«Нас долго везли в холодных товарняках, а потом выкинули в степь»

В 1946 г. на территорию Западной Украины вошли карательные дивизии НКВД — началась специальная операция «Большая блокада» (Патриляк, Ляпіна 2016), которая в следующем году сменилась специальной операцией «Запад». Советская власть решила разделаться не только с Организацией украинских националистов (ОУН) и Украинской Повстанческой Армией (УПА), партизанским движением, оказавшим упорное сопротивление Москве, но и с родственниками бойцов, служивших в этой армии, а также вообще со всеми, кто так или иначе был связан с «бандеровским подпольем», вне зависимости от их пола и возраста. ОУН и УПА, боровшиеся за независимое украинское государство, были объявлены фашистскими организациями, управляемыми из враждебных иностранных центров. Одних людей расстреливали на месте, пытали, отправляли в тюрьмы и лагеря. Других депортировали в Казахстан, Сибирь и отдаленные регионы СССР в качестве «специальных переселенцев», поставленных на строгий учет и пораженных в гражданских правах. Как заключенных, так и спецпереселенцев принуждали осваивать тяжелые и вредные производства. Согласно некоторым оценкам только в 1947–1950 гг. из городов и сел Западной Украины в Центральную Азию (преимущественно Казахстан) и ряд областей РСФСР были депортированы около 203000 украинцев (Сергійчук 2017: 6).

«Нашу семью предупредили, и мы некоторое время прятались. Но потом был большой снег, и мы остались дома. Только легли спать, как за нами пришли. Потому что мой родной брат Михаил служил в УПА» — рассказывает Анна Грищук (1930 г.р.). «В 1947 году в товарных вагонах, в холоде, голодных, нас везли в Казахстан. Пока мы ехали, моего брата убили. В Майкудуке нас разбросали по домам людей. Некоторые хозяева обзывали нас бандерами, принижали. Другие относились нормально. Но нам еще повезло, поскольку нас подселили к людям, а мой отец нашел работу. Некоторых людей выкидывали в степь, многие не могли освоиться и голодали долгое время. А еще многие погибли в пути»*.

Александра Иосифовна Когут-Волошин, активистка украинской диаспоры Караганды, в свою очередь вспоминает рассказы матери о том, как их везли, истощенных, больных, буквально пожираемых вшами, как по дороге умер младенец — ее брат… Людей встретил казах в малахае, и встретил с удивлением: «Говорили, бандитов привезут, а это голодный, холодный люд». «Мы чувствовали себя чужими тут, и в школе было много унижений. Русские называли нас бандерами, хохлами, казахов — калбитами. Спасало то, что мы были вместе, мы с подругою учили песни своих родителей и пели их…»**.

Спецпереселенцев эксплуатировали на самых тяжелых работах и травили ядовитыми металлами в подземных шахтах. Их церковь запретили, над их родной речью насмехались, их детей третировали. Они выжили. Они остались собой — непокоренными и свободными людьми, украинцами. Не все, но многие смогли передать родную культуру, язык и историческую память детям и внукам. Летом и осенью 2022 г. мне удалось побеседовать с украинцами, живущими в Караганде (каз. Қарағанды), казахстанском «городе ссыльных», где сложилась значительная диаспора из переселенных лиц и их потомков. Почти каждый информант, поделившись воспоминаниями, с тревогой в голосе переходил к нынешним военным событиям на востоке Украины. Историческая память — это не только инструмент сохранения идентичности, но также инструмент рефлексии. Запомнился эмоциональный монолог Марии Нагирны-Сусак, пережившей тюрьму в месячном возрасте (1945 г.) и депортацию в Казахстан в трехлетнем (1947 г.). Показав мне фотографию своей матери Параскевы, чьим вторым мужем был боец УПА, она со слезами обратилась к портрету: «Мама моя, мама, про Вас говорим. Слышите меня, мама? Мамочка, теперь снова идет война, люди гибнут. Ну как же можно, чтобы человек убивал человека? Зачем это и когда кончится?»***…

Разумеется, значительная часть потомков спецпереселенцев подверглась русификации, как навязанной сверху, так и в силу естественных механизмов ассимиляции. И все же многим удалось сохранить украинскую национальную идентичность, чему в значительной степени способствовало обращение к религии. Несмотря на работу гигантской военно-полицейской и идеологической машины тоталитарного государства, которая еще много лет перемалывала людей, она своего не достигла — не сломила человеческого стремления к свободе.

Общение с более чем двадцатью информантами (глубинные и неструктурированные интервью), представителями трех поколений, показало основные механизмы культурной памяти, среди которых важнейшими остаются сакральные и религиозные практики, как церковные, так и домашние обряды (колядование, поминки и пр.). Исключительно важную роль в этом процессе сыграла организация греко-католической общины в подполье, катакомбной церкви, действовавшей в Казахстане и других советских республиках в 1950-1980-е гг. вплоть до возрождения распущенной и запрещенной советскими властями Украинской Греко-Католической Церкви (Ліквідація УГКЦ 2006). Несмотря на суровые наказания и постоянную угрозу (ряд священников, монахов, диаконов и церковных активистов поплатились за свою деятельность свободой и жизнями), семьи переселенцев практиковали рідну віру, что имело для них не только духовную, но и культурную, этнополитическую ценность.

