Перевод небольшой статьи Рози Брайдотти — феминистской исследовательницы эпистемологии, субъектности, постгуманизма и постгуманитарного знания — о том, как связаны пандемия коронавируса и наша способность быть вместе в нечеловеческом аспекте общего становления. Брайдотти размышляет об истощении и упадке сил, о новых разделениях и биовласти, танатополитике и витальности, которая таится в планете и в ежегодном приходе весны. Брайдотти уверена, что ответы на многие вопросы, возникшие во время недавних катаклизмов, можно найти в феминисткой теории, в исследованиях Юга и постколониальной философии.

Пандемия COVID-19 является техногенной катастрофой, вызванной чрезмерным вмешательством людей в экологический баланс и жизнь множества видов. Как это ни парадоксально, заражение привело к более широкому использованию технологий и цифровых медиаций, а также к увеличению надежд на создание вакцины и биомедицинские решения. Таким образом, люди стали больше полагаться на высокотехнологичную экономику когнитивного капитализма, которая в первую очередь и стала причиной вызванных проблем. Это сочетание амбивалентных элементов по отношению к Четвертой промышленной революции и Шестому вымиранию является отличительной чертой постчеловеческого состояния.

Настроение, лежащее в основе нынешней пандемии, аффективное. Оно включает в себя внутренне сложное и противоречивое изменение эмоций — то, что я назвала постчеловеческой конвергенцией [1]. Сильное чувство страданий сменяется надеждой, страх сочетается с ощущением устойчивости, а скука сливается с уязвимостью. Волнение и восторг перед передовыми технологиями, движущими Четвертую индустриальную эпоху, переходят в тревогу и страх при мысли об огромных издержках и ущербе, нанесенных Шестым великим вымиранием людям и нечеловеческим обитателям планеты. И хотя изменение климата стало представлять эту опасность почти символическим образом, а ядерная угроза еще далека от ослабления, в условиях сегодняшнего чрезвычайного положения в центре всех проблем находится пандемия COVID-19.

Ещё даже до суровых мер изоляции, закрытия границ и роста количества смертей интенсивность и распространение негативно-аффективной экономики были ощутимы. Истощение и усталость — повторяющиеся чувства безнадежности или неосуществимости — стали характерными чертами современных психологических ландшафтов во всем урбанизированном и чрезмерно развитом мире. Они являются свидетелями ежедневной и еженощной борьбы за попытки примирения со сложностями нашей исторической ситуации.

Решить эти проблемы непросто. Слова во всех отношениях не выдерживают критики. О страхе, печали и истощении можно говорить только на языке, приближенным к простым и минимальным составляющим, на языке, который достиг предела того, что он может выразить, приближаясь к тишине, но еще не впадая в неё окончательно. Ментальная усталость требует нейтрализованного стиля, который бы развивал траектории ухода от великих утверждений высокой теории. Было бы непристойно и неэтично теоретизировать об эпидемиологической катастрофе, которая разворачивается у нас на глазах. Это время не для грандиозных теоретических нарративов, а для коллективного траура, эмоционального сопротивления и возрождения. Нам нужно оплакивать умерших людей и нечеловеческих акторов, а не строить концепции на их мертвых телах (это было бы бесстыдным злоупотреблением интеллектуальной властью). К этому можно добавить необходимость разработки новых способов заботы, а также более открытой реляционной этики, которая охватила бы нечеловеческих существ.

Есть немало вещей, часть из которых нам следует принять, а другой их части — противостоять. Волна коллективного и личного отчаяния в связи с гибелью людей, трудности социально-экономических последствий техногенной катастрофы, осознание всего того, что было неправильно в старом мире и что теперь наконец стало очевидным. Поэтому первая задача состоит в том, чтобы найти подходящий язык для усилий по принятию и противостоянию, язык, который будет критически значимым, но в обозримом и скромном объеме. Нам нужно понять и объяснить боль мира — то, что переживает эта поврежденная планета. Такое производство знаний должно оставаться отделенным от претензий на какую-либо суверенную идею мыслителя, ученого или писателя как главного означающего. Эмоциональный и социальный климат, в котором мы находимся, требует смирения и сотрудничества; он противостоит обобщениям и авторитарным антропоцентричным предписаниям.

