18+

Мы публикуем эссе Ксении Кононенко о женском в психоанализе.Ксения Кононенко — поэтесса, психоаналитик, живет в Санкт-Петербурге, ведет собственный паблик о психоанализе: https://t.me/oknovoe. В данной статье Ксения высказывается о женском в лакановском психоанализе с позиции женщины-психоаналитика, что представляется особенно важным, так как в русскоязычной среде образовался некоторый кластер высказываний психоаналитиков-мужчин; намеренно или нет, для феминистского дискурса эти высказывания зачастую звучат как то, что сдержит в себе вектор на нормализацию и сохранение традиционного гендерного порядка. Авторка предпринимает попытку показать, почему для нее это совсем не так, и как психоанализ может выступать инструментом для женщины в деле вырабатывания собственного голоса. За подготовку публикации мы благодарим Марину Мараеву и Анастасию Яшину.

Этот текст вырос из вопроса о месте женского в психоанализе и феминистской этике. Мне было важно узнать и понять, как психоанализ смотрит на женское тело, на вопрос женского самоопределения и выбора в теории и на практике. Я думаю, что возможность выбора имеет решающее значение для речи о Женском. Это, в сущности, вопрос о желании. Данной статьей я хочу дать место для высказывания о Женщине в психоанализе себе — женщине и психоаналитику, а также поставить вопрос о необходимости переосмыслить главенствующую в сознании идею о том, чем может, чем должен являться и чем является субъект женского пола в психоанализе. «Другой пол» — что на самом деле мы имеем в виду, когда говорим об этом? Клиника лакановского психоанализа — это клиника бесконфликтная. Это клиника, где есть трудности — трудности дискурса, речи, вопросов вообще, — но в ней нет никакой субъективной «нормы», тем более нормы Женского, Мужского и их отношений со своим телом. И да, я хочу поговорить об этом.

Субъект речи — субъект бесполый. Бессознательное устроено как язык, язык места-времени, язык дрейфующий, язык изменчивый, — бесполый язык. Будем помнить и о том, что бессознательное — это дискурс Другого. Субъект обнаруживает себя наделенным некоторым количеством регалий, представляющих его перед Другим как женщину или мужчину. Обнаружить себя как женщину в этом языке — это обнаружить себя наделенной определенным набором функций: означенным телом, указывающим на принадлежность к тому или иному месту речи. Везде оставлены следы присутствия коллективной идентичности Женского — и поэтому женщинам так тесно в заданных рамках. Женское восстает против нормализации. Женское не вписывается в понятие нормального, нет никакого универсального определения Женщины. Кто такая женщина-писатель? Кто такая женщина-художник? Кто такая женщина-поэт? Их не существует, но не существует не в качестве субъектов, а не существует в пространстве общих мест. Я говорю: женщина — это особенное, частное место для себя самой. Лакан говорит: Женщина — это Другое сама для себя. Другое для мужчины. Другое для всего, что может быть названо.

В 10-м семинаре «Тревога» Лакан пишет: «…человек, который говорит, говорящий субъект уже самой этой речью включен в свое тело. Корень познания — это и есть сама вовлеченность в тело». Значит ли это, что наслаждение тела обусловлено присутствием речи вокруг и в самом теле? Значит ли это, что бытие Женского зависит только от способа измыслить это Женское по-новому? Значит ли это, что единственным инструментом познания пола является тело, определенным образом вписанное в язык? Дело ли в том, чтó мы говорим, или в том, как произведено это высказывание? Значит ли это, что наслаждение — это невозможность сказать?

Жак-Ален Миллер, психоаналитик, декан кафедры психоанализа Университета Париж VIII, основатель Всемирной ассоциации психоанализа, говорит о высказывании и теле: «Высказывание — это форма речи, которая отличается от производства события. Фрейд различал в формах сознания сознательное, предсознательное, бессознательное. Для нас если и есть то, что необходимо различать, это касается не сознания, а форм речи. В терминах риторики есть метафора и метонимия; в терминах логики, модальной и апофатической, утверждающей, то есть императивной, и в перспективе стилистической, — существуют пословицы, ритурнели, речь зависит от письма. И когда бессознательное концептуализировано с опорой на речь, а не на сознание, вот тогда оно и получает новое название — естество-говорящее (parlêtre). Существо, о котором идет речь, не предшествует речи. Напротив, речь, которая очерчивает бытие этого животного, — в эффекте последействия, и потому его тело отделяется от бытия, для того чтобы перейти в регистр имения. Естество-говорящее (parlêtre) не является телом, оно его имеет».

