Что объединяет социо-экономические формации и безумие? Чтобы перебросить мостик от одного к другому, Делёз рассматривает эти феномены, обращаясь к понятию «режим знаков». При попытке соотнести два выделенных Делёзом режима знаков может стать более понятным, в чем причины тех радикальных растерянности и тревоги, какие испытывает среднестатистический субъект перед капиталистической современностью, которая систематически стремится на свою периферию. Быть может, что NEET и прокрастинатор — это ответ на вопрос эпохи, в которой единственно реакционным считается проявление хотя бы минимальной реакционности.

Приятного чтения.

1.

Сегодня мы задаемся вопросом не о том, какова природа власти, а скорее, как это делал Фуко, каким образом она осуществляется, в каком месте формируется и почему она повсюду.

Начнём с совсем простого примера, кукловода. Он обладает властью воздействовать на марионетки, которая также осуществляется над детьми. Клейст написал замечательный текст на эту тему. Мы можем сказать, что существуют три линии. Кукловод не оказывает на них воздействие, ориентируясь на те движения, которые в итоге представляли бы фигуры. Он заставляет марионетку прийти в движение, ориентируясь на вертикальную линию, на которой перемещается центр тяжести, или скорее на лёгкость марионетки. Это идеально абстрактная линия, нефигуративная, и не символическая. Она является мутирующей, потому что она допускает столько сингулярностей, сколько позиций остановки, которые, тем не менее, не прерывают линию. Никогда не существует ни бинарного отношения, ни двузначных отношений между этой вертикальной абстрактной линией, и от этого тем более реальной, и конкретными движениями марионетки.

Во-вторых, существуют движения совсем другого типа: изогнутые, чувственные, репрезентативные; рука, которая округляется; голова, которая наклоняется. Эта линия помечена более не сингулярностями, а скорее очень гибкими сегментами: жест, а затем другой жест. Наконец третья линия связана с куда более жёсткой сегментарностью, которая отсылает к моментам изображаемой истории посредством игры марионеток. Бинарные отношения и двузначные отношения, о которых говорят структуралисты, быть может, формируются в сегмнтаризуемых линиях и между ними двумя. Но власть кукловода констатируется скорее в точке конверсии между абстрактной нефигуративной линией с одной стороны и двумя сегментарными линиями с другой.

Банковская власть в капитализме — это немножко то же самое. Хорошо известно, что есть две формы денег, но иногда мы плохо их размежёвываем. Существуют деньги в качестве структуры финансирования, или даже монетарной эмиссии, или выведения из обращения: нереализуемое количество, абстрактная или мутантная линия, со своими сингулярностями. А затем вторая совершенно отличающаяся линия, конкретная, произведенная из осязаемых сгибов: деньги как платёжное средство, сегментезируемые, предназначенные для зарплаты, выгоды, интереса и т.д. И эти деньги в качестве платёжного средства будут в свою очередь подразумевать третью сегментаризованную линию, совокупность произведенных благ в конкретную эпоху, материально-технического обеспечения и потребления (исследования Бернара Шмитта, Сюзанны де Брюнофф и т.д.). Банковская власть находится на уровне конверсии между абстрактной линией в качестве структуры финансирования и конкретными линиями в качестве платёжных средств и произведенных благ. Конверсия производится на уровне центральных банков, золотого стандарта, актуальной роли доллара и т.д.

Еще один пример. Клаузевиц говорит о своего рода потоке, который он называет абсолютной войной и который никогда не существовал в чистом состоянии, но который, тем не менее, проходит через историю, будучи нерасчленимым, сингулярным, мутирующим. Быть может, в действительности этот поток существовал как изобретение номадов, машина войны, независимая от Государств. Удивительно, что большие государства, великие деспотические аппараты, как кажется, не установили свою власть, опираясь на машину войны, а скорее на бюрократию и полицию. Машина войны — это всегда нечто, что приходит извне и имеет номадический исток: великая абстрактная линия мутаций. Но по причинам, которые просто понять, Государства будут обязаны апроприировать эту машину. Они будут создавать армии, вести войны, подчиняющиеся их политике. Война перестает быть абсолютной (абстрактная линия), чтобы стать чем-то, что больше не есть веселье: либо ограниченная война, либо война тотальная и т.д (вторая линия, в этот раз сегментаризируемая). И эти войны принимают ту или иную форму, следуя требованиям политиков и природе Государств, которые ведут их и навязывают им их цели и их границы (третья сегментаризованная линия). И то, что мы называем властью войны, находится в конверсии этих линий.

