Когда в наши дни говорят о популярной науке, одним из первых как правило вспоминают Стивена Хокинга. Эта известность оправдана затрагиваемыми в его работах проблемами, равно как и его доступным стилем изложения. И в связи с этим он, как правило, не вызывает нейтрального к себе отношения: каждый человек, интересующийся современной физикой, так или иначе знаком с ним и имеет сформированное о нем мнение. Отдаленные от непосредственного производства науки читатели также склонны приписывать Хокингу новаторство и смелость идей — и относительно этого они, как раз, совершают критическую ошибку. Как никто другой из современных физиков, Хокинг старается мыслить максимально близко к парадигме классического рационализма физики ХХ в. Его идеи, бесспорно, выходя на новый уровень понимания физической реальности за счет наличных в современной физике научных фактов, гипотез и теорий, являются непосредственным продолжением этого рационализма. Хокинг, как и многие его коллеги (Вайнберг, Гейзенберг, Грин, Каку и др.) — сторонник поиска классического «Священного Грааля» физических наук — создания единой физической теории, в современной науке, называемой М-теорией. Взгляд на М-теорию у Хокинга выражает непосредственную преемственность физической науки прошлого. Первый этап — объединение теорий электричества, магнетизма и света Максвеллом и Эйнштейном. Второй — последующее объединение электромагнитной силы с единой теорией сильных и слабых ядерных взаимодействий. Стремление охватить оставшуюся силу — гравитацию — представляет, во-первых, предпосылку развития М-теории в рамках существующих физических теорий, появляющихся благодаря связи и преемственности физического знания, во-вторых, в этих поисках объединения отсутствует тенденция к отходу от господствующей парадигмы мышления. Недавнее экспериментальное подтверждение существования гравитационных волн на шаг приблизило мечту об объединении четырех взаимодействий, и, возможно скоро, мы увидим первые модели, в которых все взаимодействия будут объединены.

Условно «неканоничный» же подход к основаниям физики, как философский, так и онтологический, можно наблюдать, к примеру, в идеях И. Пригожина и И. Стенгерс, писавшими о самом Хокинге: «классическая ТВС (Теория Всего на Свете), как писал Стивен Хокинг, претендует на то, чтобы постичь замыслы Бога, т.е. достичь фундаментального уровня описания, исходя из которого все явления (по крайней мере в принципе) можно было бы вывести детерминистическим способом. Мы же говорим о совершенно иной форме унификации. ТВС, которая включала бы в себя хаос на самом глубоком уровне физики, не приводила бы к редукционистскому, вневременному описанию. Более высокие уровни допускались бы фундаментальными уровнями, но не следовали бы из них» (Пригожин, Стенгерс 1999, с. 258).

Противоречивый и неоднозначный синергетический подход к интерпретации физической реальности выглядит гораздо более новаторским, чем взгляды Хокинга, которые, скорее, доносят до широкой публики итоги развития физических теорий за последние 100 лет без разрывов в исторической и парадигмальной преемственности между ними. О самой единой теории Хокинг тоже рассуждает не как писатель-фантаст или новатор, но, скорее, как ученый-рационалист, с позиций научного скептицизма: «1. Полная единая теория действительно существует, и мы ее когда-нибудь откроем, если постараемся. 2. Окончательной теории Вселенной нет, а есть просто бесконечная последовательность теорий, которые дают все более и более точное описание Вселенной. 3. Теории вселенной не существует: события не могут быть предсказаны далее некоторого предела и происходят произвольным образом и беспорядочно» (Хокинг 2014, с. 206).

Первое утверждение, как очевидно, отображает чаяния физического рационализма в его наиболее классической форме. Второе утверждение — попытка соблюдения «золотой середины» между рационализмом и релятивизмом: неважно в данный момент, существует или нет М-теория, главное лишь непрерывное диалектическое становление познания как процесса и научного знания как результата, от данного этапа развития — к неизведанному будущему, которого только предстоит достичь. Третье утверждение заслуживает более пристального внимания, так как в нем берутся во внимание феномены микромира, которые по-прежнему невозможно всецело охватить существующими инструментами познания (хотя само их осмысление по-прежнему остается рационалистическим, пусть само понятие «рациональности» и перетерпело значительные изменения, утратив коннотации, имплицируемые в «Манифесте» 1899 года).

