Три круга фантазматического ада
I Шизофреническая машина
Шизофреническая машина собирает разрозненные элементы частичных влечений в поток не подчиненных организующему принципу представлений, тем самым делая их доступными сознанию. Причина страданий психотика и меланхолика берет свое начало на этом круге. Делез и Гваттари предлагают этот круг исследовать номадическим образом, оседлав шизофреническую машину в качестве производства. Они говорят, что это возможно, если попасть сюда с другой, не параноидальной точки входа. Ходят слухи, что здесь все еще можно обнаружить следы дхармы Гаутамы и сомнений, которые Христос переживал на кресте.
Главные врата в этот круг — влагалище земной женщины, через которое субъект попадает из
II Большой Другой
Большой Другой — хозяин этого круга. Его власть — установление организующего принципа движения бессознательного программного кода психики, которая на этом круге становится аппаратом. Его слуги — буквы, и имя им не Легион, но Алфавит. Большой Другой разделяет и властвует; разным территориям этого круга соответствуют разные алфавиты букв, некоторые из которых мутируют в причудливые формы иероглифов или чисел. Комбинаторные движения букв через различие и повторение образуют языки, каждый из которых универсален, но ни один из них без остатка не выражает абсолют. Власть Большого Другого организует прошлое и будущее, картины условного пространства-времени, населенного санкционированными им универсалиями. Гедель нашел выход из этого круга, но мне неизвестно, смог ли он им воспользоваться. Обнаруженный им эксплойт до сих пор остается предметом заботы местных священнослужителей, так как безвозвратно закрыл возможность выдавать универсальное за абсолютное.
Однажды попав в ловушку смысла, субъект связывает себя с этим кругом через повторение и наслаждение. Последние полвека такое положение дел возводят к ошибочному прочтению Картезия, подразумевающему коммутацию субстанций мышления и существования в одной и той же букве «я", вместо адресации их двумя различными буквами "я».
III Фантазм
Вход на этот круг открывается, если субъект замечает собственное отражение в одной из санкционированных Другим цепочек букв. Попадающий в это измерение становится бегущим по лезвию; с одной стороны его преследует опасность без остатка стать этими буквами, а с другой — лишиться существования вовсе.
По понятным причинам не каждый решается бежать без страховки. Чаще всего субъекты обустраивают себе убежище от всевидящего ока Другого в месте, которое тот посчитал несущественным, используя для этого зеркальные поверхности подпольных цепочек букв. Фрейд называл это убежище «эго». Отчего-то именно это греческое слово подошло ему, чтобы передать объект Сверх Я психоаналитикам. Как и все на этом круге, эго тоже подвержено бинару амбивалентности: его содержание накапливают или истончают; первые в надежде на то, что однажды займут место Большого Другого, вторые же стараясь выбраться из завораживающей фрактальной ловушки.
Но эти ухищрения не приводят предпринимающего их к желаемому освобождению, со временем стены даже самого надежного убежища начинают давить. Тогда субъект осваивает движение, которое членистоногие освоили уже миллионы лет назад; он меняет один зеркальный доспех на другой, оставляя мгновения беззащитности на волю карме, которая в случае, если позже она будет распознана как благая, даст следующее убежище просторнее и долговечнее. Некоторые, даже не будучи на грани отчаяния, прибегают к пластической хирургии, чтобы осуществить такой переход, становясь живыми доказательствами или опровержениями торжества человеческого прогресса над кармическими предпосылками.
Многие мастера, ссылаясь на Сутру Сердца, критикуют подобные энергозатратные подходы; в свою очередь, утверждают, что для осуществления такого движения духа достаточно только очнуться в пространстве между буквами, обретая чистый, ссылающийся лишь на самого себя символ, недуальность, дао, дзен, священный Грааль, философский камень, генитальность, а также сепарацию от матери и Реальное. Они добавляют, что хотя выговорить это пространство между буквами нельзя, если коснуться его на мгновение, приглушив его сияние и зияние, можно совершить поступок или проснуться. А если осознать, что там нет прошлого и будущего, как нет движения и того, что могло бы двигаться, что нет на самом деле и этого «там», потому что нет пространства, как места, которое можно было бы занять, то с логической необходимостью обретаешь категорический императив синтома Будды и открываешь самый торжественный выход из этого великого древнего лабиринта.
