Выдержки из выступлений участников круглого стола «Рейв как культурное явление», который проходил в рамках образовательной программы к выставке «Cлэйв ту зе рейв» в Образовательном центре ММОМА. Главный редактор российской редакции журнала Mixmag, посвященного клубной культуре и электронной танцевальной музыке, Илья Воронин, диджей и резидент клубов «Эрмитаж» и «Манхэттен-Экспресс» Олег Илюшин, диджей, промоутер и радиоведущий Слава Финист, а также фотографы Сергей Борисов и Василий Кудрявцев обсуждают российскую культуру электронной музыки и вспоминают энергетику рейва 90-х.

Илья Воронин: В 90-е было две радиостанции: попсовая «Европа +» и «М-Радио», которое слушали все нормальные чуваки. Я, 12-летний пацан, считался нормальным чуваком. И Вася Кудрявцев, фотограф знаменитый, овеянный легендами (скорее всего, если бы вы гуглили что-то по теме «Рейв в России, Москва, 90-е», то в 95 случаев из 100 это бы были фотографии, сделанные Васей). Это и The Prodigy, и всякие разные угары. «Манхэттен-экспресс», короче, когда все угорали, этот человек снимал.

…Я хотел бы с вами поговорить о том, что такое 90-е. Это же очень разное время. Первые три года от войны и разрухи и марша «голодных кастрюль» до 1999 года — кризиса, «Джаз-кафе» и прочего гламура, первых суши-ресторанов, кофеен. Соответственно, что такое 90-е, у вас есть понимание? Начнем вот с этого.

Слава Финист: Я могу сказать, что 90-е для меня и в моем понимании — это великий приход. Потому что был Советский Союз. Я приехал в 1987 году в Москву, у меня был в общаге строго вход по пропуску, никого туда не пускали. Все ходили на одни и те же дискотеки и в 90-е, благодаря как раз радиостанции «Европа +» и «М-Радио», у людей появилась свобода слушать совершенно другую музыку, которая давала людям большую свободу. Люди стали разделяться — кто-то слушал одну музыку, кто-то другую, и люди стали учиться танцевать по-разному. Началось с того, что стали появляться первые большие дискотеки, по-другому их назвать нельзя. В Олимпийском — там был Джамп, где Фонарь делал большие дискотеки, играл все подряд.

ИВ: Люди так танцевали — интересно, что никто на это внимание не обращает, они сумочки в центр ставили, дрались…

СФ: Были кружки, вокруг сумочек танцевали. Люди учились одеваться. Приходили на дискотеку, где играли все подряд от хауса, техно и одновременно какие-то группы выступали. Наверно, с появлением первых «пати»: Gagarin Party в 1991 году, потом был «Мобиле» в велоцентре. Короче, люди учились. Культура, которая была не советской, она стала потихонечку приходить через людей, через мероприятия, народ учился. Кто-то выучился, для кого-то это молодость, кто-то там вообще остался.

Вася Кудрявцев: Я окончил школу в 90 м году и, соответственно, через год страна стала другой. Я был комсомольским лидером и фанатом Depeche Mode, и благодаря этому я и попал в какую-то тусовку и, самое смешное, что одной из первых моих работ была фотоссесия Вовы Фонарева, тогда еще Капитан Фанн. Со Славой (Финистом) мы знакомы реально 150 лет, то есть с 1991 года я был знаком с ним. Вот и для меня 90-е это время, когда все было в первый раз: первые журналы, первые клубы, первые большие мероприятия, к нам поехали большие звезды, диджеи, рок-музыканты и все остальные. Конечно, очень круто было жить в то время и все это делать своими руками. Столько всего произошло, и сейчас думаешь — господи, я снимаю 27 лет! И я снял всех, мне кажется…