Это значит, что если для создания М-теории действительно необходимым будет, например, одновременное знание траектории и импульса конкретной частицы в конкретный момент времени (что, исходя из не опровергнутого до сих пор принципа неопределенности Гейзенберга, невозможно), а инструменты человеческого познания по-прежнему не будут справляться с этой задачей — об М-теории можно будет забыть по техническим причинам, а не в связи с бесконечностью последовательных теорий объяснения окружающей реальности или пересматриваемых и корректируемых космологических моделей (сам вопрос о конечности/бесконечности станет невозможен в принципе, как невозможно станет любое дальнейшее продвижение исследований в этой области).

Некоторые склонны приписывать такой всеобъемлющей позиции философский подтекст, говоря о философичности взглядов Хокинга. Скорее, это — своего рода «романтика», так как сам физик не особо жалует современную философию, хотя и имеет о ней сложившееся мнение (так как, называя Л. Витгенштейна «величайшим философом ХХ века» (Хокинг 2014; Хокинг, Млодинов 2013), он определенно имеет представление как о нем, так и о других философах, — словом, нельзя сказать, что он атакует философию «вслепую»). Он отдает определенную дань уважения «подразделению» философов науки, но лишь «за попытки» (Хокинг 2014) понять науку, а не за само ее реальное понимание, признавая, впрочем, правомочность философии в сфере этического, политического и социального. Кроме того, известен также не единожды повторяемый призыв к «единому поиску», кочующий от книги к книге и от лекции к лекции: «Если мы создадим полную теорию, она со временем, в самых своих основах, станет понятной всем, а не только немногим специалистам. Тогда мы все сможем принять участие в дискуссии о том, почему существует Вселенная. Если мы найдем ответ, это будет абсолютным триумфом человеческого разума» (Там же, с. 495).

Итак, включение философов в обсуждение вопросов М-теории, по Хокингу, не только позволительно, но и желательно. Кроме того, не жалуя современных философов, Хокинг, как и любой ученый, обладал, определенными методологическими принципами, которыми он руководствовался, и из всех подходов к восприятию реальности и ее изучению, выбирал один подход, а не пользовался ими ситуативно и интуитивно. Свою точку зрения он называл «моделезависимым реализмом». И нашей целью является историко-философская репрезентация моделезависимого реализма как эпистемологической практики и ее рефлексия.

Для этого сперва стоит вернуться к двум предварительным пунктам — скептицизму в отношении философов и взгляду на судьбу М-теории. Критическое восприятие современной философии ученым-физиком безусловно имеет адекватные предпосылки — это проблема, пронизывающая всю современную философию в целом — отсутствие согласия между философами в области эпистемологии, проблемы построения логически непротиворечивого и эффективного критерия верификации и демаркации знания, дискуссии между реализмом и антиреализмом, проблема референции, споры в области философии сознания и так далее. Именно вопросы философии науки интересуют представителей других наук в философии в первую очередь. Можно констатировать, что на данном этапе развития эпистемологии, мы продолжаем по факту находиться между двумя полюсами — позицией унифицирующего формально-логического подхода к созданию единого критерия верификации научного знания (что имеет место, в первую очередь, в аналитической философии) и положениями современного эпистемологического релятивизма. Ввиду диалектической сущности, внутренне противоречивого единства феномена науки и производства научного знания, формально-логические критерии верификации, сформированные позитивизмом — от К. Поппера до И. Лакатоса и Сола Крипке [1] — лишают науку права на исключения, на «частные случаи», способные разрушить устоявшуюся научную парадигму одним подтвержденным открытием, которое не укладывается в рамки доминирующего научного мышления.

В то же время, сосредоточение на «частных случаях» и «право на собственное видение реальности» делает невозможным само понятие «объективности» научных истин. И в этом случае нам приходится либо жертвовать наукой, либо отбросить релятивизм. Как утверждает социолог науки Б. Латур в работе «Наука в действии», мы можем оставаться релятивистами только находясь на «научной кухне», то есть в процессе создания теории, когда плюрализм мнений не только возможен, но и оправдан (Латур 2006). Когда же в свои права вступает главный верификатор научного знания — Природа — и когда мы презентуем научному сообществу и всему миру результат своей научной деятельности, мы либо возвращаемся к реализму, либо наша теория теряет основания называться научной, в случае философии чаще всего превращаясь в пустую софистику.

