Сильвия Бурстейн, которой в 2016 году исполнилось восемьдесят лет — представитель первого поколения западных буддийских учителей, сыгравших особую роль в привнесении традиционного формата практики в США и интеграции этого формата с тем, что кажется многим жителям Запада привычным и понятным. Сочетающая в собственной практике иудейские традиции с буддийским учением о тренировке ума, Бурстейн в первую очередь знаменита своим упором на простое, но глубокое качество доброты — которое, зачастую, одно способно прорваться сквозь слои интеллектуальных игр и измышлений и затронуть то, что является для нас общим. Биографический очерк о Сильвии, подготовленный журналом Lion’s Roar, переведен для русскоязычной коллекции ФКИ.

«Жизнь так трудна — как можно не быть добрыми?» — именно эти слова вдохновили Сильвию Бурстейн на то, чтобы следовать по буддийскому пути. Стив Сильберман беседует с ней о жизненных проблемах — начиная с трудного детства и заканчивая послеродовой депрессией — которые помогли ей стать любимым учителем (и примером) буддийских добродетелей.

Кабинет, в котором Сильвия Бурстейн — солнечная комната в задней части деревянного дома в округе Сонома (Северная Калифорния), где она живет со своим мужем Сеймуром, — открывает вид на пейзаж, не сильно изменившийся со времен Золотой Лихорадки. Полог из дубов фильтрует солнечный свет, проникающий через стеклянный потолок, а грифы-индейки пикируют и кружат над янтарными холмами ниже. Городок, расположенный в нескольких милях ниже по дороге, Гейсервил, все еще напоминает местечко, где останавливаются дилижансы времен Старого Запада.

В то время как вид из убежища Бурстейн открывается вневременной и просторный, стены и полки внутри завалены свидетельствами жизни, прожитой в пылком взаимодействии с людьми и учениями, которые вдохновляли её тексты и лекции по дхарме. Иудейский молитвенник удобно пристроился с собраниями учений Будды, а по всей комнате с фотографий улыбаются дети и внуки Бурстейн. Два года назад писательница и ее муж праздновали в этом доме пятидесятую годовщину свадьбы. Совершенно очевидно, что она любящая мать, и не менее очевидно что она искусный учитель дхармы — еврейско-американское воплощение того сострадания, которое Догэн-дзендзи называл ‘робай-син‘ — «ум бабушки». Она написала четыре популярные книги, которые преподносят учения в удобном и современном виде, ведет последние пятнадцать лет еженедельные занятия по медитации и регулярно проводит ретриты — как сама, так и в сотрудничестве с другими учителями из самых разных традиций. Процветающий центр медитации Спирит Рок, который Бурстейн помогла основать вместе со своим учителем Джеком Корнфилдом и другими, расположен в полутора часах езды к югу от ее дома.

Среди маленьких напоминаний, приклеенных скотчем к монитору компьютера Бурстейн — стихотворение, написанное сестрой Шарипутры, Калой, после принятия обетов в буддийской традиции 2500 лет назад:

Я, монахиня, обученная и сдержанная, утвердилась в осознанности и подобно стреле вошла в покой. Элементы ума и тела утихли, и я обрела счастье.

Бурстейн — со своим унаследованным от матери оживленным смехом — конечно, выглядит счастливее большинства людей. Она ‘тащится’ даже от малейших удачных поворотов событий — как когда мы обнаружили упаковку съедобных ноготков, которыми можно посыпать салат, проводя день в беседах о ее жизни. Но когда я попросил ее напрямую сказать, считает ли она себя счастливым человеком, она описала себя как «жизнерадостного меланхолика», который часто поддается волнениям и навязчивым мыслям о своей семье и друзьях.

«Я стала буддисткой не потому, что хотела быть хорошим практикующей», — говорит она. «Я хотела меньше страдать». Тема её новой книги «Счастье — работа внутренняя: буддийские учения в современном мире» — в том, что ключом к уменьшению страданий служит поддержание теплых уз эмоциональной связи с другими, что может возвратить ум к его естественному состоянию ясности и прозрения, в особенности в тяжелые времена.

Помощь другим при встрече лицом к лицу с реальностью старения, болезни и смерти стала ее призванием, но сама Бурстейн больше не скована болью от этого знания, как была некогда.

Родившись в Бруклине в 1936 году, Бурстейн росла, разговаривая на двух языках — английском и идише, в доме, где была воспитана родителями и бабушкой Лией. Ее отец, Гарри Шор, преподавал математику в высшей школе, а мать, Глэдис, работала машинисткой в городской больнице.

