Локус: Ненависть, философия и социальные сети. Ксения Гончарова

Текст из зина сообщества Локус «Ненависть, философия и социальные сети». Информацию о печатном издании можно найти здесь

Всем известная философская беспристрастность — дело, конечно, благородное, но не у всех философов присутствующее. Да, в истории философии можно найти и идеал стоического мудреца, пребывающего в безмятежности-атараксии; и фигуру гегельянца, фаталистически воспринимающего все действительное разумным; и даже витгенштейнианца, который мог бы выйти из себя, разве что услышав разговор о том, о чем «следует молчать». Но кроме них, однако, есть целый ряд философов совершенно другого типа: Диоген, Шопенгауэр, Ницше или даже Маркс. Страстные энтузиасты, ненавистники собак, женщин, эллинов, христиан и буржуев, прибегающие порой не только к хейтспич, но и к эпатажным «перформансам» на площади города.

Можно ли вообразить кого-нибудь из них админом злобного паблика в VK или особо активным пользователем Twitter? Вполне.

Простила бы им этот поток желчи наша современность? Не знаю. Прощаю ли им это я? Да, и этот ответ определенно связан с избыточностью понятия «хейтспич». Предлагаю провести небольшой сравнительный анализ. Вот несколько примеров того, что можно трактовать как хейтспич:

1. «я ненавижу бабок ехидных которые думают что им можно все! а молодеж значит уже не люди!» — Алексей Оконников в паблике «Я ненавижу бабок в транспорте» в VK (орфография и пунктуация автора сохранены);

2. «Собака ты сутулая Ирина лучше» — пользователь ajawaja в Instagram под фотографией Леди Гаги после того, как актер Брэдли Купер ушел к певице от модели Ирины Шейк (орфография и пунктуация автора сохранены);

3. «Скотина а… Эти лысые мужики… Вот что он так с утра ест сильно? Что он ест, интересно? Вот куда вот с утра этот яблочный штрудель? Как я не люблю этих жирных, если б вы знали…» — транскрибация фразы из интервью Ренаты Литвиновой;

4. «Вас ненавидит не только киник-собака, но и сама природа» — письмо Диогена эллинам.

Что общего у этих высказываний? Во-первых, в каждом из них определенно выражается ненависть к группе людей: эллинам, старикам, полным людям и, наконец, женщинам, уводящим парней у других. Во-вторых, в этом высказывании можно проследить ярко выраженную моральную дихотомию «плохой-хороший» и, следовательно, транслируемую систему ценностей. В-третьих, у каждого из цитируемых совершенно не спрашивали его мнения, что, конечно же, не умаляет их права высказаться. Во всем остальном, и я на этом настаиваю, приведенные нами в пример ситуации — разные.

После внимательного прочтения первого высказывания очевидно, что Алексей Оконников не любит старушек в транспорте не просто так: чувствует их презрение к себе. Его молодежное уязвленное самосознание ненавидит ненавидящих, чем даже защищает права юных соратников. «Давайте ненавидеть их за то, что они ненавидят кого-то! Нельзя им позволять себе такой вольности!» — механизм достаточно извращенный и инфантильный, но вполне понятный. Алексей защищается, да и выражает он это не на Красной площади, а в достаточно малочисленной группе в VK. Такая форма самовыражения даже напоминает средневековый карнавал в концепции М. Бахтина: «выругавшись» на стене интернет-страницы, Алексей, скорее всего, менее агрессивно реагирует на бабушек на улицах. И даже целует собственную бабулю по выходным, заходя к ней на тарелочку борща.

Интересно и высказывание номер два. Оскорбительное выражение в адрес Леди Гаги вполне можно перевести на более приятный язык в виде фразы «Стыдись!» И правда, раскаяние, как пишет Дж. Агамбен, — это «выигрышная карта» современности: кажется, что первый пристыдивший самим этим актом как бы призывает истину на свою сторону. Общественное порицание — это, конечно, хорошо, но только если оно не становится «истиной, не подлежащей апелляции», спекулирующей при этом чувством вины и потребностью каждого в социальном. В конечном счете

этот относительно громкий моралистский возглас больше походит на жираровский поиск козла отпущения или приступ ressentiment.