Олег Илюшин: Все эти дискотеки и все остальное началось у меня в Питере в 1989 году. Питер был более прогрессивным по сравнению с Москвой по музыке. У меня двоюродный брат учился здесь в железнодорожном институте, я то москвич, но я учился в Ленинграде тогда. В Питере, может быть, из–за финских, скандинавских туристов, пароходов и всего остального — все это было совсем по-другому. Потому что была центровая такая дискотека для иностранцев в Доме Радиолюбителя и там был диджей Сергей Никифоров, там были телевизоры во всю стену, группа Depeche Mode. В Москве же звучала Саманта Фокс, Модерн Токинг и все остальное, то есть была большая разница. Ну, конечно, и там и там была попса. Все–таки не было еще той волны, которая пришла в Москву в 1992-1993 году. А когда я перебрался уже в Москву, я стал работать в таком достаточно коммерческом заведении для бандюганов, которое потом превратилось в клуб «Утопия» на Пушкинской, а сейчас там, кажется, просто какой-то концертный зал. Для меня 90-е — это годы полные альтруизма. Потому что в 1995-1994 годы был полный пик клубов, вечеринок и независимых, можно так их назвать, рейвов, но мы никогда не думали о гонорарах. Все доставалось легко: ты печатал флаера на ксероксе и бежал на Пушкинскую площадь, отдавал друзьям: раздайте! На этих флаерах цена стояла 10$ и спокойно люди платили тогда по 10$ и 5$ по студенческому. Тогда в рублях эти цены писали. Никто не думал о гонорарах, о деньгах, но они как-то к нам приходили. Это было время всеобщего счастья, альтруизма для меня.

ИВ: … В России такое ощущение, что рейв, во-первых, пришел через художников, через Фонтанку, через Питер, через Тимура Новикова, который побывал где-то там на берлинских дискотеках и сказал, что вот — это новая история, культура. В России это сразу не стало массовой культурой и, вообще, не стало массовой культурой. Русский рок, видимо, никто не заборет, кроме русского хип-хопа. Я когда разговаривал о том буйном периоде конца 80-х начала 90-х, в разговоре с Ильей Бачуриным, который был главным боссом радиостанции 106.8 на то время (теперь он с Бондарчуком картины снимает), он рассказывал о том, что была такая дискотека «Молочка» на Олимпийском проспекте, и он стоял там на фейсконтроле. Я его пять раз спросил: «Как, фейсконтроль?» — «Да!» — «Какой год, 1987?». Я не мог понять, как ты мог не пропускать человека. «Пять рублей, мне могли давать 10, 15 рублей — я не пускал». Он сказал: «Я был фейсконтрольщиком!» Я говорю: «Не верю!» Вот была такая история. Это было одно из модных мест тогда в Москве. Москва действительно отставала по каким-то таким креативным показателям, соответственно вы, будучи модными людьми, пытались отгородиться, выстроить свой собственный мир.

СФ: Молочка, Молоко. Я ходил туда и немножко поучаствовал в том процессе по четвергам. В Молоке происходили четверги, посвященные Депеш Мод… Depeche Mode крутили каждый четверг и собирали полный клуб. Но туда стали приходить «широкоштанники». Люди из Люберец, из Казани приезжали, оттанцовывали всю дискотеку и после ее окончания избивали всех остальных. Любители группы Depeche Mode перестали в какое-то время тусоваться вместе с ними по четвергам в Молоке и стали тусоваться на Маяке. Стали собираться у памятника Маяковскому. Тут их тоже подлавливали и побивали… Потому что они были такие славные, крутые, броско одетые, некоторые с накрашенными ногтями. Я поучаствовал в их судьбе, когда заносил работы в дискотеку ДК МАИ, которая вмещала в себя до 2000 человек народу. Я пришел на эту тусовку и дал 50 пригласительных билетов. Я помню этот исторический момент, когда они по площади перед ДК МАИ идут всей толпой: приход депешмодевцев к ДК МАИ. И потом ДК МАИ долго являлся гнездом фанатов группы Depeche Mode. Так получилось, что там, на дискотеке, стали выступать первые наши электронные группы: Arrival, «Деконструктор», «Технология». Я помню, меня поздравляли с днем рождения на «М — радио», я был счастливым таким. Я был одним из главных людей в фанклубе Depeche Mode, мы провели самые масштабные в 1992 году мероприятия и это была феерия! Приезжали люди из BBC, и мы так гордились, что нас услышали. До приезда Depeche Mode оставалось еще 6 лет. Нужно понимать, что вся история рейва у нас — она очень связана с группой Depeche Mode. И это останется навсегда. Многие наши телодвижения шли от фанатов Depeche Mode. И до сих пор существует клуб фанатов Depeche Mode, они что-то проводят, привозят группы какие-то.