Мысли, которые приходят на ум при попытке объяснить наше затруднительное положение, на самом деле имеют форму фрагментарных размышлений о печальном настоящем. Начнем с того, что вирусы (такие как COVID-19), порожденные человеческим вмешательством в мир животных и окружающую среду, являются антропогенными и, следовательно, производят акт дискриминации, используя человеческие траектории и их силу. Они, вирусы, действуют как индикаторы огромного социального неравенства, которое доминирующие неолиберальные политические классы хотели бы отрицать. Теперь ужасная правда о последствиях их политики жесткой и агрессивной экономии бьет им в лицо: общественное здравоохранение — это сугубо политический вопрос. Если учитывать, что «капиталоцен» — жадность общества потребителей — несет ответственность за жестокое обращение с животными, которое привело к заражению летучих мышей и породило COVID-19, то в равной степени верно и то, что неолиберальное управление заложило основы для распространения инфекции, усугубляя социально-экономические различия во власти.

Вторая задача. Важно принять, что человек вовсе не является нейтральной категорией. Это скорее нормативная категория, которая индексирует доступ к привилегиям и льготам. Призывы к «человеческому» всегда носят дискриминационный характер: они создают структурные различия и неравенство между отдельными категориями людей. Человечность — это качество, которое распределяется в соответствии с иерархической шкалой, основанной на гуманистической идее Человека как меры всех вещей. Эта доминирующая концепция основана на простом предположении о превосходстве субъекта, являющегося маскулинным, белым, евроцентричным, практикующим обязательную гетеросексуальность и репродуктивность, а также трудоспособным, урбанизированным и говорящим на одном из основных языков. Это субъект-Человек-разума, которого феминистки, антирасисты, чернокожие, коренные постколониальные и экологические активисты критиковали десятилетиями.

Разоблачение презумпций власти по поводу доминирующей категории человека также приводит к столкновению классических «субъектов» и противников нормативного видения человека; теперь они представляют диалектические противоположности. Это могут быть «менее человечные» другие, дегуманизированные или исключенные из полноценного человечества (на самом же деле эти качественные меньшинства очень часто количественно составляют большинство). Исторически они были сексуализированными-другими (женщинами, LBGTQ+), расовыми-другими (не-европейцы, коренные жители) и натурализованными-другими (животные, растения, Земля).

В череде событий, знаменующих собой экстраординарный период, который мы сейчас проживаем, голоса, опыт и перспективы этих многочисленных других взрываются вокруг нас. Сила вирусных образований проявилась в пандемии, подчеркнув влияние нечеловеческих сил и общую важность Геи как живой симбиотической планеты. В то же время в роковом июне 2020 года снова вспыхнуло глобальное восстание, эндемичное — и действительно вирусное — против расизма, возглавляемое движением «Black Lives Matter». По мере разворачивания этих кризисов, политика сексуализированных, расовых и натурализованных других выходит на первый план, вытесняя антропос из центра.

Третья задача. Бинарные различия между природой и культурой, людьми и нечеловеческими существами были основополагающими для европейской мысли со времен Просвещения, однако многие культуры Земли не принимают такого разделения [2]. В этом сила интуиций и способов понимания, которые можно почерпнуть из эпистемологии и космологии коренных народов, постколониальной, деколониальной мысли и африканской философии. Многие из них представляют собой «многонациональный» континуум для видов, все из которых допускают распределенную идею человечества. Она говорит о том, что у всех сущностей есть душа, которая предполагает общую человеческую природу, включающую нелюдей. Назвать этот подход «анимизмом», как это делали колониальные державы, значит упустить суть, добавив к невежеству большую дозу эпистемологического насилия. Когда дело доходит до отношений между людьми и нечеловеческими существами, наступает время, чтобы начать учиться у Юга.

Четвёртая задача. Здесь может вновь потребоваться некоторая критическая сдержанность. Пандемия масштаба COVID-19 преподносит западному миру древнюю истину: «мы» все вместе находимся в планетарном состоянии. Настало время, чтобы разнородное и коллективное «мы» смогло выйти за рамки евроцентрических гуманистических привычек репрезентации, которые когда-то его отформатировали. Также — это время для устранения философского антропоцентризма, который описанные привычки влекут за собой и насаждают. Этот сдвиг в перспективе откроет критическое постчеловеческое мышление. В наши дни мы больше не можем некритично отталкиваться от центральной роли человека — как Человека и как Антропоса — для поддержания силы старых дуальностей. Это, однако, не обязательно ввергает нас в хаос неразличимости и не вызывает страх исчезновения. Тут другое направление, к какой-то другой промежуточной точке, иной среде, которая выражала бы осознание того, что «мы» — все живые существа — живем в едином планетарном доме.

Да, мы объединены, то есть экологически связаны через многочисленные взаимоотношения, которые мы разделяем в рамках природно-культурного континуума нашей земной среды. Но мы сильно отличаемся друг от друга с точки зрения нашего местоположения и доступа к социальным и юридическим правам, технологиям, безопасности, процветанию и качественным медицинским услугам. Постчеловеческие субъекты современного мира могут быть внутренне раздроблены, но в то же время — технологически опосредованы и глобально взаимосвязаны. Важно подчеркнуть и существенные различия в территории, разделяющую нас, и общую близость с миром, которая создает чувство принадлежности друг другу в рамках постоянно меняющихся взаимосвязей.