Кроме того, Хокинг также обвиняет некоторых современных философов-рационалистов в банальности: «Многие из них — неудавшиеся физики, которым показалось слишком трудным делом разрабатывать новые теории, и вместо этого они пишут о философии физики. Они по-прежнему спорят о научных теориях начала века и не касаются передовых рубежей современной физики» (Хокинг 2014, с. 258). И если недостаток знания у некоторых школ философии науки (о которых в первую очередь идет речь у Хокинга) выражается в первую очередь в их банальности относительно научных фактов, то Брикмон и Сокал в книге «Интеллектуальные уловки» ставят другой упрек постмодернизму, наиболее ярко выраженному «представителю» релятивизма в эпистемологии — злоупотребление терминами специальных наук, их вульгаризация, а часто — их непонимание.

Но, на наш взгляд, проблема лежит непосредственно в проблеме унификации истинности и стирании различий между областями наук, игнорировании потенциальных новых прогрессивных теорий и невозможности эффективно корректировать зацементированные догмы созданного унифицированного формально-логического аппарата априорно предицируемой истинности научных теорий. С другой стороны, им противостоит эпистемология «частных случаев». Постмодернизм бесспорно поднял важную проблему, указав на то, что существует ряд истинно научных теорий, которые не согласуются с унифицированной верификацией, в связи с чем перестройки требует либо критерий, либо понимание рациональности. Но, поднимая эту проблему, постмодернизм не предлагает конкретного ее решения, выступая, помимо прочего, почвой для аргументации субъективизма и оправданием для создания псевдонаучных теорий в современном мире (что очевидно, если, в частности, помнить о таком качестве постмодернизма как призыв к «уравнению в правах» всех дискурсов — научного, религиозного, литературного, мифологического и пр.) (Лиотар 2013; Лукьянец и др. 2008).

Именно поэтому, по нашему мнению, адекватный критерий верификации в первую очередь должен быть принципиально не-унифицируемым (не сводимым к одному-единственному способу для всех подразделов научного знания), принципиально конечным (не-единая область должна все равно иметь собственные пределы, которые нельзя приумножать без необходимости), а сами критерии должны обладать принципиальной открытостью (возможностью быть в любой момент пересмотренными и, в случае потребности, отброшенными [2]). Эффективная теория познания, говоря вкратце, должна представлять собой движение посередине, находиться между абстрактным-всеобщим и частным-конкретным. И поиски подобной методологии либо не вызывали энтузиазма в философии науки, либо заводили тех, кто ее искал, в тупик. Так, например, лекционный курс Р. Карнапа, посвященный философии физики, действительно близок к подобного рода модели эпистемологии, однако его программные работы в этой области как раз наоборот тяготеют к односторонней математической формализации всего научного знания (включая принципиально не формализуемые таким образом области гуманитарных наук). Впрочем, мы не будем зацикливаться на детализации нашего понимания критериев верификации, поскольку их прояснение не является нашей целью.

Исходя из этих выводов, становится очевидным и оправданным постановка вопроса об М-теории у Хокинга: «Или А — или В — или С». Говоря более развернуто: «Или наука достигнет того, о чем мечтаю я сам» (А); «или это невозможно в принципе» (В); «или это невозможно для нас» ©. Таким образом, подобная позиция защищает от нападок с разных сторон, это — своего рода защитная реакция на возможные упреки и критику. Пригожин, говоря о Хокинге, замечает только его тезис (А), опуская тезисы (В) и ©, но — в соответствии со вполне конкретной целью. В работе «Время, хаос, квант», они со Стенгерс привлекают Хокинга в собственные союзники, выстраивая его идею об М-теории как контр-позицию, в противовес их собственным взглядам, которые сами по себе наиболее близки к (В) (с легкой корректировкой). Скорее, их позиция звучит как: «наши инструменты познания могут развиться до невообразимых масштабов, но, поскольку мир вокруг нас хаотичен и непредсказуем, мы никогда не будем способны дать ему адекватное описание». Иными словами, Пригожин и Стенгерс занимают четко определенную позицию, в которой они используют мнение Хокинга в собственном контексте, что часто случается внутри науки. С другой стороны, — если взять самого Хокинга — происходит создание «форпостов» и «ловушек», дающих возможность избежать научной критики или смягчить ее. Исходя же из защитной реакции Хокинга, взглянем на то, что он сам говорил о наиболее близкой для него философской концепции.

