† †

Возвышающиеся груды бересты и черного оникса качаются в легком бреду — ничего не просящие, принимающие все.

† †

Все расточается в эфир и невесомый дождь. В затопленной тишине кристаллы как будто золы бесшумно являются. Моря безразличия.

† †

Мы должны учитывать возможность того, что депрессия совершенно материальна, даже делима на элементы. В одной из своих записных книжек Чоран писал: «Предоставленная самой себе, депрессия разрушит даже ногти на пальцах».

† †

Мы горячо молились, что в один прекрасный день станем подобной субстанцией, бесформенной и страшной массой, массой, которую можно исторгнуть, которую темные богословы назовут темными именами, как прекрасную и разряженную звездную пыль.

† †

Склеп Книги. Умирание Ницше исполнено глубокого драматизма, даже мелодраматизма, оно было окружено безумием, мифом, бредом, пророчествованием, интригами, болезнью, параличом и молчанием, вплоть до самой его смерти 25 августа 1900 года.

В противоположность этому, смерть Шопенгауэра происходила без драм и событий. В сущности, он почти спал во время собственной смерти. Он просто покинул этот мир во сне утром 21 сентября 1860 года. Несколькими месяцами ранее Шопенгауэр в письме своему больному другу адресовал следующее замечание: «Сон — это источник здоровья и сил, в том числе интеллектуальных. Я сплю по семь, часто восемь, иногда девять часов». Это исходило от философа, который написал, что «смерть для целого вида все равно что сон для одного»…

Вечером первого апреля 1876 года тридцатичетырехлетний Филипп Батц собрал вместе все копии своей книги «Философия искупления», которые только что пришли к нему от издателя. Он работал клерком в финансовой сфере около десяти лет перед тем, как с отвращением уйти в отставку. Он был освобожден от военной обязанности в связи с общим истощением и утомлением. Его заблудшие поэмы и литературные опыты остались неопубликованными. С тех пор, как был еще подростком, он со страстью читал Шопенгауэра, Канта и Леопарди.

Почти девятьсотстраничную «Философию искупления» Батц опубликовал под псевдонимом Филипп Мейнландер. В этой книге он размышлял о всеохватывающей «Воле-к-смерти», которая безразлично движет все сущее, чтобы свести на нет свое собственное существование. В своей крошечной квартире в Оффенбахе Батц сложил все свои книги в одну большую груду на полу. Он встал на самый ее верх и повесился на потолочной балке комнаты.

† †

Чтобы создать словарь тщетности, — вот отчего философ — библиотекарь, поэт книжных воров.

† †

В этом мрачном чертоге мхов обитают тысячи полупрозрачных комментариев, очищенные почти до небытия, в окружении разъеденных известняков Ахейского царства.

† †

Заклинание Книги. Что более проникновенно? — суицид запланированный или случайный? Я думаю об Осаму Дадзай, чья книга «Исповедь неполноценного человека» оставляет самые выразительные впечатления об исступленном и гнетущем отдалении от собственной сущности. Она начинается с признания: «Я никак не могу угадать, на что должно быть похоже проживание человеческой жизни».

Дадзай пытался покончить жизнь самоубийством несколько раз. Однажды — холодной декабрьской ночью 1929 года, прямо перед экзаменами. Передозировка снотворного была недостаточной; он выжил и закончил университет. Снова — в октябре 1930 года, в бесплодных дюнах пляжа Камакура, в этот раз это должно было стать двойным самоубийством, вместе с женщиной, которую он едва знал. По трагическому стечению обстоятельств женщина утонула, а Дадзай был спасен рыбацкой лодкой. Он женился и начал писательскую карьеру. Еще раз — весной 1933 года, он повесился на балке в гипнотизирующем тепле токийской квартиры; Дадзай снова выжил, но был госпитализирован, впоследствии у него развилась морфинная зависимость. И опять — осенью 1936 года, когда распадался брак, Дадзай и его жена совершили попытку покончить с собой, и, к ужасу обоих, остались живы.

Жизнь Дадзай, со всем трагизмом и абсурдом, немногим отличается от той, что он изображал в своих книгах. Он писал: «Что пугало меня, так это логика этого мира; сквозь нее проглядывает искушение чего-то неисчислимо могучего».

Летом 1948 года, во время работы писателя над новой книгой, труп Дадзай был найден рядом с телом его жены, оба утонули в канале Тамагава. Его роман, озаглавленный «Прощай», остался неоконченным.

† †

Даже самые плотоядные растения, обитающие на тысячах лун, лежащих на кончике пальца, скептически настроены ко всем моим усилиям.

† †

Простертые от размытого горизонта, безмолвные бассейны из черного базальта буравят вглубь камень и наши настойчиво увядающие кости. Дремота разрастается в направлении обрамленной солями амнезии внутрь высушенных черепов. Выжженный, блуждающий соляной раствор выделяется из каждой поры.

† †

Труп Книги. Где-то около 1658 года Паскаль задумал амбициозный проект — написать книгу о религиозной философии. Она так и не была окончена: работа была прервана в связи с смертью Паскаля четыре года спустя. Что осталось от книги, сегодня известной как «Мысли», так это один из самых ярко неоконченных проектов в истории философии.

Следует признать, что Паскаль частично сам виноват в путанице. Он писал свои многочисленные фрагменты на больших листах бумаги, отделяя один фрагмент от другого горизонтальной линией. Когда лист был заполнен, он разрезал его по этим линиям так, что каждый фрагмент оказывался на отдельной полоске бумаги. Эти полоски затем собирались им в пачки. После этого Паскаль протыкал отверстие в верхнем углу каждой полоски, пускал через них нитку и таким образом сшивал пачки. Многие из этих пачек были сгруппированы тематически — к примеру, так были сшиты фрагменты о человеческом тщеславии, скуке или религиозном отчаянии. Другие же сшитые пачки не обнаруживали в себе никакой тематики, а многие фрагменты и вообще не были сшиты. Таким образом, читатель оказывался лицом к лицу с несобранной книгой.