Я хочу коснуться того, как психоанализ говорит о женском теле, о женщине и о речи вокруг Женского. О говорящем естестве, о вписанном в тело наслаждении — буквой ли, чертой ли, о самом решении субъекта быть в том или ином поле. В поле женском, в теле женщины, с женской стороны сексуации.

В психоанализе гендер — это вопрос без ответа на уровне социальных норм. Пол рассматривается как путешествие, становление, а не как стандарт. Фрейд в своей лекции «Женственность» (1931) указывает, что психоанализ заинтересован в становлении женщиной, а не в женской природе или роли женщины: «Задача психоанализа не состоит в том, чтобы описать, что такое женщина, но рассмотреть ее в становлении, как женщина развивается из бисексуального ребенка».

Давайте вспомним некоторые достижения Фрейда: прежде всего, он рассматривал страдания истерии как вопрос об истине существования. Он считал, что жалобы женщин связаны не с прихотью или симуляцией, а с другим регистром, затрагивающим определенную травмирующую связь с сексуальностью. Психоанализ родился как новое место для субъекта, место, где субъект может говорить с Другим, который не будет судить его. Женщина, которая начинает говорить о том, что не так, особенно в ее любви и сексуальной жизни, больше не находится в ловушке гендерных норм: она может объяснить, что ее мучает. Слушая, как женщины рассказывают о своих снах, фантазиях, тревогах, Фрейд признавал, что не совсем понимает, чего от него ждет женщина в анализе и что вопрос «чего хочет женщина?» остается для него загадкой. И можно сказать, что его амбиции были не столько в том, чтобы найти женский пол, сколько в том, чтобы продвинуться на этой территории женственности, что само по себе создает некоторые трудности.

(Что до меня, то удачной метафорой для бытия женщиной я считаю метафору текстуры как ощущения от складок, границ и выемок. Текстура губ — буквально — больше говорит мне о женском, чем все, что я могу прочитать. Прикосновение к собственной коже, разрез глаз и тонкость линий сечения моих углов и сгибов больше значат для меня, чем слова, меня называющие. Наделить новым личным смыслом уникальные черты, интерпретировать, выдумывать, присваивать себе язык, лавировать между и связывать смыслы — самой о себе говорить и самой себя называть — это решение для выбора Женского.

Ведь Женщина — больше, чем все, что есть в моем распоряжении символического. И все же все, что есть у меня как материал, как фикция, как маска и указатель, — находится в нем.

Вот что мы имеем в виду, когда говорим, что биология — это не все.)

В аналитическом дискурсе биология не является прерогативной реальностью, главную роль играет другая реальность, — которая должна учитывать биологию, но воспринимать ее только в качестве уже искаженной языком. Психоаналитическая реальность пола состоит из тупиков мысли о том, что к полу можно приблизиться только через язык. И язык накладывает единственное значение на jouissance, на наслаждение — и имя этому означающему, знаменующему собой воздействие, которое оказывает на означаемое означающее как таковое, — фаллос. Обретая язык, человек превращается в говорящее существо (parletre) и больше не является животным. Пол перестает быть phusis, чем-то природным и априорным, и описывается словом sexus, чьи корни восходят к латинскому secare, «разрезать», — и это именно то, что производит означающее над телом.

Реальное психоаналитическое значение пола можно суммировать фразой «сексуальных отношений не существует», что эквивалентно выражению «есть только фаллическая функция» — функция, в которую каждый человек может вписать свое наслаждение либо наслаждение Другого, или же не принять, отбросить его, как в случае психоза, со всеми вытекающими последствиями отказа.

Поэтапный разбор сексуализации включал бы в себя несколько фаз.

