Вместо предисловия, или Любопытное стечение некоторых дат

Жизнеописание художника начинается, как правило, с достоверных фактов: с перечня дат и точных адресов. Когда родился, где вырос, в каком году случилась решающая выставка, а в каком пришло долгожданное признание. Вся эта хронология событий — важная информация для картотеки мировой памяти и для любого, кто решил приблизиться к биографии живописца. В жизни героя представленного очерка также имелись ключевые даты и значимые адреса. Итак, начнем с чисел, совершив заодно небольшую экскурсию в прошлое.

1917-й год. С подачи Гийома Аполлинера зарождается новый термин. Неологизмом, претендующим на sur réalisme [1], французский поэт нарекает «Парад» — экспериментальный балет, над созданием которого потрудилась целая плеяда выдающихся новаторов. Это и композитор Эрик Сати, драматург Жан Кокто, хореограф Леонид Мясин, автор костюмов Пабло Пикассо. Дебютный показ этого дерзкого пластического перформанса состоялся 18-го мая, тогда же вышел и «Новый дух» Аполлинера. Этот программный текст, написанный им по случаю премьеры, где он назвал спектакль «своего рода сюрреализмом» стал манифестом новоявленного течения.

Вскоре сюрреализм всерьез и надолго займет свое место в алькове искусства. Надреальное будет воплощаться в поэзии Поля Элюара, в фотографиях Мана Рэя, в фильмах Луиса Бунюэля и, конечно, в живописи — в многозначных произведениях Рене Магритта, Джорджо де Кирико, Сальвадора Дали…

1917-й год запомнится еще одним беспрецедентным явлением в истории. 7-го ноября мировую общественность всколыхнет Октябрьская революция, и отныне красные стяги марксизма будут развеваться на 1⁄6 территории Земли в течение долгих семидесяти лет. Новая формация принесет с собой и новые эстетические тенденции. Эти тенденции, привлеченные действующей идеологией словно магнитом, сгенерируют законы очередного художественного метода. Так в летописи искусств появится ранее неизвестный раздел под названием «Соцреализм».

Наконец, в этот же год, 12-го июля, вдали от обстоятельств, поколебавших привычные устои, в городке Чеддс-Форд штата Пенсильвания появится на свет и Эндрю Ньюелл Уайет. Живописец, который не свяжет себя канонами сюрреализма, но сумеет выразить надреальное. Мастер кисти, который, не являясь представителем соцреализма, будет принят Советским художественным истеблишментом на ура. А теперь попытаемся понять, почему.

Дом с видом на долину, или Magnum opus

В семье признанного художника-иллюстратора Ньюелла Конверса Уайета (1882-1945) живописи обучались все, но лишь в младшем из пятерых детей обнаружились недюжинные задатки. В своем творчестве Эндрю отца перерастет, слава его выйдет далеко за пределы Америки, однако родных стен фамильного особняка в Чеддс-Форде и летней резиденции в Кушинге он по большому счету так и не покинет. Сдержанная гамма северо-восточного пейзажа станет его излюбленной палитрой; рыбаки, охотники, фермеры в качестве моделей то и дело будут возникать на его полотнах, а образ дома с солнечными окнами и скрипучими половицами окажется устойчивым мотивом его творчества. Но, пожалуй, самым знаковым его опусом, где все перечисленные звенья предстанут в некоем гармоническом ряду, станет «Мир Кристины».

Одной из выдающихся картин XX века стало произведение художника из Нового Света, фигуративная живопись которого, в сравнении с наследием европейского изобразительного искусства, пребывает в фазе младенчества. Еще более удивительно то, что Эндрю Уайет, вся жизнь которого прошла в пределах окрестностей Пенсильвании и провинциального штата Мэн, сумел перенести на полотно едва ли не главное стремление человека прошлого и нынешнего столетия — надежду на обретение долгожданного мира. Личного и общего… Как же удалось художнику, не изобразившему ни единого лица, искаженного в гримасе отчаяния, ни одного эпизода с батальными сценами из хроники Второй мировой или с жертвами атомной бомбардировки Хиросимы воплотить визуальный образ, ставший иконическим для нескольких поколений людей разных цивилизаций и вероисповеданий?

Два дома на изгибе горизонта. Сплошная охра травы. Застывшая фигура девушки… Вот и все, что изобразил художник. Однако именно этот почти сепиальный холст, созданный Уайетом в 1948 году, отражает едва ли не весь спектр чаяний современного человека, а вовсе не картины с белозубыми членами молодой семьи, бодро вышагивающими вперед в будущее с лозунгами, типа: «Миру — мир!».

Кристину Олсон Эндрю Уайет писал неоднократно — с 1947 по 1968 год. Впервые художник запечатлел ее сидящей на пороге дома, охваченного потоком мягкого полуденного света. Этот камерный, пронизанный лирическим звучанием портрет, стал предшественником картины, появившейся спустя год, но в своей значимости картина эта затмила все его произведения.