Стоило бы умножить количество примеров. Три линии не имеют идентичного принципа работы, ни одинаковых скоростей, ни даже одинаковых детерриториализаций. Одной из главных целей шизоанализа мог бы стать поиск в каждом того, что за линии его пересекают — линии самого желания: абстрактные нефигуративные линии, линии ускользания, либо же детерриториализации; линии сегментарностей, пластичные или жёсткие, в которых он запутывается или приводится в движения, будучи под горизонтом своей абстрактной линии; и каким образом происходят конверсии одних линий в другие [как одна из целей шизоанализа].

2.

Гваттари находится в процессе работы над наброском таблицы семиотических режимов; я хотел бы привести пример, который может быть расценен как патологический, так и исторический. Важный случай, связанный c двумя режимами знаков, был представлен в психиатрии конца XIX-ого века, но в равной мере выходит за пределы психиатрии, дабы распространиться на всю семиотику. Мы мыслим первый режим знаков, который функционирует в очень комплексной, но простой для понимания манере, следующим образом: знак отсылает к другим знакам, а эти знаки отсылают к другим знакам, и так до бесконечности (иррадиация, всегда расширяющееся движение). Кто-то выходит на улицу и видит своего консьержа, который смотрит на него с недовольным видом, он переводит взгляд и видит, что ребёнок показывает ему язык и т.д. В конечном счёте это тоже самое, что и сказать, будто каждый знак является дважды сопряженным [с другими], что знак всегда отсылает к другому знаку и что предположительно бесконечная совокупность знаков отсылает саму себя к главному означающему. Таков параноидальный режим знака, но мы могли бы также назвать это деспотическим или же имперальным режимом.

Но есть и совершенно иной режим. В этот раз некий знак или же маленькая группа, эта маленькая связка знаков начинает разворачиваться [filer], следовать линии. Более совсем нет образования, огромного, вечно движущегося и расширяющегося образования, но линейная цепь. Вместо знаков, которые отсылают друг к другу, существует некий знак, который отсылает к субъекту: бред конструируется локализовано, это бред действия, нежели идеи, линия должна быть проведена до конца перед тем, как мы начнём другую линию (бред крючкотворства, который немцы называют бредом кверулянства). Такие психиатры, как Клерамбо, разграничивают в этом срезе две больших бредовых группы: параноидальную и любовную [passionel].

Возможно, что одной из главных причин кризиса психиатрии было это переплетение между совершенно различными режимами знаков. Человек с параноидальным бредом, которого всегда можно запереть, выражает все знаки безумия, но другим способом: он совершенно не безумный, его способность суждения безукоризнена. Человек, одержимый страстным желанием, не демонстрирует никаких знаков безумия за исключением той или иной точки, которая лишь с трудом может быть раскрыта, и, тем не менее, он безумен: его безумие манифестируется во внезапных отыгрываниях [passage a l’acte][1](например, в предумышленном убийстве). В этом ключе Фуко дал глубокое разъяснение относительного различия и взаимодополнительности двух этих случаев. Я говорю о них, чтобы напомнить об идее множественности семиотик, т.е идее множеств, внутри которых знаки не подчиняются ни идентичному режиму, ни идентичному функционированию.

3.