Максимально точным введением в подход Хокинга является постановка проблемы в том виде, в котором мы можем найти ее еще у Г.В. Лейбница: «Нередко ученые или выдумывали то, чего не было, или слишком далеко заходили в выводах из некоторых наблюдений; вместе с тем следует одобрить, что они высказали достойные внимания догадки, которые оправдались по крайней мере в некоторых случаях, и установили некоторые подчиненные положения, исходя из которых можно постепенно продвигаться в исследования причин» (Лейбниц 1982, с. 354). Итак, существует множество мнений ученых, среди которых случаются как верные, так и ошибочные. Исходя из этого очевидного тезиса (своего рода аналитической истины для эпистемологии), Хокинг строит свой подход, именуемый им моделезависимым реализмом. Данный подход основан на том, что «наш мозг интерпретирует сигналы, поступающие от органов чувств, и создает модель мира. Когда такая модель удачно объясняет события, мы склонны приписывать ей, а также составляющим ее элементам и концепциям свойство реальности, или абсолютной истины. Но ведь одно и то же физическое явление можно смоделировать по-разному, используя различные фундаментальные идеи и концепции» (Хокинг, Млодинов 2013, с. 12). И если две физических теории будут достоверно предсказывать или описывать те же события, нельзя будет сказать, что одна из них реальнее и «объективнее» другой. В таком случае, критерием использования будет наибольшее удобство какой-то из теорий.

Итак, мы имеем дело со следующей позицией: теория физики или картина мира является моделью, всегда соединенной определенным образом с наблюдениями. Наблюдения превращаются в научные факты, а факты, путем интерпретации, синтезируются и превращаются в научные теории, концепции реальности и картины мира. «Согласно моделезависимому реализму, не имеет смысла спрашивать, реальна или нет модель мира, важно одно: соответствует ли она наблюдениям» (Там же, с. 52-53). Но наблюдения не являются прямым путем построения картин мира — между ними и наблюдениями (если рассматривать последние как непосредственно определенные записанные результаты, голые данные) лежат также научные факты, производство которых прямо влияет на истинность/ложность теории. Субъективная составляющая научного факта является местом как возможности ошибок и разногласий, так и источником эвристического потенциала в производстве научного знания. Б. Латур дает довольно подробное определение факта в контексте социологии науки: «Факт — это то, что начинает формироваться в ходе разногласий как результат коллективных действий, при условии, что оперирующие с ним позднейшие тексты содержат не только критику и разнообразные искажения, но и подтверждение» (Латур 2013, с. 77). Так, например, Блондло «открывает» N-лучи в связи с ошибкой в настройках и установке оборудования в собственной лаборатории. Разногласия в научном сообществе и потребность в повторном эксперименте указали на эту ошибку, продемонстрировав научному сообществу фактическое отсутствие N-лучей в природе.

Когда проблемы субъективной стороны факта преодолеваются, наступает момент конструирования научной теории из полученных фактов. При условии, что научные факты верно интерпретируют наблюдения из объективной реальности, на их основе строится теория или целостная картина мира, которая, соответственно, таким же образом не противоречит реальности. И здесь возникает поднимаемый ранее вопрос относительно таких теорий с равной объяснительной ценностью — какая из них будет эффективней? На описательном уровне выбирается наиболее простая и «изящная» теория. Так, при построении квантовой модели в теории относительности существовал выбор: более простая (евклидовая) геометрия, но намного более сложные физические и математические расчеты, нежели при использовании более сложной (неевклидовой) геометрии. «Общепринятая» научным сообществом теория была выбрана исходя из критерия относительной простоты физических расчетов, вследствие чего пришлось пожертвовать простотой геометрических, что не отменяет факта возможности использования и другой теоретической модели. Но на уровне практического использования теории играет роль и ряд других факторов: максимальный результат, минимальные затраты или возможность применения вообще (исходя из того, что некоторые теории практически неприменимы, существуя лишь как возможность), не говоря о научной моде или идеологических парадигмах, негативное влияние которых, как и ранее, может иметь место в современной науке.

Проблема равноценности использования некоторых научных теорий поднималась еще Р. Карнапом в его лекциях по философии науки (Карнап 2008). Его базовым примером было утверждение о том, что каждый человек, к примеру, волен использовать свою собственную шкалу измерения длины, основываясь на собственных шагах. И в рамках установленной шкалы его наблюдения всегда будут верны и непротиворечивы. Проблема же находится непосредственно в сложности интерсубъективного использования подобной шкалы и потребности переводить ее в понятные окружающим эквивалентные единицы. Но является ли это свидетельством того, что моделезависимый реализм представляет собой разновидность позитивизма? На первый взгляд, кажется именно так, но, если взглянуть на пример его применения в трех судьбах М-теории в едином изложении, этот взгляд оказывается ошибочным. В логическом позитивизме (и любом другом) истина всегда фиксирована. Позитивистский подход исключает возможность принятия «объективности» взаимно противоречивых и исключающих друг друга суждений. Моделезависимый реализм как подход имеет больше иммунитета к диалектическим противоречиям и в этом ближе к прагматизму в эпистемологии Пола Куртца или Джона Дьюи.