В тот день он увидел ее в окне. Она возвращалась из фамильного склепа. Ползком, перемещаясь по жухлой поляне… Зримым подтверждением глубокого потрясения художника перед силой характера этой женщины и явилась картина «Мир Кристины».

Кристина Олсон — соседка Уайета по его загородному дому в штате Мэн — страдала от болезни, парализовавшей часть ее тела [2]. Скромное финансовое состояние семьи не могло обеспечить ей должного лечения, и женщина, не ожидая помощи, храбро переносила свой недуг, стараясь при этом быть независимой; она и отказывалась от инвалидной коляски, для того чтобы не стать обузой близким. Это восхищение ее стоицизмом находило отражение в каждом портрете Кристины кисти Эндрю Уайета.

Несмотря на то, что для этого произведения художнику позировала его супруга Бетси, тем не менее, на полотне представлен обобщенный образ Кристины, к тридцати годам утратившей способность ходить. Героиня композиции расположена по отношению к зрителю спиной, но художнику удалось создать ее портрет. Как же он этого добился?

Темпера и монохром

В Соединенных Штатах отец Эндрю — Ньюелл Уайет был широко известен своими иллюстрациями к таким книгам, как «Остров сокровищ», «Приключения Тома Сойера», «Робинзон Крузо»… Для своего сына он стал незаменимым учителем — из–за вывихнутой ноги и больного бедра Эндрю в детстве передвигался с трудом и не мог посещать школу. Благодаря отцу он и приобщился к истории искусства, узнал, как линии создают образы; научился смешивать тона, натягивать холсты. Однако достигнув творческой зрелости, младший из Уайетов ступил на стезю отцом непроторенную. Так, старший зачастую отталкивался от литературных источников, для Эндрю же импульсом становилась сама жизнь. Ньюэллу был близок мир киплинговских бунтарей, для сына героями становились обычные люди, жившие по соседству. Отец предпочитал масло, он — акварель и темперу. К технике темперы, насчитывающей более трех тысяч лет, облюбованной такими мастерами, как Леонардо да Винчи и Альбрехт Дюрер, Уайет обратился из–за своего пристрастия к приглушенным цветам, матовой фактуре.

…Художник разбивает яйцо, отделяет желток от белка, прокалывает янтарную жидкость острием ножа, затем смешивает ее с водой, добавляет порошок пигмента… Так возникает темперная масса. Любимые пигменты Уайета те, что повторяют окружающий ландшафт, а это: выжженная трава, бурая земля, робкое солнце, бледная лазурь неба. Пока краски сыры — цвета их интенсивны; подсохнув, они приобретут желанную бархатистость и мнимый блеск сойдет на нет. К технике темперы он прибегнул и во время работы над картиной «Мир Кристины».

Диагональное расположение силуэта модели наводит взгляд зрителя к точке, которую определил сам автор: задача девушки дойти до своего дома, маяком возвышающегося на горизонте. О том, что для нее это является целью, едва ли не мечтой, говорит все:

и позитура, напоминающая положение рептилии перед броском,

и пальцы, словно бы клешнями, вцепившиеся в почву,

и напряжение, которым охвачена ее фигура.

Она и остановилась-то лишь для того, чтобы передохнуть, и спустя мгновение, превозмогая боль, вновь продолжить свой путь.

Большую часть этого полотна занимает фон, покрытый выцветшей ковылью. По признанию самого живописца, он работал над ним около пяти месяцев, сухой кистью тщательно выписывая каждую былинку. Стоит воздать мастеру должное: Уайет добился того, что перед нами не плод скрупулезного воспроизведения натуры, не плоский фотографизм и не результат слепого подчинения природе. Мы созерцаем тишину, движение ветра, меланхолию летней сиесты. Меланхолию подчеркивает монохромность произведения. Краски автор использует скупо, и кажется, что тут всего три цвета: розовый, охряный, коричневый. Да и то художник не стремится нас удивить навыком виртуозного колориста, скорее наоборот: он пытается свести палитру к минимуму. Перед нами не цвет, а лишь намек на цвет. Как если бы мы рассматривали выгоревшую фотографию… Скошенный же участок поля на холсте является удачным решением для привлечения внимания к домам, высящимся вдали.

«Великая страна нуждается не в ярких красках, а в ярких людях. Величие в простоте. А самый простой и естественный цвет — серый, цвет обычной земли, которую истоптал башмак фермера, чье лицо, как и землю, выветрили ветра и лишил колорита пот того, кто трудится на земле», — признавался Уайет, и слова эти не противоречат его творческому кредо.

Маленький человек — большая метафора

Творческое наследие Эндрю Уайета огромно (сотни портретов и пейзажей) и по своей художественной значимости неоднородно (ненавязчивые композиции, метафизические фрагменты будней нередко чередуются у него с вычурными ассамбляжами, нарочито символическими картинами). На фоне этой разнокалиберности «Мир Кристины» выглядит ограненным алмазом, избавленным от всего лишнего, — от манерности, которая была живописцу все же присуща. Тогда как в этом произведении простота композиции, лаконизм выразительных средств — от аскетичного колорита до минималистичности представленных на картине объектов — только усложняют содержание, усиливая тем самым пафос его звучания.