Пятая задача. Феминистская теория очень помогает думать о равенстве с различиями и разрывами во власти. Она подчеркивает воплощенные и встроенные сексуальные корни всех материальных сущностей (включая людей) и их неисследованные ресурсы. Важность феминистской мысли во времена кризиса состоит в том, чтобы подчеркнуть множество точек зрения, которые возникают в результате внимания к пережитому опыту. Это добавляет межсекторальный подход, который подчеркивает включение разных осей анализа: раса, возраст, класс и трудоспособность. Подчеркивание телесности и материальности является одной из сильных сторон феминистской философии, которая заменила надежными альтернативами дискриминирующие унитарные категории, основанные на евроцентричных, маскулинных, антропоцентричных и гетеронормативных предпосылках. Интегрированный и материальный эмпиризм в работе феминистской теории действует как источник пересекающихся знаний, методов и ценностей. Сегодня они нужны как никогда.

Шестая задача. Пост/де-колониальные теории и теории коренных народов могут также многому нас научить. Они не только указывают, что для большинства людей на земле различие между природой и культурой не имеет значения, но также и то, что страх смерти и вымирания является неотъемлемой частью колонизированных культур. Для многих коренных народов на земле эпидемии, лишения собственности и разрушение окружающей среды были признаком колониальных завоеваний и присвоения или уничтожения европейцами их культуры. Катастрофы такого масштаба являются для многих людей на земле повседневной реальностью — думаем ли мы об изменении климата, передаче инфекции или проблемах общественного здравоохранения. Европейцам есть за что ответить.

Политическая экономия аффектов

В свете этих размышлений я бы хотела прийти к предварительному выводу: нам нужно четко представлять себе последствия нынешнего положения, добавляя к пониманию элементы реляционности. Нужно осознанно противостоять притягательности апокалиптического мышления, а также чувству бесконечной жалости к себе: сейчас время организовываться, а не мучиться. Кризис может сделать нас более разумными в осознании того, кем мы перестаем быть сейчас и кем мы способны стать в будущем. Это позволяет создавать более тонкие и сложные картографии полномочий и дискурсов, действующих в наших обществах, то есть более адекватное представление о том, где мы находимся [3]. Наши рассуждения должны начинаться с вопросов: кем могли бы быть «мы»? Какого типа беспокойство занимает центральное место в публичных дискуссиях о кризисе?

Признание нашей общей подверженности рискам, связанным с окружающей средой и здоровьем, является отправной точкой для процесса оценки этих рисков и борьбы с ними в коллективном и социальном плане. Такой подход выражает своего рода эпистемологическое смирение, которое подтверждает бесконечную природу процессов становления-людьми. Адекватный ответ на кризис масштаба COVID-19 требует проведения экспериментов на уровне сообществ с целью увидеть, как и насколько быстро мы можем изменить свой образ жизни. Это означает противостояние негативным условиям, социальному и экологическому неравенству, а также выработку коллективной ответственности перед незащищенными или уязвимыми группами населения. Практика поиска общих решений посредством противостояния «неудобным» истинам играет ключевую роль в построениях аффирмативной этики. Такая практика, которая способствует действию и критическому самопознанию, работая через негатив и боль. Активизм демонстрирует общую способность живых существ реализовывать и усиливать свои возможности к действию.

Преобразующая энергия является ядром аффирмативной этики, которая подчеркивает неисчерпаемый потенциал всех живых организмов — людей и нечеловеческих акторов — для создания многочисленных и еще неисследованных взаимосвязей. Это имманентность жизни, которая может быть создана и совместно сформулирована только в общем мире. Беспредельным и сложным является не какое-то трансцендентальное и абстрактное представление о Жизни с большой буквы, а скорее терпеливая задача социального и совместного конструирования своей жизни наряду со многими другими.

Одна жизнь, следуя формуле древних стоиков, может быть основана на постоянном дружеском общении с болью и страданием. Это, в свою очередь, означает, что этика — это практика извлечения знаний и мудрости из переработки боли. Доведенная до крайности, она ставит нас лицом к лицу со смертностью и крайним проявлением уязвимости. Смерть не только по преимуществу болезненное событие, но также и такое событие, которое маркирует нашу «вписанность» [включенность] во время, отведённое на нашу жизни. Её можно осознать как событие, которое всегда уже происходило, потому что родиться — значит стать смертным. Это странно безличное событие. Смерть отмечает внешний рубеж ограниченного времени, которым мы располагаем. Осмысление этого предела может быть вдохновляющей мыслью, а не катастрофой. Аффирмативная этика побуждает нас тренироваться, максимально использовать свои силы и возможности, чтобы через боль и признание смертности стать улучшенной версией самих себя.