Первая фаза — это регистр естественной анатомической разницы. Раньше пол определялся при рождении, сейчас же генотип в основном предсказывают заранее. Но этот первый регистр — мифическая реальность, поскольку он приобретает ценность только начиная со второй фазы.

Вторая фаза — это дискурс пола. В сущности, «природа» имеет ценность только в том случае, если ее интерпретировать, и никаких различий невозможно найти без означающего, без речи. Таким образом, некий «один» различает «это» как мальчика или девочку. «Один» здесь — семья, врач и так далее; иными словами, «один» — это дискурс Другого. Это источник ошибки, которую Лакан называет «общей ошибкой», — общей, потому что ее совершают все и потому что она создает сообщество, так же как дискурс создает социальную связь на основе примата и универсума фаллического. Природа предполагает разницу, но когда кто-то говорит: «это мальчик» или «это девочка», — он основывается на фаллических критериях, даже не подозревая об этом. Быть «мальчиком» теперь означает не просто иметь пенис, а быть способным на мужество, быть мужчиной, «мужиком», решателем задач и победителем в битвах. «Девочка» становится синонимом лишения и порока — и одновременно женственности, красоты, вечной тайны и так далее.

Природа превращается в подобие. Она уступает весу слова, классифицируя естественные различия с точки зрения фаллоса и кастрации. Природный орган, пенис, стал organum, органоном, инструментом-знаком.

В чем состоит ошибка речи о поле? Она меняет статус фаллоса. Фаллос означивает наслаждение, но дискурс пола делает его означающим, а означающее наслаждения значит, что в наслаждении мы улавливаем только фаллическое значение. Это не мешает другим формам наслаждения существовать или субъективно переживаться, но за отсутствием означающего они молчаливы, они находятся вне всех слов, и, следовательно, их трудно различить и дифференцировать. Некоторые из этих форм и включают избыточное наслаждение и наслаждение Другого. Субъект может принять общую ошибку в сексуальном дискурсе или же отказаться от нее. Результатом отказа будет психоз, и субъекту в любом случае, любыми способами придется изобрести ранее не переживаемое сексуальное.

Толчок к женщине (pousse-à-la-femme) занимает здесь особое место. Мы можем вспомнить здесь знаменитый случай судьи Шребера. Если субъект принимает решение стать Женщиной, он войдет в фаллическое человеческое общество и впишет свое наслаждение в единственную для обозначения сексуальных различий фаллическую функцию. Это лакановское решение отличается от измышлений Фрейда о поле, но тем не менее содержит апорию: как мы будем записывать два пола одним означающим?

Третья фаза анализа сексуализации — это сексуация. В языке может быть только одна функция jouissance для обоих полов, но есть два способа вписать себя в него, возможны два способа записи фаллического наслаждения. Лакан разрешает апорию одной функции, чтобы приписать ее обоим полам. Логика позволяет ему транскрибировать эту вторую степень способа jouissance относительно фаллической функции. Метя в сексуальное, субъект не вписывает себя в функцию, объявляя: «я фаллический» или «я не фаллический», — что одинаково верно для всех. Субъект вписывает себя, выбирая способ удовлетворения фаллическим: «В отношении с другим полом я полностью погружен в фаллическую функцию, поэтому я мужчина», — или: «В отношениях к другому полу я не вся вписана в фаллическое, и потому я женщина». Эти довольно приблизительные формулировки, но они неплохо описывают два режима наслаждения по отношению и к общей функции.

Почему Лакан прибегает к логике? Он делает это потому, что его определение реальности пола — это несуществование сексуальных отношений. А логика свидетельствует о формализации невозможного, что полезно при написании сексуальных неродственных отношений.

В своей книге «L'être et le genre, homme/femme après Lacan», посвященной полу и гендеру в аналитической практике и повседневности, Клотильда Легуил, французский психоаналитик и преподаватель кафедры психоанализа Университета Париж VIII, подробно описывает отношение клиники к практике обнаружения собственного сексуального в анализе. Далее я прокомментирую несколько теоретических и исторических рассуждений, почерпнутых из этой работы.