Не столь важно, получает ли режим знаков клиническое или историческое имя. Не то что бы это было одно и то же, но режимы знаков пересекают крайне различные «стратификации». Я только что говорил о параноидальном и любовном режимах в клинических терминах. Теперь поговорим о социальных формациях. Речь не идёт о том, чтобы утверждать, будто императоры суть параноики, как и не идёт об обратном. Но в больших древних имперских, или даже античных формациях существует означающее деспота; и прямо под ним, бесконечная сеть знаков, которые отсылают друг к другу. В равной мере нужны разного рода категории людей, на которых будет возложена задача распространять знаки, говорить, что они значат, интерпретировать их, фиксировать их означаемое: священники, бюрократы, гонцы и т.д. Речь идёт о парочке: значимость [2] и интерпретация. В конечном счёте есть и кое-что другое: всё ещё нужно, чтобы были субъекты, которые получают сообщение, слушают интерпретацию, получают наряд вне очереди — как это говорит Кафка в «Как строилась Китайская стена» (Сообщение Императора). Каждый раз создаётся ощущение, что, придя к своему лимиту, означаемое снова придаёт значимость, всегда позволяя кругу расшириться.

Кажется, что та или иная социальная формация всегда хорошо работает. Нет причин, чтобы она работала плохо, чтобы она плохо функционировала. Тем не менее, всегда существует место, в котором нечто ускользает или же выходит из строя. Мы никогда не знаем, явится ли гонец. И чем ближе мы подходим к периферии системы, тем больше субъекты оказываются захваченными своего рода искушением: либо подчиниться означающим, подчиниться бюрократическому порядку и следовать интерпретации великого священника — или же быть утащенными вовне, по ту сторону, следуя безумному вектору, тангенсу детерриториализации — следовать линии ускользания, начать кочевничество, излучать нечто, что недавно было названо Гваттари а-значающими частицами. Рассмотрим старый пример — пример Римской империи. Германцы впали в двойное искушение: углубиться в империю, интегрироваться туда — но в равной мере испытывали давление со стороны гуннов, которые сформировали номадическую линию ускользания, машину войны нового рода, что-то маргинальное и неинтегрируемое.

Теперь мы рассмотрим совсем другой режим знаков: капитализм. Кажется, что он в равной мере хорошо работает. Опять же нет причин, чтобы это не работало. Он скорее отсылает к тому, что мы только что назвали любовным бредом. В противоположность тому, что происходит в имперских параноидальных формациях, маленькие связки знаков и огромные связки знаков принимаются следовать линиям, и на этих линиях происходит разное: движение капитала-денег; возведение [erection] субъектов в агенты капитала и работы; неравное распределение благ и платёжных средств среди этих агентов. Субъекту объясняют, что чем больше он подчиняется, тем больше он властвует, т.к. он подчиняется лишь самому себе. Будет бесконечное низведение командующего субъекта к субъекту подчинения во имя закона капитала. Без сомнения, эта система знаков крайне отличается от имперской системы: она даже имеет преимущество, связанное с затыканием своих брешей, всегда приводя в центр периферического субъекта и стопоря номадизм. Например, мы знаем, что в истории была ситуация, которая перевела дискурс из империальной стадии, где знак бесконечно отсылал к другому знаку, к стадии субъективности как чисто любовного бреда [delire passionel], который всегда низводит субъекта к субъекту. Тем не менее, чем лучше это функционирует, тем лучше это даёт течи со всех концов. Линии субъективации капитала-денег не перестают производить ответвления, окольные линии, трансверсали, маргинальные субъективности, линии территориализации, которые угрожают их плану. Внутренний номадизм, новый тип детерриториализованных потоков и а-значающих частиц, компрометируют конкретную деталь и систему в целом. Дело Уотергейта, мировая инфляция.

Примечания:

[1] В настоящем контексте мы перевели термин pasage a l“acte в качестве английского acting out, поскольку контекст, как кажется, указывает именно на такое применение настоящего термина. Тем не менее, важно отметить, что Лакан разграничивает passage a l”acte и acting out друг с другом. В первом приближении «отыгрывание» (=acting out) не предполагает признания субъективного разделения.

[2] Некоторые переводчики Делёза говорят об «означивании», но этот перевод сомнителен, поскольку как русские, так и французские словари определяют это слово релевантно русскому слову «значимость» (или же «обладание значением»).

Определение взятое из словаря: "Fait d'être signifiant, d’avoir une signification; caractère de ce qui signifie, de ce qui est un signe". Перевод: факт бытия значащим, факт обладания значением, [обладание характером] того, что значит, является знаком.

Перевод — Архипов Никита;

Для группы - "Pensée Française"