ИВ: Хорошо. 14 февраля 1991 года питерские художники-неформалы привозят с собой в Москву человек 200 санкт-петербуржцев. На танцполе находилось 200 человек — богема петербургская, плюс еще 200 человек друзей. Соответственно, были тоже бандиты, проститутки валютные и сотрудники зарубежных СМИ разных и посольств. Никто из вас точно не был на Гагарин-пати? Ты был? Многие говорят (организаторы мне говорили), что как будто ты в космос вышел без скафандра и вдохнул в себя весь этот космос. Это было схоже по ощущениям, но это еще был не предел. Да? Слова «рейв» еще не существовало в обиходе.

СФ: Да, это был не рейв, это был просто огромное большое пати. Ощущение вылета в космос было, да. Я ходил недавно на экспозицию космоса, несравнимо все было с советской — потому что стояли очень хорошо подобранные луноходы, космические корабли… И еще советский слух не был привычен к такому громкому звуку, который был тогда. Это было тоже новое, потому что из–за этого улетала голова сразу! Абсолютная очистка сознания, из–за того что был очень громкий звук. Тогда ты заходишь — и прям вау! Звук!

ИВ: Олег, ты на больших вечеринках не был. Но ты, тем не менее играл, в «Эрмитаже», который открылся плюс-минус в 1992 году, зимой.

Олег Илюшин: Ну, я там играл последний год, когда они закрылись, это был 1995 год — это был самый незабываемый опыт. Долгое время, до начала 90х, нужно было уметь придумывать всякие репризы, ты тоже читал? Команда наша, Петя с Сашей, до сих пор помню. Ставился трек и мы под этот трек читали какую-то ерунду и потом переходили в какие-то другие ипостаси. Не было CD, была одна вертушка у нашего ДК, были три бобинных магнитофона и был один кассетник и видеокассетник. И вот эти все шесть аппаратов нужно было как-то сводить вместе. Соответственно, сидел специальный человек, который перед дискотекой расписывал программу, все эти бобины были с бумажками.

Были модные видеодикассетники и, соответственно, когда проходят пять треков с бобины или кассетника, ты ставишь еще клип и тут зажигается монитор (у нас была дорогая дискотека), и всем в кайф. Я жил в Копенгагене в 80-е и у меня было полно Depeche Mode 1986 года, нормально работал в 1989 году в Питере. В Москве совсем другая была ситуация. Когда в 1993 году я начал диджеить в Москве, здесь уже появились клубы. В основном все клубы были построены иностранцами. Скажем, в «Манхэттэн-Экспресс» были американцы и диджейки строили с оглядкой на Запад. Но тоже где-то чего-то не хватало. Главное было — где достать пластинки? Это была проблема. И плюс диджеили группами, хотя диджеев было всего 30-40 человек на Москву, но какая-то была такая а-ля группировка. Они не пересекались, и я, наверно, был в самой такой тихой группе.

СФ: Я хочу рассказать об одном моменте, где-то до 1994-95 года, когда было много коммерческих клубов. Я был бессменным резидентом «Манхэттэн-Экспресс», где я без выходных полгода каждый день работал, и там была такая особенность, что в Москве танцевали под электронную музыку, под хаус, транс, это все могло играться на одной вечеринке, что было клево. Люди тусовались по понедельникам в «Манхэттэн-Экспресс», в «Эрмитаже». Потом эти андеграундные вечеринки были еще в клубе «Титаник».

ИВ: Понятно, почему начались вечеринки по понедельникам. Когда в пятницу, субботу, воскресенье Алексей Горобий и Тимур Ланский делали «Эрмитаж» и, соответственно, нельзя было ставить музыку нормальную, они ставили то, что играли в радиоэфире, подо что подпевали. И, соответственно, ребятам сказали: слушайте, нам ваша музыка не очень нравится, вот вы по понедельникам и тусите. Они сделали раз-два на пробу — и поперло. Я слышал такую историю.