Что поражает меня, так это забота, с которой Паскаль отнесся к своим текстам, переплетая их вместе, — так переплетается ткань или заживающая рана. Вечером 23 ноября 1654 года с Паскалем произошло то, что исследователями принято считать «вторым обращением». Происшедшее было записано в виде короткого текста под названием «Заметка». Состоящий из сжатых описаний мистических видений огня и света, он был написан Паскалем на крошечном клочке пергамента. Он был зашит в подкладку его куртки так, что всегда находился у сердца, и был обнаружен там после смерти философа.

Не знаю отчего, но часть меня втайне разочарована тем, что пергамент не был пришит Паскалем прямо к самой его плоти, возможно, он оказался бы где-то над левым соском. Тогда он бы гноился и цвел из груди лирическими, напоминающими завитки побегами черного опала, не отражающего свет, постепенно превращающими все его тело во множество чистых крупиц пепельных мыслей.

† †

Ставшие кормом планктона, погруженные в сон глаза свергаются вниз, к священному.

† †

Увядание книги. Главная работа Шопенгауэра — «Мир как воля и представление» — есть один из самых значительных провалов систематической философии. То, что началось со сверкающей архитектоники Канта, обрушилось под градом сомнительных подозрений в адрес безличного мира, раздраженных обвинений человечеству, ночных воззваний к вселенскому страданию и окоченевших афоризмов, забальзамированных в плотной прозе, которая тащится вслед раздумчивым декламациям о душевном спокойствии, отказе и пустоте.

Если философия Шопенгауэра и пессимистична, то только потому, что лежит где-то между философией и негодным воззрением; силлогизм погребен под угрюмым отказом от чего бы то ни было, и он, этот беззвездный, но ясный отказ от любого достаточного основания, эта тщетность философии и есть — ключ к философии как таковой.

В сущности, Шопенгауэр настолько преуспел в таком роде пессимизма, что первый обозреватель его книги предположил, что Шопенгауэр к моменту ее выхода был уже мертв (он не был — и тем не менее был разочарован обзором).

† †

Отчасти истощен. В некоторой степени пресыщен.

† †

Я некоторое время не слышал о Т.Ю., и уже собирался связаться с ним, когда получил от него e-mail. Он писал мне, что его друг только что совершил самоубийство. Он повесился, наклеив черную ленту в виде буквы «Х» поверх рта и глаз.

Я не знал, что сказать на это. Я послал в ответ свои соболезнования; но душераздирающая картина черных глаз и рта застряла у меня в мозгу — одной смерти недостаточно.

† †

Арабеска апатично раздувает свои чернила вокруг наших овальных снов. Мы готовы произносить звуки только посреди неясной геометрии черных вулканических песков. Громадные, невозможно правильные формы изрезанного узорами угля колеблются над нами, как будто чего-то ждут.

† †

Жуткий Никрономикон, запрещенные Культы Трупоедов, богохульные Тайны Червя… Идея того, что человек может быть сведен с ума тем, что написано в книге, фантастична, даже абсурдна — особенно сегодня, когда физическая книга как таковая исчезает в запутанных скоплениях метаданных. Мы настолько отвыкли от того, чтобы потреблять книги для получения информации, что с трудом можем представить себе, что книга в ответ может потреблять нас. В 1809 году Томас Фрогналл Дибдин публикует Библиоманию, или Книжное Безумие. Там описываются квазимедицинские диагнозы, живописующие индивидуумов, буквально потребленных книгами, в порядке от одержимых писчей бумагой или напечатанными в несокращенном виде экземплярами до поглощенных страстью к «книгам, набранным готическим шрифтом».

Анатомия Библиомании Холбрука Джексона, изданная в 1930 году, следует дальше, проводя ту черту, где библиофилия становится библиоманией. Безумство обладания книгами утонченно превращается в безумство быть обладаемым книгами. Джексон даже подробно излагает, кто, без сомнения, является вершиной библиомании: «библиофаг», настолько поглощенный своими книгами, что начинает пожирать их, благоговейно делая их частью своей анатомии, стирая любое различие между буквальным и образным.

За пределами этого находится спящий-книжник. О нем вскользь упомянуто в Commentario Philobiblon, анонимном комментарии на трактат Ричарда де Бюри середины XIV века. В нем спящий-книжник определен как «особая разновидность монаха, который спит, как книга [кодекс]».

† †

Черное сияние в самых глубоких лунатичных морях, невидимых, как наши кристаллические шарниры и фиброзные члены, осязаемых, как наши мрачные театры сомнения.

† †

Черная желчь, блестящая логическая точка, понижена до статуса земли, червей, материи из ила. Затерянные в мыслях. Дрейф в далеком космосе. Сон без сновидений.

† †

Вздох — финальная стадия лирики.

† †

Хмурое каление.

† †

Мы испещрены абсурдными наростами, безмятежный камень и графитовые собрания спрятаны глубоко в отливе прибоя нашего презрения к этому миру. И что есть наша инертность в сравнении с неподвижностью подвешенных планет?

_____________

Перевод Натальи Серковой

Перевод сделан по тексту Thacker, E., From Black Bile // Mors Mystica: Black Metal Theory Symposium. Schism, 2015

TZVETNIK

(FB) (VK) (IG)

@natalyaserkova