15 апреля 2015 г. в рамках Открытого исследовательского семинара факультета истории искусств состоялось выступления Андрея Добрицына (Университет Лозанны). Лекция исследователя была посвящена история метафор жизненного пути и колесницы Времени, которые стали центральными для четырёх русских стихотворений XIX века («Путь жизни» Кострова, «Катай-валяй» Вяземского, «Телега жизни» Пушкина и «Дорога жизни» Баратынского), а также некоторых сопутствующих им образов и коннотаций.

Метафора как прием встречается уже в Античности, впервые, по видимости, у Гесиода, который писал: "Нет ничего легче, чем предаться пороку, дорога к нему недолга и находится рядом с нами; но путь к добродетели бессмертные боги полили потом, он долог, обрывист и усеян препятствиями; однако, когда достигнешь вершины, он становится легче".

Топос двух жизненных путей был использован несколько веков спустя был использован в притче софиста Продика «Геракл на распутьи», которая повествует о том, как две богини — Порочность и Добродетель — склоняли Геракла выбрать один из жизненных путей: соответственно лёгкий путь порока либо сложный путь добродетели. К этому сюжету в своих произведениях обращались Никколо Соджи, Аннибале Карраччи, Ян ван ден Хуке, Рафаэль, Паоло Веронезе, Франсуа Буше, Джошуа Рейнольдс и многие другие. Притча Продика известна нам благодаря Ксенофонту, который приводит её в «Воспоминаниях о Сократе». Таким образом, вариант метафоры жизненного пути, присутствующий в одном из древнейших текстов античности, включает идею выбора жизненного поведения. Этому вопросу посвящена обширная литература, в частности, классическая работа Эрвина Панофски (1930), а также монография Вольфганга Хармса (1970).

Вышеназванная метафора неоднократно встречается в Ветхом и Новом Завете, а её иконическое воплощение восходит к Пифагору. В комментарии Сервия к Энеиде мы читаем: «Мы знаем, что Пифагор с Самоса разделил человеческую жизнь наподобие буквы Y: если детский возраст, не отдающий себя ни пороку, ни добродетели, еще не определен, разделение на две ветви буквы Y начинается в молодости, когда люди следуют либо пороку, то есть левой ветви, либо добродетели, то есть правой, откуда слова Персия: Ведет смятенный дух на развилке дорог».

В эпоху поздней Античности притча Продика была адаптирована к христианской модели поведения: если язычник рассчитывал получить награду за свой выбор верного пути при жизни, то христианину надлежало ожидать её лишь в загробном мире.

Один из самых известных примеров использования настоящей метафоры относится к ренессансной эпохе: она встречается в начале «Божественной комедии» Данте. Представление о жизненном пути как о паломничестве развивалось Бернаром Клервосским и цистерцианцами, в частности, Гийомом де Дегильвилем.

В связи с этим следует напомнить о богатой традиции изображения триумфа времени, которая восходит к иллюстрациям «Триумфов» Петрарки. Время на них представлено в виде старца, который едет на повозке, запряжённой оленями. Именно такой образ триумфа времени можно встретить и на изображениях, не имеющих прямого отношения к поэме.

«Триумфы» нашли отражение и в других видах искусства. Так, в 1615 году лондонский драматург Энтони Мандей написал сценарий торжественного спектакля для гильдии суконщиков, в котором содержалось описание повозки, которой правит Время; повозка эта была семиколёсной, по числу возрастных этапов и соответствующих им планет. Ещё полвека спустя повозку Времени описывал французский географ и инженер Жан Годебу.

Такими путями метафора дошла до XѴII−XѴIII веков; из французского XѴIII века она перешла в русский XIX век. Лектор привёл несколько французских стихотворений XѴIII века, которые оказали определённое влияние на русскую поэзию. Все они детально реализуют метафору жизни как путешествия в экипаже.

Первым в числе этих произведений оказалось стихотворение «Упряжка для дороги жизни» (L’Attelage pour la Route de la Vie), написанное аббатом Ренье-Демаре на рубеже XѴII и XѴIII вв. Оно получило широкую известность и многократно перепечатывалось на протяжении всего XѴIII столетия. Под «смертной повозкой» (voiture mortelle) в этом аллегорическом стихотворении подразумевается тело. В эту повозку наряду с традиционными религиозно-моральными добродетелями (Справедливостью, Правдой, Милосердием) впряжены эпикурейские радости, Здоровье и Шалость, а также такая социально-политическая ценность, как Независимость.

Другим ярким примером произведения, обыгрывающим ту же образность, является стихотворение шевалье де Пииса «Человеческая жизнь», написанное в 1784 году и снискавшее популярность в начале XIX века. Кроме того, в конце XѴIII века стихотворение было переведено на русский язык Ермилом Костровым (известно под заголовком «Путь жизни»):

Сей жизни нашея довольно дологъ путь;
На немъ четырежды намъ должно отдохнуть:
Хоть всюду черные тамъ кипарисы зрятся;
Но странники на немъ и въ день и ночь тѣснятся <…>

Кроме того, из комментариев к стихам Кострова, опубликованных в антологии «Поэты XѴIII века» указано, что другой перевод этого стихотворения был выполнен А.Д. Илличевским:

Путь жизни сей недолго длится:
В теченьи суток кончен он.
Четырежды остановиться
Велит проезжему закон <…>

Кроме того, из комментариев к стихам Кострова, опубликованных в антологии «Поэты XѴIII века» указано, что другой перевод этого стихотворения был выполнен А.Д. Илличевским:

Путь жизни сей недолго длится:
В теченьи суток кончен он.
Четырежды остановиться
Велит проезжему закон <…>

Об этих двух переводах в своей недавней работе писал М.Г. Альтшуллер, который предположил, что именно они могли подтолкнуть А.С. Пушкина к написанию стихотворению «Телега жизни». Пушкин создал его после того, как П.А. Вяземский написал свою песню «Катай-валяй», которая, в свою очередь, является вольным переложением французских куплетов Моро. Примечательно, что Вяземский меняет порядок строф, от некоторых он отказывается вовсе, а одну — дописывает.

Вместе с тем, первые строки этого стихотворения: «Какой-то умник наше тело // С повозкой сравнивать любил» — соответствуют оригиналу. Возникает вопрос о том, кто же этот «умник». И хотя Моро мог говорить здесь о Ренье-Демаре, первым, кто сравнил — хоть и не тело, но душу — с колесницей, был Парменид. Этот образ, значительно его переработав, использовал и Платон. С античной эпохи возничий трактовался как разум, два коня — как противоречащие одно другому человеческие желания — высших, нематериальных благ и одновременно вполне земных, материальных.

Впоследствии к этому образу обращались неаплатоники Ренессанса и Нового времени. На протяжении нескольких веков неоплатонические идеи о колеснице души разрабатывались в научных трактатах, а с начала XVIII столетия они излагались и в книгах для лёгкого чтения. Таким образом топос телеги жизни дошёл и до пушкинской эпохи.

Алина Новик

Оригинал на сайте ЕУСПб