22 февраля 2023 г. на площадке Французского Института исследований Центральной Азии (IFEAC) я сделал доклад «Греко-Католическая Церковь в подполье: воспоминания украинцев Центральной Азии». В нем были представлены некоторые материалы полевого исследования, проведенного в г. Караганда. В дополнение к ним использовались воспоминания репрессированных, собранные монахиней Анастасией Балинской (Українська Голгота 2017), а также материалы казахстанского католического журнала «CREDO». Целью этого доклада было реконструировать жизнь греко-католиков, проводивших богослужения катакомбно (в подполье, надомно или, как выражаются сами информанты, «по хатах»), представить биографии наиболее выдающихся церковных фигур, священников и епископов, окормлявших паству в Казахстане и Кыргызстане, продемонстрировать их роль в сохранении и передаче исторической памяти на протяжении трех поколений, а его главным содержанием стали воспоминания самих участников подпольной церковной жизни, которые начали открыто исповедовать свою веру только после распада СССР. Настоящее эссе представляет собой краткое изложение прозвучавшего доклада.

Ut Unum Sint: уния до и после запрета

Современная Украинская Греко-Католическая Церковь (УГКЦ) — преемница Митрополии Киевской, Галицкой и всея Руси (Ecclesia Ruthena unita), образованной в Речи Посполитой вследствие Брестской унии (1596 г.), заключенной между православными и Католической церковью. Согласно этой унии православные приходы, которым гарантировалось сохранение византийского обряда, их религиозных убеждений и социального положения, входили в единство со вселенским христианством и признавали видимым главой церкви Папу Римского, наследника Апостола Петра. Таким образом восстанавливалось единство христианской общины, разделенной великим расколом XI века. В свою очередь Русинская Греко-Католическая церковь, включающая Мукачевскую епархию в Украине и две независимые юрисдикции за рубежом, наследует структурам, появившимся благодаря Ужгородской унии (1646 г.).

Стоит напомнить, что в «Символе веры», главной молитве православных и католиков, где кратко перечисляются основные исповедальные догматы, истинная церковь характеризуется как единая, вселенская (католическая), апостольская, святая. Стремление к восстановлению церковного единства можно выразить евангельскими словами: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня» (Ин. 17:21). Первые строки «Ut Unum Sint» (укр. «Щоби всі було одно») стали девизом греко-католического монашеского братства василиан (Орден святого Василия Великого или Ordo Sancti Basilii Magni, сокр. OSBM). Тех представителей восточного литургического обряда, возникшего и оформившегося в Византии, которые признали единство церкви, гарантированное папством, принято называть униатами (от позднелатинского unio — единение). Также униатов называют греко-католиками или католиками византийского обряда.

После разделов Речи Посполитой часть украинцев греко-католиков на территории Российской империи была присоединена к православной церкви, а часть осталась в подчинении у Рима. Папа Пий VII в 1807 г. учредил униатскую Галицкую митрополию с центром во Львове. В 1839 году 1607 униатских приходов и более 1 млн 600 тыс. человек перешли в юрисдикцию православной российской церкви. Единственной униатской епархией в Российской империи некоторое время оставалась Холмская епархия, однако она была обращена в православие в 1875 г. В 1905 г., воспользовавшись манифестом императора Николая II, в коем утверждались начала веротерпимости, часть бывших греко-католиков вернулась к унии.

В Австро-Венгрии, куда входила часть Западной Украины, греко-католиков защищала внутренняя политика Габсбургов. В период между Первой и Второй мировыми войнами УГКЦ активно развивалась, в частности, благодаря деятельности митрополита Галицкого Андрея Шептицкого (Вендланд 1997). В сентябре 1914 г. А. Шептицкий был арестован российскими оккупационными властями во Львове, находился в ссылке, а затем в заключении в Спасо-Евфимиевском монастыре в Суздале. После Февральской революции он был освобождён, в конце 1917 г. вернулся во Львов, поддерживал идею независимой Украины, за что арестовывался уже польскими властями. Одной из наиболее важным вех в деятельности Шептицкого стало финансирование и кураторство всеукраинского общества «Просвіта» («Просвещение»), разветвленной организации культурно-просветительского характера, которая с одной стороны прививала грамотность и позволяла осваивать самые разные навыки широким слоям населения, а с другой противостояла колонизации и антиукраинским течениям в культурной жизни. Неприязнь к УГКЦ и лично митрополиту Шептицкому от царской администрации унаследовали большевики. Уже после присоединения Западной Украины к СССР в 1939 г. НКВД стал готовить ликвидацию униатской церкви и низложение авторитетного митрополита, для чего был завербован будущий лидер движения за присоединение к московскому патриархату протоиерей Гавриил Костельник. Современные российско-православные исследователи, как и духовные лидеры РПЦ, этого не скрывают, напротив, позитивно оценивают сотрудничество священников и чекистов (Веденеев 2017).

Начатый процесс был прерван из–за оккупации Украины нацистской Германии в 1941 г. Но в 1946 г. советская власть продолжила задуманное, теперь уже обвинив УГКЦ в сотрудничестве с германскими фашистами и поддержке ОУН-УПА. Состоялся т.н. «Львовский собор», на котором были провозглашены ликвидация Брестской унии 1596 г. На «соборе», не отвечавшем ни единому каноническому требованию и проходившем фактически под дулами НКВД, никто из греко-католического епископата не присутствовал (Ліквідація УГКЦ 2006). После его завершения недвижимое имущество ликвидированной УГКЦ было передано в пользование РПЦ. Все священники, которые не поддержали решение «собора», были осуждены или ушли в подполье, их приходы закрылись. Репрессии коснулись 70% духовенства. Более 1600 священников оказались в тюрьмах и лагерях (Українська Голгота 2017: 12).

Ликвидация русинской униатской церкви на территории СССР, т.е. Мукачевской епархии, была произведена еще более брутальным образом. После убийства агентами МГБ главы Мукачевской епархии, епископа Теодора Ромжи (1911–1947) власти инициировали отмену Ужгородской унии и присоединение русинских униатов к РПЦ. Организовывать для создания видимой легитимности церковный «собор» в случае русинских униатов власти не стали (Боцюрків 2005: 195-200). Тайным главой Мукачевской епархии в 1947–1983 годах был епископ Александр Хира, проживавший с 1957 г. в Караганде.