Основываясь на взгляде Хокинга на судьбу М-теории, можно утверждать, что моделезависимый реализм рассматривает три взаимно противоречащих друг другу научных теории как объективные, так как каждая из них соответствует наблюдениям и нашим знаниям об объективной реальности. Исходя из этого, мы можем быть вольны верить в ту, которая кажется нам наиболее вероятной, но эта вероятность — сугубо субъективна до тех пор, пока не будут получены новые научные факты, способные склонить чашу весов в пользу какой-либо из теорий. В рамках сосуществования теорий, одинаково адекватно репрезентирующих физическую реальность, в каждой из них возможно движение исследований и даже исследовательских программ в отличные друг от друга стороны. Более наглядно это выглядит следующим образом: если теории А и В одинаково адекватно описывают физическую реальность, но различаются между собой определенными параметрами, в теории А вследствие продолжающихся исследований могут прийти к выводу Х1, а в рамках теории В — к выводу Х2. Дальнейшее различие теорий будет усугубляться тем, что Х1 может оказаться плодотворным и дать возможность продвинуться в понимании физической реальности, в то время как Х2 такого нового объяснения дать будет неспособен. В таком случае, теория В либо будет подстраиваться под вывод Х1 теории А, либо попросту будет признана контрпродуктивным артефактом, имеющим право существовать лишь в истории науки. Такое понимание теории познания мы можем встретить в методологии исследовательских программ одного из наиболее известных Имре Лакатоса. Тем не менее, в моделезависимом реализме выводы Лакатоса обращены, в первую очередь, на историю науки, а не на возможные предсказания будущего. Кроме того, методология исследовательских программ почти не берет во внимание теории, которые долгое время оставались и будут оставаться без какого-либо фактического опровержения или подтверждения. В первую очередь, это касается как раз теоретической физики, для которой логико-методологические программы постпозитивизма неспособны сделать сколько-нибудь продуктивных предсказаний или предоставить эпистемическое усиление одной из множества теорий или ослабить аргументы других теорий: все дискуссии происходят либо в рамках самой науки, либо в рамках оперирования данными из смежных наук (вроде экспериментальной физики), которые, пока что, не принесли желаемого результата в дискуссии вокруг фундаментальных вопросов, вроде вопроса возникновения Вселенной.

Подобным образом сосуществуют, например, теория большого взрыва (в нескольких ее вариациях) и теория возникновения Вселенной через «энтропию» (выход из вечного и безвременного состояния равновесия, который привел к появлению существования неоднородных форм материи с различными свойствами). Исходя из того, что обе теории опираются на факты, в основании которых лежат одинаковые данные наблюдения за реальностью, известные науке в данный момент, ни одна теория не получает весомого преимущества перед другой, по крайней мере, ни одна из них не достигает возможности окончательно и бесповоротно опровергнуть оппонирующую ей. Но если взять сами подходы авторов теории, можно увидеть очень строгое различие. Модель Вселенной Пригожина-Стенгерс однозначным образом отрицает позицию Хокинга, в то время, как моделезависимый реализм по факту признает право на существование обеих теорий до тех пор, пока одна из них не проявит большую эффективность. Несогласие существует в рамках научного спора, но на уровне методологии и подхода к восприятию реальности обе физические теории правильны, так как согласуются с совокупностью имеющихся данных о физической реальности. Таким образом, критерий верификации научного знания и его демаркации от псевдонаучного соблюдается путем указания на главный критерий — критерий соотнесенности теории с миром. И эта же верификация не лишает «прав» на истинность ни одну из одинаково «верных» в данный момент теорий. Подобный подход не является релятивистским, но при этом — не является также и унифицирующим, как следствие, давая науке адекватное право на плюрализм, не впадающий в субъективизм. Это — прагматический подход, подкрепленный критическим мышлением.

