В своем семинаре, посвященному этике психоанализа, Лакан подвергает ревизии кантовскую «Критику практического разума». Впоследствии Лакан найдет очевидные сходства между «нравственной волей» и жестоким «сверх-Я» садиста. Тем не менее, в последующих текстах (например, Kant avec Sade) лакановская критика будет связана не с поиском аналогий между этическими системами Канта и Сада, но с рассмотрением таких примеров, которые бы нашли изъян в самой логике категорического императива и подорвали бы её изнутри. Зачем обо всём этом говорить? Чтобы увидеть к каким последствиям порой приводят претензии на универсальность.

Одним из примеров, на основе которых Лакан ищет «слепые» места кантовской логики, является пьеса Альфреда Жарри «Король Убю». Пьеса повествует о самозванце, который убил польского короля и занял его место, впоследствии став инициатором государственного террора. Правление Убю закончилось оккупацией польской территории русской армией. На последних страницах книги Убю произносит следующую фразу: «Не будь Польши, мир остался бы без поляков!». Лакан модифицирует озвученную фразу и предлагает представить, что в данном случае субъектом этого высказывания является польский народ, который готов рискнуть жизнью ради своей свободы. Новая версия звучит следующим образом: «Да здравствует Польша! Ведь не будь Польши, то мир остался без поляков». В данном случае Лакан переходит от отождествления «голоса разума» и аморального «Сверх-Я» к ситуации, когда т.н. «голос разума» субъекта ставит его в тяжелое экзистенциальное положение. Если мы допустим, что этическим предписанием, которое имплицитно следует из озвученного лозунга, будет пожертвовать своей жизнью за свободу Польши, то субъект нравственной воли стоит перед практически невозможным выбором.

Следуя за голосом своего нравственного долга, субъект имплицитно универсализирует это этическое предписание. Смерть за свою родину — желательный и похвальный поступок с позиции патриотизма, но что мы о нём скажем, если логическим следствием этого поступка является его универсализация? Если всякий поляк выберет пожертвовать собой, то в качестве логического результата всего этого мы получим Польшу без поляков. Соответственно, это этическое предписание не поддаётся никакой универсализации. Именно в силу этих соображений патриотическая смерть за свободу своей страны не является моральным поступком. Таким образом, если поляки поступают так, как поступил бы кантовский субъект практического разума (т.е. не умер бы за свою родину), то они становятся свидетелями исчезновения собственной страны.

Напомним читателю, что кантовский императив звучит следующим образом: «поступай так, чтобы максима твоей воли могла бы быть всеобщим законом».

В конечном счете, поляки находятся в ситуации, когда субъекту говорят «Кошелек или жизнь». Создаётся иллюзия того, будто у субъекта есть выбор, но в действительности выбор кошелька подразумевает как потерю жизни, так и кошелька. В независимости от сделанного выбора поляки лишаются Польши: в одном случае Польша улетучивается из–за отсутствия поляков. В другом — господство оккупантов. В некотором смысле категорический императив налагает на субъекта насильственный выбор (насильственность прежде всего заключается в том, что в независимости от вашего выбора не будет ни Польши, ни поляков).

Одной из проблем кантовского императива как раз и являются ситуации, где присутствует то, что Лакан назвал «vel aliénant », т.е. отчуждающее «или». «Или», где на самом деле нет никакого «или», как не парадоксально это звучит. Удивительно, что даже без явных аналогий с наследием де Сада в примере с Польшей проглядывается откровенная «садистскость» кантовского императива, который сыграл столь злую шутку с Польшей и поляками из вымышленной вселенной Жарри. Тут видится уместным задаться вопросом о том, а действительно ли «сон разума рождает чудовищ»? Вслед за Делёзом хочется сказать, что «чудовищ рождает не сон разума, а его неусыпная бдительность и бесcоница». Мы встречаем очередной пример того, как чрезмерная культивация принципов Разума в конечном счете оборачивается против себя.

Рассуждение является частью серии комментариев, посвященных тексту “Kant avec Sade”.