Пока родители Бурстейн были на работе, её бабушка пела, заплетала ей волосы и рассказывала истории. По утрам субботы они вместе прогуливались до местной синагоги, расположенной в помещении бывшего магазина. «Моя бабушка не беспокоилась, если я пребывала в мрачном расположении духа по какому-либо поводу», — говорит Бурстейн.

«Если я жаловалась — “Ну мне же плооохо!”, она говорила мне: «Где это написано, что ты всегда должна быть счастлива?»

Ее мать, для своего времени женщина независимая, была заядлым читателем газет и романов и внушала своей дочери важность социальной справедливости. «Я росла, распевая гимны профсоюзов и зная, что никогда нельзя переходить за заслоны пикетчиков»,- вспоминает Бурстейн. «Моя семья вела себя так, словно голосование было религиозным действом. Точно так же, как мы все вместе ходили в синагогу по святым дням, мы ходили и в избирательный пункт. Я заходила в будку для голосования, чтобы посмотреть, как моя мама голосует».

Как бы то ни было, не все из её детских воспоминаний можно назвать счастливыми. Поскольку семья жила в районе, в основном населенном итальянцами, Сильвию так часто дразнили за то, что она еврейка, что мать потребовала у школьного инспектора, чтобы девочку в четвертом классе перевели в другой район. По мере того, как Глэдис старела, ухудшалось и ее здоровье. К тому времени, когда Бурстейн стала подростком, её мать была уже не в состоянии по ступенькам подняться к себе на работу в больнице; её сердце было повреждено пережитой в молодости ревматической лихорадкой. Звук её ночного кашля наполнял сердце дочери страхом.

Как и многих городских детишек, Бурстейн на лето отправляли в горы, в Катскилл. В лагере Киндервелт — управляемом группой под названием «Еврейский Национальный Рабочий Альянс» — она могла ходить на экскурсии, плавать и общаться с другими еврейскими детьми. На фотографиях тех времен запечатлены сотни отдыхающих, — сидящих у бассейна, обедающих в столовой размером с амбар и заполняющих лужайки для лекций таких светил как Голда Меир, — а также пятнадцатилетная, не по годам развитая, одетая в шорты Сильвия Шор, беззастенчиво смотрящая в камеру.

Одним июльским днем 1952 года она решила побеседовать с главным спасателем в лагере — застенчивым кудрявым мальчиком на четыре года старше её. Он уже был сражен, увидев, как она взяла на себя ответственность за группу пятилеток — прямо как прирожденная мать. «У тебя красивые глаза, — выпалил он, — ты не занята сегодня вечером?»

Вечером три дня спустя, сидя на скамье у озера, Сеймур попросил Сильвию выйти за него замуж. «Понятия не имею, почему сказала ‘да’. Это просто казалось правильным ответом»,- говорит она с улыбкой. «Мне нравится думать, что этому суждено было случиться».

Ее родители одобрили свадьбу, но Глэдис сказала дочери, что её главные надежды — как человека, которому пришлось бросить колледж, чтобы поддерживать свою семью — были связаны с тем, чтобы Бурстейн поступила в хороший вуз, путешествовала и расширяла свое мировоззрение. Сильвия поступила в колледж Бэрнард в Манхэттене и в юном возрасте девятнадцати лет окончила его со степенью по химии и математике. В это же время её жених учился в медучилище. Через год после свадьбы Сеймур получил место ординатора в психиатрическом отделении известной клиники Меннингер в Канзасе.

Молодожены сложили свои кастрюльки, книги и швейную машинку в грузовичок и поехали в Топеку. В течение шести месяцев Бурстейн была занята тем, что писала рекламные объявления для местной радиостанции, а вскоре обнаружила, что ей нравится преподавать. По рабочим дням она обучала математическому мышлению вернувшихся из Кореи ветеранов в Университете Уошбёрн. По субботам она учила химии будущих медсестер и медбратьев, а по воскресеньям преподавала в местном храме. Её первый ребенок, Майкл, родился в 1956 году; за ним через два года воспоследовала дочь, Элизабет.

Затем студенческая отсрочка Сеймура закончилась, и сухопутные войска приказали ему приступить к курсу молодого бойца в Техасе. Меж тем ему предложили временную работу в государственной психиатрической больнице Сонома в Калифорнии. Когда супруги переезжали через мост Золотые Ворота, рассказывает Бурстейн, «небо было голубым от горизонта до горизонта. Мы никогда ничего подобного не видели». Они пообещали себе, что однажды будут жить в районе залива Сан-Франциско; но как только они добрались до Хьюстона, их настигли печальные вести из дома: Глэдис скончалась.