После смерти И. Сталина, на волне хрущевской «оттепели» часть украинцев, связанных с ОУН-УПА, были освобождены из заключения. Смягчилась власть и в отношении униатского духовенства. По состоянию на сентябрь 1956 г. из мест ссылки на территорию Западной Украины вернулось 285 греко-католических священников, осужденных в течение 1946-1949 гг. Однако вести душепастырскую деятельность они не могли и находились под пристальным присмотром органов госбезопасности (Брегеда 2010: 123-150). Вернувшиеся в Украину епископы Николай Чарнецкий (1884–1959) и Иван Лятишевский (1879–1957) приняли покаяния действующих священников, перешедших в православие, и восстановили их в составе катакомбной УГКЦ (Боцюркiв 130). При этом многим другим клирикам возвращение в Украину было запрещено, а часть из тех, кто могли это сделать, решили остаться со своей паствой в спецпереселенческих районах.

Вследствие депортации немцев, поляков и западных украинцев в советской Центральной Азии возникла значительная католическая община. Караганду даже стали называть «Вторым Римом» или «советским Римом». Многие украинские епископы и священники служили оба литургического обряда: западный (латинский) и восточный (византийский). В лагерях и в изгнании это позволяло им окормлять не только украинскую паству, но и представителей римского католицизма.

Волей советских карательных органов с Казахстаном и другими республиками Центральной Азии оказались связанны судьбы многих выдающихся украинских католических клириков. Здесь можно вспомнить епископа Никиту Будку (1877–1949), арестованного вместе с другими епископами УГКЦ 11 апреля 1945 г., приговоренного к 8 годам лагерей особого режима, отбывавшего срок в Казахстане, погибшего от тяжких работ 1 октября 1949 г. в лагере под Карагандой и причисленного во время посещения Украины в 2001 г. Иоанном Павлом II к лику блаженных.

Под именем патера Готлиба остался в народной памяти аскет Богдан Юрий Тодавчич (1923–1992), монах из ордена василиан, в 1958 г. подпольно рукоположенный в сан священника во Львове, с 1958 по 1974 гг. катакомбно служивший в Караганде, Макинске и Фрунзе (Бишкеке). В Кыргызстане до 1990 г. о. Богдан (Готлиб) служил мессу по латинскому обряду уже легально, в 1975-1983 гг. он был викарием, а в 1983-1990 гг. настоятелем фрунзенского прихода, где пользовался особенно трепетным отношением со стороны прихожан (Свидницкий 2007). С прекращением советского режима он уехал в Украину и участвовал там в восстановлении Имстичевского и Боронявского монастырей.

История греко-католиков Центральной Азии также хранит имя епископа Йосафата Федорика (1897–1979), осужденного в 1952 г. за организацию церковного подполья в Украине к 25 годам лагерей и 5 годам лишения гражданских прав с конфискацией имущества, отбывавшего наказание в лагерях Воркуты, затем в Новокузнецке, освобожденного без права возвращения в Украину в 1960 г., прибывшего во Фрунзе и работавшего здесь, а в 1964 г. в Караганде тайно рукоположенного в сан епископа (Карпинець 2008). В 1967 г. Й. Федорик добился возможности вернуться в Украину.

Не менее значителен священник Антоний Станканинец (1905–1999), в 1930-х гг. преследовавшийся венгерскими властями, а после войны — советскими, осужденный на 25 лет Карлага, в 1957 г. освобожденный и тайно опекавший католиков Чу (Джамбульская обл. Казахстана) и других населенных пунктов, включая кыргызстанские.

Особенно почитается католиками беатифицированный Алексей Зарицкий (1912–1963), священник, арестованный советскими властями в 1948 г., осуждённый на 8 лет лишения свободы, освобожденный в 1954 г. и сосланный в Караганду. Хотя в 1957 г. Зарицкий был реабилитирован, он остался в Казахстане, служил мессы украинцам и полякам, а также совершил опасную поездку в Сибирь, где встретился с отбывающим наказание украинским епископом, впоследствии кардиналом Иосифом Слипым, после чего вновь был арестован и сослан на Урал, а, выйдя на волю, вернулся в Казахастан (Поплавский 2015). 8 мая 1962 г. его опять арестовали по обвинению в «бродяжничестве» и заключили в лагерное поселение Долинка близ Караганды, где он умер от от гастрита и гипертонического криза в 1963 г.

Упомянуть нужно и римско-католического ксендза Владислава Буковинского (1904–1974), родившегося в Бердичеве (Украина), рукоположенного во священство в Кракове, арестованного НКВД 22 августа 1940 г. и находившегося в луцкой тюрьме до 26 июня 1941 г. Вновь о. Владислава чекисты схватили в ночь с 3 на 4 января 1945 г., он был приговорен к десяти годам исправительных лагерей, а в 1950 г. оказался в лагере в Джезказгане (каз. Жезқазған), где работал на медном руднике. После освобождения в 1954 г. был отправлен в ссылку в Караганду. Этнический поляк, о. Владислав отказался от возможности вернуться в Польшу, и в 1955 г. принял гражданство СССР, а с ним окончательно принял свой крест. Работая сторожем на стройке, он продолжал тайно служить мессы, за что в 1958 г. был приговорен к трем годам лишения свободы и до 1961 г. находился в заключении в Иркутске, после чего вернулся в Казахстан. В 1974 г. Буковинский умер в карагандинской больнице от внутреннего кровотечения, следствия болезней, заработанных в лагерях, и в 2016 г. был беатифицирован. Апостол Казахстана, как его называют католики, во время суда над ним поднял вопрос о культурных правах национальных меньшинств: «…Те люди, в защиту которых я выступаю, это немцы и поляки. Их привезли в этот край. Могут ли они чувствовать себя очень хорошо? Если бы привезли группу русских православных в Бурятию и велели бы им там жить, а там не было бы никакой русской советской школы. И если бы русские вдруг заметили, что их дети всё реже говорят по-русски и даже стыдятся русского языка, дети всё чаще и охотнее говорят по-бурятски. И при этом их ещё и воспитывают верующими буддистами, а не православными, то нужно спросить, могли ли эти русские — а вы, граждане-судьи, русские, — быть довольны своей жизнью в Бурятии?» (Deutschе Allgemeine Zeitung 2016).

