом к лицу. Борьбы не будет, ибо он слеп и пойдет дальше, дальше, как будто тут никого и не было… Вот что вынести бы им из ландшафта.
Если где-то и есть место пляске смерти, то именно здесь. Иногда в болоте находят трупы. Во времена Древнего Рима в этих краях существовало наказание за измену: обнаженная женщина ложилась лицом и грудью в черную болотную топь, и грузные слуги затаптывали ее ногами. Несколько лет назад нашли такой труп, полностью сохранившийся. Тысячи лет выражали эти черты страх и ужас, не разлагаясь. Лишь под руками нашедших тело они разгладились. Прах погребли на церковном дворе Ворпсведе рядом с маленькой церковью, в чьи колокола однажды звонила Клара Вестхофф, празднуя наступление вечера*.
* Жители Ворпсведе восприняли неожиданный колокольный звон на башне Ционскирхе в пять часов пополудни отнюдь не в шутку, а как знак начинающегося пожара — к зданию приехала пожарная команда. Об инциденте даже сообщала 16 августа 1900 г. местная газета. Нарушительницам порядка чудом не был выписан штраф — свой «штраф» они отработали, украсив интерьеры церкви. Она украшена маскаронами в виде головок ангелов (работа Клары Вестхофф) и растительными мотивами, выполненными Паулой Беккер.