По началу горе Бурстейн отошло на задний план. Для её семьи это были тяжелые времена: после курса молодого бойца им необходимо было обустроить свою жизнь рядом с военной базой Форт-Беннинг в Джорджии, где у них родился еще один сын, Питер. Когда же печаль Сильвии наконец-то вышла на поверхность, она вызвала кризис, который стал мощным стимулом для её практики.

В 1961 году семья снова сложила вещи в машину и переехала в округ Сонома, где родилась вторая дочь, Эмили. Бурстейн всегда получала от беременности и материнства удовольствие, но в этот раз ее охватила послеродовая депрессия.

«Я пребывала в большем замешательстве, чем когда-либо прежде. Это были самые мрачные времена в моей жизни», — говорит она. «Я не могла вообразить, почему люди продолжают жить, несмотря на тот факт, что мы не вечны и теряем близких нам людей. Как можно просто продолжать заниматься своими делами? Но у меня было четверо маленьких детей, так что я все равно каждое утро вставала и одевалась».

Она решила начать ходить к психоаналитику, который помог ей пройти через худшее просто тем, что был с ней и выслушивал ее без суждений. «Лучшим, что он для меня сделал, было то, что он ничего особо не говорил обо всех этих чувствах. Он просто дал мне пространство для того, чтобы я могла горевать и надрываться столько, сколько мне было нужно — достаточно долго для того, чтобы мой ум сам разобрался и снова пришел в порядок».

Когда кризис миновал, Бурстейн решила поступить в магистратуру, чтобы аналогичным образом помогать другим. Она получила степень магистра в сфере социального обеспечения, и нашла работу, где ей нужно было определять подростков с высоким риском совершения правонарушений, прежде чем они попадут в неприятности. В конце концов она получила докторскую степень в области психологии и занялась частной практикой. Но она и предположить не могла, к чему приведет её работа, посвященная помощи другим в том, чтобы справлять с болью.

Однажды подруга пригласила Сильвию на занятия йогой в местный еврейский общинный центр. Преподаватель, Магана Баптист, была первопроходцем в преподавании йоги на Западе — вместе со своим мужем Уолтом, бывшим Мистером Америка, дядя которого был учеником Парамахансы Йогананды. «Было в Магане что-то, что по-настоящему меня привлекало», — говорит Бурстейн. «Если бы я могла это четко сформулировать, то сказала бы, что у нее было что-то, в чем я нуждалась. Занявшись практикой, я действительно впервые начала чувствовать свое тело».

Вскоре Бурстейн и своих учеников с помощью уговоров начала обучать асанам. В 1974 году она записала с флейтистом альбом под названием «Йога в сумрачном настроении». Сеймур также находился в поисках себя. Он ходил на семинары по «умственной динамике», трансцендентальной медитации и методу умственного контроля Сильвы, а возвращаясь домой говорил: «Сильви, это ТО САМОЕ». Она шутила, что пока муж пытался понять жизнь, она просто пыталась её выдержать: «Мне всё время казалось, что вот-вот случится что-то ужасное. Я находилась в постоянном ожидании беды».

Первое мощное переживание Дхармы Будды Бурстейн пережила с Якусё Биллом Квонгом, учителем линии Судзуки-роси, преподававшим курс по дзену в Университете Сономы. В первый день пришло слишком много людей, но Бурстейн не приняла отказ в качестве ответа. «На следующем занятии Билл сказал: слушайте, не приходите больше, потому что здесь просто нет места для того чтобы все смогли сидеть дзадзен», вспоминает она. «Затем он добавил: помните, присутствовать на занятии — то же самое, что и не присутствовать на занятии. А я подумала про себя, что?! Будучи на занятии, ты учишься сидеть, слушаешь Билла, ты получаешь шесть академических кредитов — это НЕ то же самое, что не быть на занятии».

Она убедила Квонга позволить ей пройти курс; однако позже по ходу семестра, прочитав эпохальную книгу Судзуки-роси «Ум дзен, ум новичка», она отметила:

«Я сидела, и до меня дошло, что быть на занятии — то же самое, что и не быть на занятии. Не могу этого объяснить, но так дело и обстояло».

Квонг-роси произвел на неё еще более глубокое впечатление много лет спустя, во время ретрита по осознанности. Один из практикующих слышал, что у учителя диагностировали рак, и спросил, каково ему пришлось. «Билл сказал, что это было ужасно», — говорит Бурстейн. «Я думала обо всех тех вещах, что он мог бы сказать: «Такое случается»; «Я был выше этого»; «Всё возникает и проходит» — обо всех этих дхармических ответы. Но он просто сказал «Было ужасно». Этим он мне нравился».