Слуга Божий Александр Хира и «подпольный украинский клуб»

Чаще всего мои карагандинские информанты вспоминают легендарного Александра Хиру (1897–1983). Он родился 17 января 1897 г. в селе Ольховцы (укр. Вільхівці), в Закарпатье, стал священником Мукачевской греко-католической епархии в 1920 г., а уже в советское время был тайно посвящен в епископы. В августе 1949 г. Хиру за «антисоветскую агитацию и пропаганду» приговорили к 25 годам заключения с лишением гражданских прав на 5 лет и конфискацией имущества. Освободившись в сентябре 1956 г., он вернулся домой, вел подпольную пастырскую работу в 1957 г., вследствие чего был повторно арестован, осужден на 5 лет и с января 1957 г. работал на приисках в Караганде, вместе с о. Альбинасом Думбляускасом окормляя верных. Там же о. Александр скончался 26 мая 1983 г. В настоящее время в отношении Александра Хиры ведётся процесс (подготовительные работы) беатификации в рамках дела сподвижников, мучеников и исповедников Русинской греко-католической церкви, репрессированных в Советском Союзе.

«Советы старались сделать из епископа Хиры политического преступника и объявили его в “саботаже”, так как он отказался подписать манифест о присоединении Подкарпатской Руси к Советскому Союзу», — вспоминает о. Анастасий Пекарь (OSBM). По его словам, Хира «был приговорён за католическое вероисповедание, так как отказался примкнуть к православной церкви», а, когда власти узнали о его тайном рукоположении в епископский сан, то обвинили в работе на иностранные державы. В ссылке же, свидетельствует Пекарь, «Хире удалось создать хорошо организованный католический диоцез с двенадцатью надлежащим образом зарегистрированными приходами, количество преданных прихожан в которых превышало 15 000 душ» (Пекарь 2002a). Десятилетия Хира работал подпольно, а зарегистрировать впоследствии он смог, разумеется, только римско-католические приходы; греко-католические же строжайше запрещались.

Прасковья Костюк подарила мне портрет о. Александра со специальной молитвой через его заступничество на украинском языке. Сама она молится о благополучии и сохранении жизни целого списка лиц, среди которых — родственники в Украине. По словам Прасковьи Ивановны, Хира был необычайно талантливым организатором и проповедником. Она вспомнила, что однажды к подпольной греко-католической общине присоединился даже русский по происхождению учитель, член КПСС — настолько его поразила атмосфера, царившая в кругу епископа.

Одним из наиболее интересных информантов из Караганды стал активист греко-католического прихода Владимир Окунь, чья бабушка Мария Викторовна в свое время была доверенным лицом о. Александра. Еще живя в Украине, она училась в «Просвите», стала ветеринаром, что помогло ей не только выжить, но и преуспеть в лагере. В Майкудук (каз. Майқұдық), некогда поселение, где раскулачили казахов, а затем поселок для ссыльных, впоследствии ставший одним из жилых массивов Караганды, она «привезла полчемодана денег, вышла из заключения и уже вечером купила землянку», где повесила рушники со словами «Слава Україні! Героям слава!», вышитыми желтым и голубым. Бабушка В. Окуня Мария Викторовна лечила народными средствами, «выливала воском», а первые катакомбные службы Александр Хира провел в ее доме. Она же позднее заведовала кассой сбора денег на строительство католической церкви Св. Иосифа.

Вспоминая надомные службы, В. Окунь признается, что ребенком нередко пытался увильнуть от них: «собиралось по тридцать человек в комнате пять на пять метров», было очень душно, приходилось полтора часа стоять, а если это была зима, то нужно было надевать верхнюю одежду, поскольку перед службой землянку не топили, «чтобы людям было чем дышать». Отец В. Окуня ставил своих детей не в первый ряд, как это было принято, а позади всех: «Мы же мальчики, нас воспитывали в спартанском духе. Папа сказал “надо”, значит — надо». Нередко после службы накрывался стол, родственники и друзья общались друг с другом, пели песни, вспоминали родную землю: «По сути это был подпольный украинский клуб». «Мама была менее верующей, а папа, напротив, очень строго относился к этому — поскольку это наша церковь… Собирались и после службы иногда организовывали небольшое застолье для своих, для своего круга. Хотя мог присоединиться любой, кто был на службе. Приходили дедушки и бабушки. Мы обязательно пели песни, разные. Когда звучала “Черемшина”, папа, я заметил один раз, украдкой плакал. Песни УПА не пели, если только очень узким кругом или по одиночке».