Если теория А более удобна, чем теория В, но некий ученый видит в теории В больший потенциал к научному прогрессу и использует ее в своей научной работе, не существует никакого формального права утверждать о том, что он — псевдоученый (в том случае, если теория согласуется с наблюдениями). Таким же образом построен взгляд на три исхода для М-теории, упомянутые нами ранее, — в связи с тем, что каждая из возможностей согласовывается с существующими на данный момент наблюдениями, все три взгляда имеют место и ни один из них нельзя назвать неадекватным до тех пор, пока не возникнут новые наблюдения. Это же касается и таких высокоабстрактных исследований, каковыми являются, например, споры относительно теории суперструн. В первоначальной интерпретации, физики вынуждены были увеличить количество измерений с четырех до десяти — в этих условиях математический аппарат начинал работать безукоризненно, успешно объясняя Стандартную модель в космофизике. Позднее, в теории струн возникает новый математический аппарат, в котором измерений одиннадцать (собственно, именно эта интерпретация теории струн, объясняющая также Стандартную модель, и получила название М-теории, «святого Грааля» современной физики). К сожалению, даже грядущие эксперименты на большом адронном коллайдере смогут лишь косвенно подтвердить какую либо из математических интерпретаций теории струн. До прямого же подтверждения той или иной версии, в теоретической физике будут вынужденно конкурировать несколько моделей, каждая из которых в рамках границ самой науки будет рассматриваться как потенциально успешная для объяснения структуры физической реальности.

Иногда, для более продуктивных выводов в рамках философии науки, те, кто занимаются этой проблематикой, должны обращать внимание не только на научные теории и говорить за ученых о том, какие методы они используют (или должны использовать), исходя лишь из соображений философов. Спор о специальных областях человеческого знания среди ученых, не являющимися полноправными специалистами в этих областях, способен завести поиск истины в глухой угол. Иногда, стоит также прислушиваться к тому, что говорят сами ученые о собственном методе. Именно интересно было услышать мнение самого Стивена Хокинга о его собственных методологичских принципах и подходах. Моделезависимый реализм демонстрирует адекватный подход к методологии познания и анализу научных суждений в рамках физических наук, так как исходит из позиций научного рационализма, оставаясь при этом в равновесии между крайней формой унификации научного знания и эпистемологическим релятивизмом. Кроме того, моделезависимый реализм наделяет научные утверждения иммунитетом, непротиворечиво включая относительно противоречащие друг другу утверждения, если каждое из них доказывается на основе тех же научных фактов (которые, в свою очередь, являются достоверными результатами научных наблюдений). Таким образом, можно утверждать, что моделезависимый реализм представляет собой своего рода гегелевское «А есть не-А» в применении его к естествознанию как теоретически и практически верного тезиса. Исходя из диалектического характера научного знания, его внутренних противоречий, более подробное рассмотрение этого подхода и его развитие может быть плодотворным как для философии естествознания, так и для философии науки в целом.

Примечания:

[1] — См., к примеру, его «Очерк теории истины».

[2] — На эту мысль нас вдохновила существующая в эпистемологии концепция «микрореволюций».

Литература:

1. Карнап Р. Философские основания физики: Введение в философию науки. Пер. с англ., предисл. и коммент. Г.И. Рузавина. Изд. 4-е. М.: Издательство ЛКИ, 2008. 360 с.

2. Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. Пер. с англ. К. Федоровой; науч. ред. С. Миляева. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2013. 414 с.

3. Латур Б. Нового Времени не было. Эссе по симметричной антропологии. Пер. с фр. Д.Я. Калугина. Науч. ред. О.В. Хархордин. СПб.: Изд-во Европ. ун-та в С.-Петербурге, 2006. 240 с.

4. Лейбниц Г.- В. Сочинения в четырех томах: Т.1. Ред. и сост., авт. вступит. статьи и примеч. В.В. Соколов; перевод Я.М. Боровского и др. М.: Мысль, 1982. 636 с.

5. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. Пер. с фр. Н.А. Шматко. СПб.: Алетейя, 2013. 160 с.

6. Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. Пер. с англ. М.: Издательская группа «Прогресс», 1999. 268 с.

7. Світоглядні імплікації науки / [Лук’янець В.С., Кравченко О.М., Озадовська Л.В. та ін.]. К.: Вид. ПАРАПАН, 2004. 408 с.

8. Хокинг С. Три книги о пространстве и времени. СПб.: ЗАО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2014. 503 с.

9. Хокинг С., Млодинов Л. Высший замысел. Пер. с англ. М. Кононова под ред. Г. Бурбы. СПб.: ЗАО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2013. 208 с.