Пока Бурстейны наворачивали круги в изучении человеческого потенциала, в Америке укоренялсь очень древняя линия практики. Привнесенная из юго-западной Азии двумя бывшими волонтерами «Корпуса мира» — Джеком Корнфилдом и Джозефом Голдстейном — медитация осознанности предлагала простой и прямой путь к пробуждению в настоящем моменте — по одному вдоху, одному шагу за раз.

В 1976 году Сеймур вернулся с двухнедельного ретрита по випассане с Голдстейном и сказал своей жене: «Сильви, это ТО САМОЕ»; когда, однако, она сама попробовала пройти недельный ретрит, ей так не показалось. Её ноги болели, а голова пульсировала от кофеиновой депривации. Тем не менее, её внимание было приковано к надписи, которую она разглядела на украшении из красного дерева в ретритном домике: «Жизнь так трудна — как можно не быть добрыми?». «Я подумала: если этому учат в этой синагоге, мне нужно вернуться», рассказывает она.

Через несколько месяцев она прошла полный двухнедельный ретрит. Позвонив домой в последний вечер, она узнала, что у её отца, казавшегося здоровым, неоперабельный рак. Вести о его болезни были «подобны удару в сердце», рассказывает она, но после всех этих часов, проведенных в медитации, дурные вести уже не были столь сокрушительными. «Когда я узнала, что-то в моем уме было иным по сравнению с предшествующим опытом. Для меня это был поворотный момент». Она продолжала возвращаться — ретрит за ретритом, год за годом. Будучи от природы человеком компанейским, Сильвия все же чувствовала себя как дома в тишине, питаясь простой пищей и работая над своим умом.

На начальном этапе практики она какое-то время была охвачена чередой необычайных состояний сознания — в спектре от блаженных до адских. Голдстейн предупреждал её о необходимости не привязываться к необычным умственным состояниям. В конечном счете она обратилась за советом к Чагдуду Тулку — ньингмапинский лама, который спросил её:

«Сколько времени каждый день ты уделяешь практике сострадания? Ты каждый день должна выходить на улицу и смотреть вокруг, чтобы увидеть, как много там страданий».

Изучая практику метты у Шэрон Зальцберг в Обществе Медитации Прозрения в Массачусетсе, Сильвия узнала, как посылать концентрические волны благопожеланий: сперва себе, своей семье и друзьям, а затем распространяя их на всех существ — даже тех, кого мы считаем врагами. Эта практика улучшила как её способность распознавать страдания, так и готовность действовать с состраданием. «Оглядевшись в автобусе, вы увидите, что все куда-то едут», говорит она. «Кто-то из них сегодня узнает, что у него рак, а кто-то едет на химиотерапию. У кого-то больна мать, а кто-то узнает что забеременел — или не смог забеременеть. У каждого день проходит по-своему, и, так или иначе, все сейчас сидят в этом автобусе. Посему вы думаете: «Пусть вы доберетесь до места в безопасности, пусть вы будете в порядке». Это и есть метта. Мне нравится, как это описывается в писаниях — «откликаясь, сердце дрожит».

В начале 1980-х Корнфилд переехал в Калифорнию и попросил Бурстейн присоединиться к небольшой группе будущих преподавателей випассаны. «Сильвия обладала очень глубоким пониманием. Её медитация была довольно глубокой», — рассказал он мне. «Она с естественной легкостью общается с людьми, и что бы она не делала, это становится учением. Она настраивается на одну волну с теми, кто перед ней, и делится понимаем и рассказывает истории, которые полезны в данных обстоятельствах». По мере того, как сангха на Западном побережье разрасталась, Сильвия помогала развитию центра «Спирит Рок» в котором ныне проходят десятки ретритов в год, а так же межконфессиональные семинары на такие темы как «Дхарма и наука» или «буддизм и выздоровление».

Услышав одну из прошедших в том центре лекций Бурстейн, литературный агент спросил её, не подумывала ли она когда-либо о написании книги. Книга «Всё проще, чем вы думаете: буддийский путь к счастью» стала бестселлером — а за ней последовали и другие. В то же самое время Сильвия и её муж продолжали заниматься психотерапией. Сеймур по-прежнему несколько раз в неделю консультирует пары по вопросам отношений; Бурстейн перестала принимать клиентов около пяти лет назад, но ведет для терапевтов семинары, посвященные интеграции практик осознанности и метты в их работу.