Сохранилось одно из последних писем А. Хиры, написанное им о. Анастасию Пекарю (OSBM), в котором он желает другу когда-нибудь увидеть восстановление родной Мукачевской епархии, «угнетаемой ныне дьявольскими силами». «Одного не в состоянии я понять, как не воспламеняется бумага под пером П-на (т.е. патриарха РПЦ Пимена — прим. авт.) в момент, когда он осмеливается рассматривать террор по отношению к своим миссионерам как “победу правды и справедливости”? Iniquitas mentita est sibi!» — восклицает Хира, цитируя на латыни псалом 26(27): «…не предавай меня на произвол врагам моим, ибо восстали на меня свидетели лживые и дышат злобою». Письмо он завершает выражением благодарности Богу «за несчетные дары, щедро им дарованные мне на протяжении моего жизненного пути, начатого в деревне Ольховцы и через Сибирь завершающегося здесь, в Караганде» (Пекарь 2002b).

«Дуже карали»: конспиративные богослужения

«Дуже карали!», — говорит Мария Нагирна-Сусак об отношении властей к подпольной украинской церкви. Ей вторит Анны Грищук: «Службы ночью проводили. Окна закрывали. И то не дай Бог. Нельзя было. Кругом доносы. А сына крестил отец Александр Хира. Прекрасный был священник! Помню наш первый Сочельник в Казахстане. Тогда еще не было священников, мы сами были… Готовили кутью и молились вместе с отцом. А за окнами выл буран. Когда по воду ходили, держались за шнур, чтоб буран не снес»****.

По словам информантов, во время надомного богослужения, особенно, если оно проходило днем, кто-то выставлялся на улицу и ходил там, как если бы он просто гулял, но в действительности такой «постовой» наблюдал за происходящим. Часто при этом готовили накрытым стол, чтобы по команде дозорного, если он заметил кого-либо подозрительного, кто мог оказаться сотрудником милиции и органов госбезопасности, садиться за стол и делать вид, что кушают. Когда опасность миновала, стол убирали и продолжали литургию.

У священников имелись доверенные лица, обычно два или три человека, через которых с ними можно было связываться, чтобы испросить исповеди или другого таинства. У А. Хиры были такие люди: семья Фабуляк, человек по имени Гаврило, а также бабушка и дедушка Владимира Окуня. Этих людей знали и им доверяли. Тем не менее КГБ внедрял в общины агентуру, чтобы следить, не ведут ли верующие спецпереселенцы какой-то политической активности. Некоторые люди соглашались быть информаторами КГБ, надеясь избавиться от давления силовиков с помощью предоставления незначительных данных. Таких КГБ зачастую шантажировал: если не исполнять новые задания, то их личность грозили раскрыть перед земляками, а те могли устроить расправу. И действительно, соглядатаи КГБ иногда как бы случайно умирали: то камень упадет на голову, то вагонетка в шахте сорвется…

Анна Тимчук-Ярмолюк, сосланная в Кемеровскую обл. РСФСР из–за участия старшей сестры в делах ОУН, а затем оказавшаяся в Караганде, вспоминает: «В наш дом приходили многие люди разных национальностей: украинцы, поляки, литовцы, немцы. Мы молились без священника, поскольку тогда в Прокопьевске его не было. Однажды во время молитвы пришли и забрали отца в тюрьму. Дали ему двадцать пять лет. Сказали, что мы не молимся, а занимаемся политикой»***** (Українська Голгота 2017: 106-107). Религиозную жизнь украинцы при необходимости организовывали и без священников. На выселках и лагерях не прекращала звучать молитва, а для изготовления четок использовали хлебный мякиш, рассказывает Олена Стефак-Корний, девушкой помогавшая бойцам УПА, за что в НКВД ее пытали, а затем отправили в Кировскую область, после чего перевели в Карлаг (Українська Голгота 2017: 129-133).

В конце 1950-х на одной из угольных шахт Караганды была организована катакомбная часовня, но на следующий день после проведения литургии в ней верующих задержал КГБ. «Были среди нас наймиты. Одни не выдерживали пыток и выдавали. Другие получали деньги за свою работу. Всякие были. И было много среди украинцев коммунистов, которые потом повернулись до церкви», — сообщила Александра Когут-Волошин.******

Базилика Св. Иосифа: как советская власть «проворонила» карагандинских униатов

Весной 1956 г. в Караганде был открыт молитвенный дом, в котором собирались католики немцы. Летом того же года на окраине города, в районе Федоровки, освятили молитвенный дом, где собирались поляки. В 1957 г. оба молитвенных дома были закрыты советскими властями. В том же году появилась украинская подпольная часовня на шахте 17, в землянке, где служили о. Дмитрий Кузьминский и о. Александр Хира. Вскоре ее ликвидировали.

С этого времени Владислав Буковинский и Александр Хира принялись ходатайствовать перед властями об официальной регистрации римско-католической общины. В начале 1977 г. из Совета по делам религий в Москве было получено разрешение. В Майкудуке была куплена землянка, и в 1977 г. епископ Хира совершил освящение фундамента храма. 29 июня 1980 г. он торжественно освятил новый храм — церковь Св. Иосифа.

Владимир Окунь провел мне экскурсию по этой легендарной церкви — теперь ей присвоен статус малой базилики: «Нам не разрешали возводить церковь выше второго этажа, поэтому было решено сделать две ступеньки вниз. Проект был утвержден по строительным чертежам сельского клуба: зал, сцена, кинобудка…».