Итак, Легуил акцентирует внимание на утверждении Лакана, что отношение каждого к существованию сексуальности всегда ошибочно. Идя по фрейдовским следам, Лакан заходит дальше, исследуя то, что он называет женским наслаждением. Вслед за Фрейдом Лакан ставит вопрос о разнице полов на уровне символизации, то есть языка.

Первый постулат Лакана, согласно Легуил, заключается в том, что к полу нельзя подходить в соответствии с чисто поведенческими стандартами. «Бытие ​​мужчиной» или «бытие женщиной» связано с вопросом о желании и любви. Короче говоря, это вопрос субъективной случайности и столкновения с Другим, а не подчинение стандартам поведения. Лакан говорит о вопросе пола как о способе существования, который зависит от конкретной речи, обращенной к субъекту, и от того, как эта речь субъекта означивает.

Второй постулат Лакана — это постулат об отсутствии сексуальных отношений. Разница полов у Лакана не влечет за собой взаимодополняемость полов. Каждый соткан словами большого Другого, с которым субъект составляет пару, но каждый одинок с последствиями этих слов. Это траур невозможности слияния. Ведь двое никогда не становятся одним. Каждый противостоит этой драме неравенства, которая также является местом, где могут возникать желание и наслаждение.

Наконец, третий постулат Лакана, который выделяет Легуил, заключается в знаменитом афоризме: «Женщины не существует». Лакан не удовлетворен деконструкцией мифа о женственности, подобной той, которую производила Симона де Бовуар во «Втором поле». Подчеркивая отрицательное отношение к данной работе, отрицая «женщину», он вынуждает раздвинуть пределы логики и предлагает подумать о территории единственного числа, о переживании женственности в месте, где ни одно понятие не может ограничить этот таинственный и иногда опасный опыт: «Все женщины сумасшедшие, говорят они. Это даже то, почему они не совсем сумасшедшие, то есть не сумасшедшие вовсе». 

Размышляя о женственности, мысля в моменте, можно сказать, что субъект «сумасшедший» в силу своей способности отрываться от норм и всеобщего, чтобы испытать неограниченную территорию возможного. У Лакана стереотипы о женщинах — это не только женоненавистнические стереотипы, но и вся стереотипическая речь о женщине, — стереотипы о хорошей женщине, правильной или идеальной. Они показывают отсутствие всяких знаний о вопросе женского.

Именно потому, что никто не знает Женщину, дискурс порочит ее, говоря, что она сумасшедшая.

В психоанализе мы не устаем рассуждать на тему гендерных исследований. Мы не можем перестать говорить об этом, потому что говорить об этом не значит продвигать какие-либо укорененные стандарты. Не отказываться от разговоров о гендере означает заставить женскую позицию по-разному резонировать, чтобы она существовала как опыт, который делает женщину другой, особенной. Если женщина и является Другим мужчины, то не потому, что все женщины являются Другим мужчины, но потому, что каждая встречает в определенный момент своего существования вопрос о женственности, переживание того, что отрывает женщин от сферы «одного и того же». Опыт женственности является пограничным опытом, становлением в этой изысканной точке существом, которое ощущает себя как Другое для самой себя.

И эта новая территория знания, следовательно, открывает новый взгляд на тело, женственность, сексуальность. Неплохая перспектива в нашу эпоху умаления личности и отказа от «особых» вопросов.

Итак, я могу сказать, что дело не в стремлении присоединиться к какой-либо сексуальной идентичности, которая выдала бы мне членский билет в группу. В анализе речь идет не о том, чтобы преуспеть в соответствии с гендерными нормами, а скорее о том, чтобы понять свой пол по-своему, имея достаточно смелости и фантазии, чтобы суметь принять его на свой счет, лично. Возможности осмысления своего наслаждения, своего желания и своего способа жить целиком располагаются в уверенности и знании субъекта о себе как об исписанном, желающем и живом женском теле.

Мы можем учиться говорить об этом без клише, конфликтов и ненависти к Иному, чужому и Другому полу. Если желаете, я думаю, что всем нам нужно заново научиться говорить о себе и про себя. Кроме нашей речи, для решения вопросов о свободе и выборе у нас нет других путей.

Мы заново плетем из слов все то, что уже было соткано словами.

18+