В итоге она воплотила в жизнь то, о чем мечтала для неё мать: стала путешествовать по миру, и, в дополнение ко всем путешествиям с Сеймуром, в 1995 году вместе с 27 другими западными буддийскими учителями посетила Дхарамсалу в рамках визита к Его Святейшеству Далай-ламе. Она также сохраняет верность духу своей матери, оставаясь преданной делу социальной ответственности. Как активистка, выступающая за мир во всем мире со времен Вьетнамской войны, она была арестована за то, что вместе с Корнфилдом и десятками других представителей духовенства заблокировала вход в Федеральное Здание в Сан-Франциско накануне вторжения США в Афганистан в 2003 году. «Я была рада, что моя семья видела это по телевизору. Мне хотелось дать хороший пример для подражания своим внукам», говорит она. Один из курсов, которые она преподает в центре «Спирит Рок», называется «Просвещенное гражданство как духовная практика».

В последние годы Сильвия также открыто придерживается иудаизма, оставаясь при этом буддисткой — рассматривая каждый из этих путей как подспорье для другого. Она соблюдает святость шаббата, по Великим Святым Дням зачитывает отрывки из Торы в храме Санта Розы и дома готовит кошерную пищу. «Я набожная, преданная еврейка потому, что я буддистка», отмечает она в книге «Забавно, вы не похожи на буддистку». «Когда практика медитации, которой я научилась у своих буддийских учителей, позволила мне влюбиться в жизнь, то обнаружила, что неожиданно — и к своему огромному удовольствию — вспомнила молитвенный язык «благодарения», который знала в детстве».

Начав четыре года назад работу над книгой «Счастье — работа внутренняя», Сильвия составила новую молитву, чтобы повесить её на монитор своего компьютера: «Пусть написание этой книги будет моей практикой. Пусть моя вера в то, что любовь — мое единственное прибежище, подкрепляет мои силы. Пусть я не попаду в силки проистекающей из страха чрезмерной работы… Пусть книга учит меня, чтобы я глубже усвоила её уроки. Пусть эта книга служит другим».

Как выяснилось, дополнительная помощь была актуальна. Пока Сильвия работала над рукописью, у её подруги Марты Лей диагностировали рак поджелудочной железы. Бурстейн в течение года печатала в своей солнечной комнате в задней части дома, но чувствовала, что получающийся текст — дурная пародия на ее собственный стиль. Она оплакивала иронию судьбы: предполагалось, что она будет учить людей, как поддерживать счастье в болезненных ситуациях, но сама она потеряла связь с своим собственным сердцем. Она позвонила своему агенту и попросила его выкупить контракт.

Тем не менее, когда Сильвия пришла поблагодарить своего редактора в Нью-Йорке за снисходительность, у них состоялся долгий разговор. «У меня есть идея, — сказал ей редактор, — никто не способен писать, находясь в депрессии. Почему бы нам не подождать?» Еще не покинув офиса, благодаря доброте редактора Бурстейн почувствовала облегчение. Она снова начала писать книгу и посвятила ее Лей, которая скончалась до того, как книга была закончена.

В книге, после истории о лекции в доме престарелых, Бурстейн предлагает добавить строку к классической притче о женщине, которая приносит тело своего сына к Будде и умоляет его вернуть того к жизни. Будда соглашается — при условии, что женщина сможет собрать по горчичному зернышку из каждого дома в деревне, в который никогда не ступала смерть. Женщина возвращается с пустыми руками и становится одной из учениц Будды. Строка, которую предлагает добавить Бурстейн — «А затем Будда и эта женщина какое-то время вместе посидели и поплакали».

Прежде, чем отвезти меня в Санта-Розу после завершения нашего дня, Сильвия просит Сеймура собрать для меня сумку с персиками и сливами с деревьев у них во дворе. По дороге к автовокзалу я рассказываю ей о своих собственных трудностях — в частности о депрессии, в которую моя мать впала в результате внезапной смерти отца почти четыре года назад.

Когда мы прощаемся, случается идеальный момент еврейско-буддийского фарса: в тот же момент, когда я кланяюсь ей в дзенском стиле, она говорит мне на идише «Зай гезунд!» — «Будь здоров!». То мог бы быть глас её бабушки Лии, или моей бабушки Тилли — или самого Догэна-дзендзи.

Две недели спустя у меня звонит телефон. «Я думала о вашей матери, — говорит Бурстейн, — как она?»

Англоязычный источник

Перевод на русский язык — Ю. Ермолаева, 2015.