Одиннадцать ноль ноль на экране телефона… нет, даже раньше. В этот раз я вроде выспался, хотя спал и не в своей постели. Практическое отсутствие мебели, японские картины эпохи Сегуната, остатки благовоний в ящичке… если бы не мое точное осознание места моего нахождения, то эту комнату можно было бы принять за квартирку в одной из тех восточноазиатских стран, в которых диктатура, служащая опорой рынку, шерстяной рукой сделала всех счастливыми и под напором времени и народа оставила свою власть. Но я думал не о паках, кайши и либерально-демократических партиях, а о той, у кого я гостил и занимал место…

Достаточно рано разминувшись с ней, я зашел в Додо пиццу, лучшая компания, которая возникла за последние пять-семь лет. Хорошая пицца, ассортимент и помощь оппозиционерам. Заказав одно из комбо и усевшись за стол мой глаз приметил двоих лысых мужчин, одного средних лет, другого несколько постарше, что заказали то же самое. Их немодный, небрежный, серо-черно-чутка-оливковый оттенок возбудил мимолетом в душе подозрения о слежке… паранойя. Бессердечная… хотя нет, с сердцем у неё все в в порядке. Слишком сердечная сука. Но кто я такой, чтобы за мной следить? Никто. Член незарегистрированной, но бойкой, активной партии. По факту никто, но когда к тебе приходят, опознав по камерам, а после бюрократическо-кафкианских событий сторожат у двери, чтобы в случае чего поймать и снова отвести в ОВД, то начинаешь несколько оглядываться. Но надеюсь, что излишнее внимание ко мне было связано лишь с той оказией, которая обычно возникает в системе бумаг, постановлений и законов при распространении щупальцев государства в тело гражданского общества, разъединяющих его, подчиняя и добывая знание о каждом человеческом существе. В общем, скорее всего это были просто местные жители, возможно рабочие, измельчавший, раздробленный в России класс без профсоюзов, обществ взаимопомощи и касс. Эти рабочие не устроят яркую демонстрацию с лозунгами неприятными мне (но не всякий лозунг должен быть мне приятен), но приятными части граждан, что, как и я должны иметь право на самовыражение.

Поев (это был завтрак или обед? Точно не полдник), я отправился домой, по дороге переменив направление на Фаланстер. У станции, куда я спускался, полиция проверяла паспорт девушки европейской внешности. Обычно они проверяют паспорта только у людей, на чьих лицах отобразились солнце и песчаные бури. Обе проверки отвратительны. Играющая в наушниках N.W.A. отражала мои эмоции.

Наушники были китайскими, беспроводными. Надевая их, я чувствовал себя в кибербудущем, где Нео-Китай с возросшей технологической мощью занял место США. Только я живу в киберреализме.

В центре было много проезжающих полицейских машин, машин Росгвардии, СК и скорых. Как я выяснил вечером, такое скопление органов правопорядка было из–за выступления нашего солнцеликого вождя по поводу присоединения старинных греческих территорий, успевших побыть скифскими, сарматскими, германскими и тюркскими. Обыски организаторам выступления на стадионе, на котором многие были без масок, не грозят. Они не будут ночи на пролет думать приедет ли к ним карета антиподов Санта-Клауса, что не дарят, но берут.

Сегодня я купил сборник эссе Вальтера Беньямина. Неомарксист, еврей, теоретик культуры. Повлиял на Арендт. Уехал из Германии, как и многие интеллектуалы после прихода НСДАП. Интересно как судьбы интеллигенции, еврейской во многом только по происхождению, схожи с судьбой многих русских интеллигентов. Бегство из страны, власть в которой установила тоталитарная партия с социалистическими лозунгами.

Мне написал друг. Он согласился со мной прогуляться по центру многострадального, несколько раз перестраивающегося и великого города, претендующего на славу родины Цицерона, Тацита и Катона. Мы прошлись от памятника человека, смотрящего с любовью, нежностью и болью на свою страну, до площади, на которой при империи был росгосстрах, а при советах и поныне росгосужас. Даром, что памятник этому ужасу неподалеку от здания стоит.

На протяжении прогулки я постоянно подмечал машины полиции, СК и Россгвардии. Подмечал росгвардейцев и полицейских. Без такого их количества и без звонка мне сегодня секретарши суда день был бы гораздо лучше.

Прогулка по центру часто доставляет мне удовольствие. За последние три года я его почти выучил. Знаю где посидеть, где выпить, где помолиться. Давно не был в церкви. Я предпочитаю лютеран. В меру богатые, в меру аскетичные, поющие, любящие жизнь и свободу. Приходите к ним на Рождество, у них есть олень!

Столько воспоминаний связано с центром! Здесь праздновал совершеннолетие, здесь гулял с теми или иными знакомыми, друзьями, здесь был на митинге, здесь в пикете. Здесь хороший книжный, в котором (именно в нем!) я хочу купить Бесов Достоевского. Люблю его за психологизм, тонкое описание человеческих переживаний и души.

Здесь посольство Беларуси. Красивое здание отдано не самому эстетичному государству. Но оно станет тактичнее, краше, у них прибавится чувство вкуса. Уже прибавилось.

Старинные здания возвращают даже самому упертому евразийцу европейское чувство. Где ещё, как не в Европе могут быть такие фасады, перепады высот, оставшаяся пока ещё в самовыражении свобода!

Снова возвращаю повествование к Лубянке и к тому памятнику ужасу, о котором я говорил. Это просто камень. Камень лагеря. Потрепанные таблички с информацией, приводящей в ужас. Миллион расстрелянных, 4 миллиона в лагерях (или прошедших через лагеря, к сожалению, не запомнил) 6.5 миллионов раскулаченных.

Мы пошли к Кузнецкому мосту, рассуждая о архитектуре, истории и судьбах России. Попрощались.

Хорошая была прогулка.