Локус: Ненависть, философия и социальные сети. Станислав Зотов

Текст из зина сообщества Локус «Ненависть, философия и социальные сети». Информацию о печатном издании можно найти здесь

Простому человеку философия часто представляется интеллектуальным предприятием, мало связанным с эмоциями. И греки, и средневековые мыслители, и философы Нового времени призывали нас доверять скорее разуму, нежели чувствам. Однако редуцировать человека исключительно к его интеллектуальному потенциалу не совсем верно, поскольку он представляет собой целый комплекс телесных и психологических процессов, подчас иррациональных. Поэтому, являясь синтезом человека и «чистого интеллекта», фигура философа таит в себе неустранимое драматическое напряжение, которое разворачивается не только внутри него, но и в обществе, где он живёт. Оно возникает из–за противоречивого контакта — но контакта — между миром логики, разума и миром эмоций, чувств и переживаний.

Тезис, что логика (а следовательно и философия, ведь логика — её главный инструмент) безэмоциональна, стал предметом долгих перепалок в конце XIX — начале XX вв. В то время был популярен наивный психологизм — представление о том, что логика является частью естественного человеческого мышления. С этой точки зрения, ход логических операций зависит от состояния сознания. То есть если человек, например, сильно разозлится, результатом пресловутого сложения двух двоек окажется пять или три. Противоположная позиция — антипсихологизм — исходит из того, что логика имеет косвенное отношение к мышлению как психическому процессу или не имеет его вообще. Некто мог бы заявить, что A = B и B = C, а через пару мгновений добавить, что С не равно A, не замечая логического противоречия. Хотя классической логики здесь нет, но всё же иная, не-логическая процедура мышления состоялась, ведь человек думал и, что называется, напрягал извилины.

Временами человек обращается к логике, чтобы подвергнуть свои высказывания верификации. В конце концов, даже учитывая бурное развитие альтернативных, неаристотелевских логик, Логика с большой буквы едина для всех. Однако — удивительный факт — к ней можно и вовсе не прибегать. Опираясь на личный опыт, могу с уверенностью сказать, что большинство людей так и поступает. Логика — тяжёлый, неподъёмный инструмент. Профессионально ей интересуются только философы и учёные, однако и последние лишь по необходимости: Гуссерль написал немало страниц о том, как учёный, выходя из своей лаборатории, скидывает бремя логико-математического аппарата и превращается в простого обывателя, в сознании которого встречаются самые невероятные предрассудки и суеверия. В общем, перефразируя известную цитату А.П. Чехова, «доктор до тех пор, пока носит халат».

Если логика в ходе своего великого суда указывает человеку на неверность его суждений, чаще всего это вызывает раздражение, а в особых случаях — ненависть. Логика не терпит недосказанности и, раз уж к ней обращаются, требует принести на свой алтарь всё, что ей не подчинено. Геноцид личных взглядов и мнений под натиском логических аргументов приводит к ментальной травме. Поэтому философское рассуждение, оперирующее логическим инструментарием, — занятие «травмоопасное».

Философия не терпит слабых, насмехается над ранимыми, гонит трусливых.

Вокруг неприятного психологического свойства философии могут быть выстроены разные послабления. По легенде, Пифагор, прежде чем перейти к главным положениям своей философии, на протяжении первых пяти лет обучения рассказывал ученикам мистико-математические формулы и приметы, стоя при этом за перегородкой. В платоновской Академии ученикам сперва рекомендовали поездку по Элладе и за её пределы, чтобы они «расшатали» естественные установки сознания, после чего могли приступить к изучению философии. Да и что такое эти философские лекции и семинары в любом университете как не попытка безопасно заниматься в стенах аудитории тем, что вне её чаще всего воспринимается как личный «наезд»? После трагического опыта Сократа философы в своей практике устанавливают дистанцию игровой условности: трудно спрашивать кого-либо «В чём смысл твоей жизни?» или «Зачем ты живёшь?», предварительно не оговорив, что это своего рода игра.

Однако философия не может существовать в башне из слоновой кости: для осмысления мира и людей ей необходим непосредственный контакт. Тех, кто дистанцировался от окружающего мира и просто уходил с головой в бесталанное комментирование чужих текстов, Хайдеггер пренебрежительно называл «академическим пролетариатом». Но как только философ покидает пространство университета, в котором условность и игра попросту институциолизированы, перед ним встаёт вопрос, как своими рассуждениями влиять на мир и не вызывать чью-то ненависть или, более точно, не вызывать её слишком сильно?

Сегодня почти невозможно построить высказывание таким образом, чтобы избежать чью-то негативную реакцию.

Интенсивность ненависти является переменной величиной в разных культурах и эпохах, и зависит от умения вступать в игру и воспринимать ситуацию как условность. Иными словами, идеальная общественная конфигурация для философа — та, при которой университетская игра возможна вне университетских стен. Отсюда вывод: насколько отдельно взятая культура не является «игровой», настолько она не готова для философии.

Сегодня, при всех оговорках относительно отдельно взятых стран, глобальная культура — отнюдь не игровая. Свидетельством этого является существование как самого хейтспича, так и призывов к его элиминации. Что именно в этом сезоне попадает под понятие «hate» зависит от «мозгопромывной» политкорректной повестки. Конечно, конкретный философ может иметь политическую позицию, созвучную борьбе с «языком вражды». Но если мы понимаем философию как свободную интеллектуальную практику, то подобная цензура хейтспича сигнализирует о ее упадке. Теперь философу приходится соблюдать негласный кодекс и специально оговаривать свои мирные намерения, прежде чем приступать к логическому анализу конкретного явления. Это сильно затрудняет философскую практику, а иногда и вовсе делает ее невозможной.

Поскольку философия неизбежно будет выходить за пределы университета и вызывать ненависть, то неприязнь этой ненависти должна быть подвергнута подрывной, деконструирующей работе. Философия и ненависть идут рука об руку: первая является инструментом апологетики второй в обществе, вторая — предметом изучения и неизбежным основанием практики первой.

Если говорить совсем прямо, настоящая философия является формой хейтспича.

Конечно философия — далеко не единственное, что вызывает неприязнь. Триггеров в современном обществе хватает и без неё. В этой ситуации hate speech является скорее родовым понятием, а философия — одним из его видов. Но стоит помнить, что элиминация феноменов ненависти в обществе и отказ от игровой коммуникации под натиском звериной серьёзности обиженных и оскорблённых ведут к уничтожению философской рефлексии.