Достаточно сложным кажется третье высказывание, принадлежащее Ренате Литвиновой. Поклонников у актрисы и режиссера явно больше, чем у предыдущих героев, а потому ее публичное выражение недовольства может аукнуться большим количеством присоединившихся голосов. Однако прежде чем пожурить Ренату, давайте отметим несколько важных моментов. Во-первых, Рената Литвинова, очевидно, не занимает позицию представителя группы, а говорит только от своего имени, не призывая к агрессивным действиям. Во-вторых, сам образ актрисы — в духе деятелей культуры Серебряного века — представляет собой слияние и взаимопереход художественного и реального, а ценой такого выхода в публичность (отметим, не политическую, а культурную) всегда является своего рода эпатажное выставление интимного напоказ. И в-третьих, бурный общественный интерес к высказыванию Ренаты является демонстрацией двух тенденций современности — стиранием границ между личным и политическим, отмеченным еще Х. Арендт, а также персонификацией информации. Как следствие, персона Ренаты Литвиновой уже давно вышла за рамки ее экспертной области и стала ярлыком для целого ряда мировоззренческих позиций, которые раньше игнорировались бы как чудачество, свойственное каждому человеку.

Наконец, мы подошли к высказыванию под номером четыре. Если прочесть письмо Диогена полностью, мы увидим, что его раздражение вызвано множеством факторов: эллины — «порочные сообщники порока», с обезьяньими душами, идущие против природы, жестокие, способные лишь на «приблизительное правдоподобие», мешающие киникам «вести естественную и справедливую жизнь», да и с собственной жизнью не справляющиеся. Первое, что хотелось бы заметить: у Диогена несколько измененная оппозиция «мы-они». Философ не причисляет себя к порочным согражданам, а также намекает в конце письма, что варвары и то приятнее эллинов, но, будучи «пророком из своего отечества», он критикует его изнутри, а потому его негодование больше похоже на возгласы беспокойной матери. Во-вторых, и тут мне поможет М. Фуко,

Диоген не просто говорит, а говорит parrêsia, то есть «высказывает все, что думает».

Эта привилегия киника возможна только потому, что ей внутренне присущ так называемый кинический образ жизни, который служит ее «основанием, поддержкой, а также оправданием». Фактически мы говорим о том, что образ жизни исполняет по отношению к parrêsia три функции: он является условием возможности говорить правду; отсекает бесполезные общественные условности, очищая киника для нахождения в истине; и является одновременно и испытанием, и демонстрацией кинической философии.

В конечном счете размышления приводят нас к нескольким не окончательным, но все–таки выводам.

Во-первых, понятие «хейтспич» — это своего рода формальное обозначение и обобщение феноменов совершенно разной культурной, политической и эмоциональной природы. При внимательном вглядывании выясняется, что под личиной хейтспича порой скрывается и философская критика, и оборонительная культурная практика, и личное чудачество, и банальный эмоциональный всплеск. Назвав все это «хейтспич», мы фиксируем лишь имеющийся в высказываниях поток ненависти, который, правда, и так всем очевиден.

Во-вторых, привилегия parrêsia очевидно доступна не всем в силу частого несоответствия образа жизни и содержания высказываний у большинства. Осознание этого, конечно, не дает нам права покушаться на чужую свободу слова, но служит отличным инструментом в личной критической работе с «языком вражды». А отделять «зёрна» достойных быть услышанными от «плевел» недостойных каждому из нас придется.

И, наконец, в-третьих, даже не провоцируя нарочно, настоящая мысль всегда содержит мощный разрушительно-ненавистнический посыл. Думающий человек так много и порой так бестактно спрашивает, что зачастую попадает в категорию «Для него нет ничего святого». Может, оно так и есть, а может, идеалы на то и идеалы, что на самом деле несмотря ни на что «поругаемы не бывают».