По его словам, это была народная стройка; в ней принимали участие представители разных католических народностей, сосланные в Карагандинскую область: «Люди разбирали бараки, валили, везли… Бабушка заставляла меня принимать участие. Она и моя тёща собирали деньги на строительство. Поскольку бабушка была знахаркой, она учредила за свои услуги специальный взнос — один рубль на церковь поверх платы за лечение». По мнению Окуня, разрешением на строительство церкви католики были обязаны обширным связям и упорству А. Хиры, обращавшегося за поддержкой в ГДР, в Рим и даже к некоторым иерархам РПЦ. Не ясно, почему местные власти терпимо отнеслись к тому, что в новой церкви стали служить не только латинские мессы для римо-католиков, но и литургию на украинском языке для униатов. Хотя УГКЦ оставалась запрещенной, в Караганде ее структуры ненадолго фактически вышли из подполья. Это продолжалось до 1985 г., когда в город приехали гости из Львова, а через них информация о вольных казахстанских греко-католиках дошла до Украины. «Целый месяц тут были и в одно из воскресений их наши местные украинцы позвали в церковь. Они: мол, мы не ходим… В ответ: да это наша греко-католическая церковь! Как? Вот так! Они были невероятно поражены тем, что здесь свободно проводится греко-католическая служба на украинском языке. Никто не прячется. Они приехали к себе, пошли в горисполком: в Караганде можно, а у нас нет? Можно, и у нас, хоть потихонечку? Поднялся хай! Ведь УГКЦ запрещена!», — рассказывает В. Окунь. Он описывает, как после разбирательств украинских греко-католиков снова отправили в катакомбы: «И была служба тут, моя крестная мне рассказывала. Люди собрались, пришел о. Степан Пришляк, уже переодевшийся в ризы, и тут вышел настоятель Думбляускас и сказал примерно такое по смыслу: “Люди, есть церковь римо-католическая, есть православная, вашей церкви нет, она запрещена… Вам надо сделать выбор”… И вышел о. Степан, вынес ризы. В подполье ризы, как и чаши, ведь сохраняли специальные доверенные лица, и священник шел на службу без ничего, чтобы никто не мог его схватить, что называется, с уликами…».

«Не будем, не будем рабами»: колядки, духовные стихи и песни

Неполным было бы представление о жизни греко-католиков, ограниченное исключительно церковной обрядностью. Большое значение для сохранения этнокультурной идентичности выселенных в Центральную Азию украинцев имели различные традиционные и народные ритуалы, христианские, но выполняемые вне церкви, особенно — колядование. Олена Бойко (1929 г.р.) свидетельствует, что в украинских общинах Казахстана колядки пели даже тогда, когда о них забыли во многих местах Украины*******. Василь Петрив, карагандинский украинец третьего поколения, чьи дедушка и бабушка служили в УПА, прошли лагеря, встретились в Омске и приехали в Казахстан к родственникам, говорит, что колядовали многие: «Это хорошо сохранилось тут. В советское время, конечно, костюмы мало надевали, но потом — да. Сохранились и гуцульские локальные праздники. Они тут практиковались в маленьких соседских сообществах, где жили гуцулы. Например, перед Пасхой маленькие дети ходили и просили за мертвых так называемые кукуце — это яйца, шоколадки, сладкое, выпечка». Имеется ввиду обычай, называемый «старого спалити» или «гріти діда», уходящий корнями, по-видимому, в язычество и связанный с древними календарными мистериями (Воропай 1958). Бабушка научила Василя молиться, но на подпольные службы их семья не ходила: «Когда уже официально открыли нашу церковь тут, узнали, что мы есть, в конце 90-х к нам приехали сестры-монахини и начали нас учить, проводить катехизацию».

Много колядок и духовных стихов помнит восьмидесятишестилетняя Марта Дмитриевна Скоморовская, приехавшая в Караганду самостоятельно, чтобы избежать нищеты и рабствования в колхозах, а также из духовных побуждений. Тут уже жили освободившиеся из заключения ее родственники. В Караганде Марта сблизилась с римо-католиками, которые «были дружные и всегда помогали». Ее любимые религиозные песни: «Над вертепом звезда ясна…» и «О Марія мати зір…». Несмотря на переселение по своей воле, Марта, как и ее депортированные родственники, чувствовали себя живущими на чужбине. За время нашей беседы она трижды процитировала строки из стихотворения украинского поэта Богдана Лепкого (1872–1941) «Журавли», ставшие текстом знаменитой стрелецкой песни:

«Кличуть: кру-кру-кру,

В чужині умру,

Заки море перелечу,

Крилонька зітру».

(«Зовут: кру-кру-кру,

На чужбине умру,

Пока море перелечу,

Крылышки сотру»).

Когда в Сочельник (укр. Святий вечір) родные собираются за столом, они обычно вспоминают и своих предков, историю рода, рассеченную надвое сталинскими репрессиями. Дочь Марии Нагирны-Сусак Анна Савицкая рассказала, что в их семье сохранился старинный обычай накрывать на Рождество отдельно для предков: «Обычно ставят еду и питье где-то рядом с общим столом, например, на полке». А Василь Петрив вспомнил про особую рождественскую песню, в которой запечатлелась трагедия 1946 г.: «Когда в январе 1946 года высылали всех семьями сюда… это часто вспоминается, и есть такая песня “Сумний святий вечір”… Родной брат моего дедушки умер в Джесказгане, в лагере, когда там было восстание, и мы ничего не знаем, никаких подробностей. Это трагическая история. И когда поется про “Сумний святий вечір”, мы всех наших предков вспоминаем».

Вот одна из вариаций этой песни:

«Сумний Святий вечір в 46-ім році.

По всій нашій Україні плач на кожнім кроці.

Посідали до вечері мати з діточками.

Замість мали вечеряти — залились сльозами.

Плаче стара мати, а діти питають:

“Мамо, де наш тато, чом не вечеряють?”

А наш тато, діти, в далекім Сибірі,

Пригадує Святий вечір в нашій Україні.

Пригадує Святий вечір, всю свою родину –

Батька, матір, жінку, діток, неньку Україну»

(«Грустный Святой вечер в 46-м году.

По всей нашей Украине плач на каждом шагу.

Усаживались на ужин мать и детишки.

Вместо ужина — залились слезами.