Постчеловеческое сопротивление должно мобилизоваться для создания и коллективного построения аффирмативных форм действий, солидарности и активизации собственных генеративных сил. Многие жизни сегодня являются объектом танатополитики биовласти, они обречены на этнические чистки или резню, на то, чтобы быть убитыми без последующего привлечения их убийц к ответственности. Подумайте о беженцах, умирающих на окраинах европейской крепости или на острове Манус. «Мы» уязвимы по отношению к вирусам и болезням, к изменениям климата и другим разрушениям. Жизни тех, кто включён в коллективное «мы», могут быть нечеловеческими, но они также уязвимы и незащищены. И эта общая наша жизнь как нечеловеческая, неантропоцентрическая сила (которую я называю zoe) превосходит многие негативные условия, потому что zoe существует независимо от людей.

Многие из нас поражены тем, как в разгар этой пандемии приближается весна, цветут цветы, а земля продолжает расти — несмотря ни на что.

Люди не являются центром творения. В этом величие аффирмативной мысли секулярной материалистической философии становления. Она — неисчерпаемая порождающая сила, которая потенциально может превращать жизни в очаги сопротивления — все жизни, в том числе и нечеловеческие. Жизнь — та же генеративная сила, находящаяся «под», внизу и за пределами желаний и целей людей. Zoe / гео / техно-перспективы, лежащие в основе этого неоднородного определения жизни, являются регионами борьбы. Они предоставляют множество альтернатив разрушениям некрополитики и захвату биополитического управления Жизнью как капиталом.

Однако всё это огромная задача! Усталость, страх и отчаяние накладываются друг на друга и накапливаются, вызывая чувство полного бессилия. Закрытие горизонта возможных действий — симптом негативности нашего времени. Негативность выражается в социальном и психологическом затемнении чувства потенциальности и возможности, что вызывает системную фрагментацию и разрушение нашей способности к отношениям. Это ослабление желания действовать часто подпитывает призыв к внешним силам взять на себя задачу организации нашей жизни. Бессилие в конечном итоге приводит к уменьшению способности воспринимать мир, в котором мы находимся, потому что акт его принятия становится слишком болезненным. Мы должны дозировать порции своего принятия, пока они не достигнут опасных масштабов. Чрезмерность — один из источников истощения, которое так сильно характеризует сегодняшнее непростое положение.

В то же время упорное желание жить неиссякаемо. Это самое сокровенное, что есть у живых существ, их большой потенциал: жизнь во мне, но она не заключена в рамки моего имени [рода, принадлежности и так далее]. Этот важный смысл витальности не следует принимать как должное или сакрализовывать его в религиозных терминах. Он остается материалистическим и секулярным. «Просто жизнь» выражает глубокое чувство принадлежности к общему миру, единственному миру, который олицетворяет нашу общность. Желание продолжать жить в том же виталистическом духе — это хрупкая, но непреодолимая связь, которая связывает все живые существа. Она производит ревущую энергию, которая по большей части незаметна, однако необходима.

Что по-настоящему неисчерпаемо, так это наша способность, даже наша сила различаться и разделяться. Разумеется, мы можем вырваться из этого печального положения, преодолеть многочисленные складки нашего истощения и совместно построить разнообразные платформы становления. Эта преобразующая практика может быть осуществлена только коллективно, только вместе, как трансверсальные субъекты постчеловеческих времен. Общее истощение раскрывается на основе более глубокого понимания того, что именно знает человек в случае сталкивания с важными изменениями на неизведанных территориях. Каждый знает, что Жизнь продолжается независимо от человеческих притязаний и ожиданий. «Мы» можем вмешаться в это только как трансверсальные ассамбляжи, действующие коллективно: «мы», которые не являются одним и теми же, но находятся во взаимном сближении.

Готовы ли мы пройти этот путь вместе, чтобы сказать «мы» — пропавшие без вести люди?

Ссылки:

1. Braidotti, R. 2013. The posthuman. Cambridge: Polity Press; Braidotti, R. 2019. Posthuman knowledge. Cambridge: Polity Press.

2. Gibson, K., D.B. Rose, and R. Fincher (eds). 2015. Manifesto for living in the anthropocene. Brooklyn, New York: Punctum Books.

3. Braidotti, R., and M. Hlavajova. 2018. Posthuman glossary. London: Bloomsbury Academic.