Это полотно — образец метафоризма в искусстве, поскольку ландшафт, простирающийся перед Кристиной, достигает значения экзистенциальной одиссеи, и зритель, устремивший свой взгляд к горизонту, понимает: путь, ведущий к Дому, и есть беспроигрышная формула земного счастья.

Жизнь реальной Кристины Олсон была ничем не примечательна, тогда как Эндрю Уайет был замечен еще при жизни (к слову сказать, его первая персональная выставка состоялась в 1937 году, когда ему было всего двадцать). Но ни художник не обрел бы бессмертие, ни его модель не снискала бы славу, если бы не тяга к созиданию. Так, внимание художника к жизни маленького человека придало этой самой жизни масштабы общечеловеческой метафоры. Метафоры, язык которой не нуждается в переводчиках.

Смена ипостаси

Эндрю Уайет поместил женщину в центр своего полотна не в качестве очередной эмблемы вечной феминности. Женщина не исполняет роль музы и не осуществляет иную — схожую по интенции — миссию. Этот образ не тиражирует стереотипы, которые традиционно, из века в век выдвигаются к представлению о женской красоте. Не выполняет он и функцию дополнения — женского образа как декоративного придатка, эфемерного существа, сакрализированного архетипа. Кристина Олсон олицетворяет бремя бытия, но это бытие она принимает. Это бремя она пытается преодолеть.

Героиня картины Уайета не репродуцирует символ. Она сама a posterori становится символом. В изобразительном искусстве наконец появляется женщина-индивидуальность — самодостаточная данность, которой присуще стремление и воля к преодолению. Все это подчеркивается тем, что модель повернута к зрителю спиной (!), однако это не мешает созерцать ее психологический портрет и проникнуться драматизмом ситуации.

Цитирование Уайета

По частоте обращений этот живописный хит может соревноваться разве что с полотном другого американского художника-интроверта, — с «Полуночниками» Эдварда Хоппера. К эстетике выцветших уайетовских пустошей обращаются известные фотографы

такие, к примеру, как Эрих Хартман — фотодокументалист агентства Magnum и Себастьен Ким — контрибьютор глянцевого Vogue

и кинематографисты

в фильме «Форрест Гамп» его цитирует Роберт Земекис, а в «Днях жатвы» — Терренс Малик. Вдохновлялся им и режиссер Олег Погодин при создании драмы «Дом». И этот перечень оммажей можно продолжить.

Заарканенное безмолвие

«Я хотел бы написать только поле без Кристины и заставить почувствовать ее присутствие». Эти слова художника роднят его с Эрнестом Хемингуэйем, который писал: «Читатель должен видеть только верхушку айсберга, и по этой верхушке понять то, что осталось от читателя скрыто. Нужно уходить в подтекст. Недосказанность скажет гораздо больше подробных описаний». Галерея картин Уайета говорит нам о том, что свои поиски он вел в схожем направлении.

Уайет не соблазнился модой на абстракционизм (в его разных интерпретациях — от геометрического до экспрессивного), реди-мейд, поп-арт и другие течения, особенно актуальные в американской живописи минувшего столетия. Он никогда не бывал в Европе, не стремился в Париж — в эту вожделенную Мекку живописи для многих служителей кисти; он жил в родной Пенсильвании почти безвылазно, без устали изображал поношенные ботинки, заброшенные лодки, шторы, раскачиваемые ветром. И через ботинки, лодки, шторы, развевающуюся прядь волос Кристины передавал непередаваемое. Красоту этого мира, которая рождается с каждым из нас, а стало быть: художник писал красоту бесконечной жизни.

Эндрю Уайета не стало в январе 2009-го года. За девяносто с лишним лет ему пришлось столкнуться как с резкой критикой, так и с безоговорочным признанием своего творчества; он был «записан» в ряды сюрреалистических, романтических, символических, магических и даже социалистических реалистов. (Стоит отметить, что в Советском Союзе творчество певца провинциальной Америки было встречено очень тепло, и выставка художника, организованная в Москве в 1987 году имела большой успех. Более того: Эндрю Уайет был избран почетным членом Академии художеств СССР.) Попытки теоретиков причислить его к тем или иным измам художник однажды мягко парировал: «Люди говорят, я реалист, но, если честно, на моих картинах все на самом деле не вполне… по-настоящему. Я убираю то, что мне не нравится, и замещаю это собой».

Cноски:

[1] Буквально «над реализмом» в переводе с французского языка.

[2] Современные неврологи считают, что у К. Олсон была болезнь Шарко-Мари-Тута, наследственная моторно-сенсорная нейропатия — повреждение нервных окончаний в руках и ногах.