Плачет старая мать, спрашивают дети:

“Мама, где наш папа, почему не ужинает?”

А наш папа, дети, в далекой Сибири,

Помнит Святой вечер в нашей Украине.

Помнит Святой вечер, всю свою семью –

Отца, мать, жену, деток, матерь Украину»).

О восстании заключённых (16 мая — 26 июня 1954) в Степлаге, в поселке Кенгир близ Джезказгана, которое упоминает Василь Петрив, также сохранилась народна песня — на стихотворение одного из руководителей восстания, выдающегося активиста ОУН Михайло Сороки (1911–1971) «У гарячих степах Казахстану» (Бондарук 2001:196). В песне, ставшей известной в качестве «Кенгирского марша», поется:

«…Перший подих свободи

Об'єднав всі народи.

Ми не будем, не будем рабами,

І не будем носити ярма…»

(«…Первый вдох свободы

Объединил все народы.

Мы не будем, не будем рабами,

И не будем носить ярма…»).

Это восстание началось 16 мая 1954 г. По одной из версий, спусковым крючком стало самоуправство конвоира, который выпустил автоматную очередь по заключённым украинцам и украинкам, приветствовавшим друг друга «Христос Воскресе!». В результате инцидента было убито 13 человек, 33 были ранены, 5 умерли от ранений.

В результате вспыхнувших беспорядков лагерь на сорок дней лагерь оказался в руках заключенных. Затем восстание было жестоко подавлено: 26 июня 1954 г. в лагерные зоны вошли три вооруженных дивизиона и пять танков Т-34, которые поехали прямо по телам беззащитных людей. За танками шли солдаты, кидая гранаты в бараки, где попрятались заключенные. Тех, кто пытался спастись бегством, выпрыгивая из окон, расстреливали из пулеметов. Количество жертв этой бойни неизвестно, однако счет идет на сотни человек. В УГКЦ чтут память восставших, справляя молебны об их упокоении. Что случилось со старшим родичем карагандинца Василия Петрива, был ли он задавлен танком, расстрелян или подорван, не известно. Но память о его жертве жива.

Почти половину (46.36%) заключенных Степлага, судя по справке спецотдела Степного лагеря МВД о составе заключенных, составляли украинцы (Кокурин 1994). Сколько именно «боевиков ОУН-УПА» было в III отделении Степлага, которое охватило восстание, не ясно. Однако известно, что ведущие позиции в этих событиях играли украинские националисты (Бажан 2014; Алланиязов, Наймушина 2004). Таковым активно помогали православные, римско-католические и греко-католические духовные лица. Известно, что во время бесчеловечного подавления восстания погиб греко-католический священник Виктор Дулишкович (1917–1949), в 1944 г. бывший делегатом І съезда народных комитетов Закарпатской Украины, с 1946 г. работавший настоятелем церкви в с. Турьи-Реметы Перечинского района, заключенный в Кенгир из–за своего отказа перейти в РПЦ (Матейко 2014).

Сегодня очевидно, что религиозные убеждения украинских спецпереселенцев и заключенных помогали им вынести неисчислимые пытки, тяжелые преследования и бесконечное давление, которое зачастую оказывали не только государственные органы СССР, но и окружающее украинскую диаспору советское общество. Катакомбные структуры греко-католической церкви, соединявшие с родной Украиной тюремные, лагерные сообщества и переселенческие ареалы, из которых без специального разрешения нельзя было выехать, питали и оберегали диаспору — духовно, морально, этнокультурно. Обещание, данное в «Кенгирском марше», было исполнено:

«Тим, що впали за волю,

Ми клянемось сьогодні,

Що не будем, не будем рабами,

Боротьбу доведем до кінця!»

(«Тем, кто пал за свободу

Мы клянемся сегодня,

Что не будем, не будем рабами, -

Что борьбу доведем до конца!»).

Благодарности/ Ыраазычылык.

Данное исследование проводилось в рамках работы школы «Живая память» исследовательской платформы «Эсимде». Мнение автора может не совпадать с мнением «Эсимде».

Бул изилдөө «Эсимде» изилдөө аянтчасынын «Жандуу эс тутум» мектебинин алкагында жүргүзүлдү. Автордун ойлору “Эсимденин” ойлору менен дал келбеши мүмкүн.

Автор также выражает благодарность за организационную помощь в проведении исследования Василию Говере, апостольскому администратору Казахстана и Центральной Азии для католиков византийского обряда.

Автор ошондой эле Казакстан жана Борбордук Азиядагы византиялык католиктеринин апостолдук администратору Василий Говерага изилдөө жүргүзүүдө уюштуруучулук жардамы үчүн ыраазычылык билдирет.

Примечания

* «Нашу сім'ю попередили, і ми деякий час ховалися. Але потім був великий сніг, і ми лишилися вдома. Тільки лягли спати, як за нами прийшли. Тому що мій рідний брат Михаїл служив в УПА. 1947 року в товарних вагонах, у холоді, голодних, нас везли до Казахстану. Поки ми їхали, мого брата вбили. У Майкудуце нас розкидали по хатах людей. Деякі господарі обзивали нас бандерами, принижували. Інші ставилися нормально. Але нам ще пощастило, бо нас підселили до людей, а мій тато знайшов роботу. Деяких людей викидали в степ, багато хто не міг освоїтися і голодував довгий час. А ще багато хто загинув у дорозі» (Анна Грищук). Здесь и далее дублируется оригинальная речь информантов, если они говорили на украинском языке.

** «Ми відчували себе чужими тут, у школі було багато принижень. Росіяни називали нас бандерами, хохлами, казахів калбітами. Рятувало те, що ми були разом, ми з подругою вивчили усі пісні своїх батьків та співали їх» (Олександра Когут-Волошин).

*** «Мамо моя, мамо, про вас говоримо. Чуєте мене, мамо? Мамочко, тепер знову йде війна, люди гинуть. Ну як же можна, щоб людина вбивала людину? Навіщо це і коли закінчиться?» (Марія Нагірна-Сусак).

**** «Служби вночі проходили. Вікна зачиняли. І то не дай Боже. Не можна було. Навколо доноси. А сина хрестив отець Олександр Хіра. Чудовий був священик! Пам'ятаю наш перший Святий Вечір у Казахстані. Тоді ще не було тут священиків, ми самі були… Готували кутю та молилися разом із татом. А за вікнами вив буран. По воду ходили, тримаючись за шнур, щоб буран не зніс» (Анна Грищук).

***** «До нашої хати приходило молитися багато людей різних національностей: українці, поляки, литовці, німці. Ми молилися без священика, бо його на той час не було в Прокопівську. Одного разу під час молитви прийшли і забрали тата в тюрму. Дали йому двадцять п'ять років. Сказали що ми не молимося, а займаємося політикою» (Анна Тимчук-Ярмолюк).

****** «Були серед нас найманці. Одні не витримували тортур та видавали. Інші отримували гроші за свою роботу. Будь-які були. І було багато серед українців комуністів, які згодом повернулися до церкви» (Олександра Когут-Волошин).

******* «Коли в Україні вже не співали колядки, ми тут у Казахстані дуже співали» (Олена Бойко).

Литература и источники

Алланиязов, Наймушина 2004 — Алланиязов Т.К., Наймушина О.П. «…Неповиновение надо пресечь»: к истории восстания заключенных 3-го отделения Степного лагеря МВД СССР (16 мая — 26 июня 1954 г.). Документы. Факты. Суждения. Алматы: Фонд XXI век, 2004.

Бажан 2007 — Бажан О.Г. Кенгірське повстання в'язнів ГУЛАГу 1954 // Енциклопедія історії України. Т. 4. / редкол.: В.А. Смолій (голова) та ін.; Інститут історії України НАН України. Київ: Наукова думка, 2007. С. 171–528.

Бондарук 2001 — Бондарук Л.В. Михайло Сорока. Дрогобич: Відродження, 2001.

Боцюрків 1993 — Боцюрків Б. Українська Греко-Католицька Церква в катакомбах (1946–1989) // Ковчег. Збірник статей з церковної історії, №1. Львів: 1993. С. 123–164.

Боцюрків 2005 — Боцюрків Б. Українська Греко-Католицька Церква і Радянська держава (1939-1950). Львів: Видавництво Українського католицького університету, 2005.

Брегеда 2010 — Брегеда М. Процес десталінізації і суспільні настрої українського населення у 1953 –1964 рр., Миколаїв: ТОВ «Фірма «Іліон», 2010.

Веденеев 2017 — Веденеев Д. В. «Решительный враг Ватикана и унии». Спецслужбы и протопресвитер Гавриил Костельник в контексте создания предпосылок к ликвидации унии в Западной Украине (1939–1944 гг.) // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви, Вып. 79, 2017. С. 85–105.

Вендланд 1997 — Вендланд А. Митрополит. Есе про Андрея Шептицького / Діалог над кордоном — Gespräch über Grenzen // Ї, № 11, 1997. С. 106–115.

Воропай 1958 — Воропай О. Звичаї нашого народу. Етнографічний нарис. Мюнхен: Українське видавництво, 1958.

Карпинець 2008 — Карпинець І.-Із. Єпископ Й. Федорик, ЧСВВ // Місіонар, 2008. С. 21.

Кокурин 1994 — Кокурин А.И. Восстание в Степлаге // Отечественные архивы, 1994, № 4. С. 33–82.

Ліквідація УГКЦ 2006 — Ліквідація УГКЦ (1939—1946) Документи радянських органів державної безпеки. Київ: Сергійчук М.I., 2006.

Матейко 2014 — Матейко В. Кенгір. 40 днів свободи // Новини Закарпаття. URL: http://novzak.uz.ua/news/kengir-40-dniv-svobodi/

Патриляк, Ляпіна 2016 — Патриляк І., Ляпіна О. Придушення опору: «зачистка» території України радянськими органами державної безпеки в 1946 році мовою документів // Вісник Київського національного університету імені Тараса Шевченка. Історія, Ч. 2 (129), 2016. С. 59–85.

Поплавский, 2015 — Поплавский В. Земные десятилетия. Астана: Шанырак Медиа, 2015.

Пекарь 2002a — Пекарь А. Епископ Александр Хира // CREDO, октябрь 2002 г., № 83 С. 8-9

Пекарь 2002b — Пекарь А. Епископ Александр Хира // CREDO, октябрь 2002 г., № 85-86. С. 12.

Свидницкий 2007 — Свидницкий И.А. Пастырскими тропами. Винница: О. Власюк, 2007.

Сергійчук 2017 — Сергійчук В. Депортації українців до Казахстану. Київ: Сергійчук М.I., 2017.

Українська Голгота 2017 — Українська Голгота: Караганда. Свідчення спецпереселенців Львiв: Колесо, 2017.

Deutschе Allgemeine Zeitung 2016 — Блаженный отец Владислав Буковинский — душепастырь католиков Казахстана, Deutschе Allgemeine Zeitung, 22.10.2016. URL: ttps://daz.asia/ru/blazhennyj-otets-vladislav-bukovinski/

Riskó 2017 — Riskó M. Chira Sándor (1897-1983), a Munkácsi Görög katolikus Egyházmegye püspökének élete és vértanúsága. Doktori (PhD) értekezés. Budapest, 2017.