Как Реформация произвела революцию в представлениях о государстве
Как связаны Реформация и европейские представления о государстве и обществе, — в материале Сергея Кара-Мурзы и Оксаны Куропаткиной.
Сергей Кара-Мурза,
Оксана Куропаткина,
Центр изучения кризисного общества
Мы изучаем российское общество, но нам очень важно знать, по какому пути развивалось общество западное, какие принципиальные выборы оно делало на главных перекрестках своей истории. Не раз в программах модернизации в Россию пытались перенести западные ценности и социальные формы, и часто мы несли большой урон из‑за плохого знания истоков фундаментальных идей, положенных в основу жизнеустройства Запада, — очень специфичных и для нашей культуры необычных. В прошлых выпусках рубрики речь шла о том, почему именно протестантизм заложил основу капитализма, какие сдвиги в концепции человека принесла с собой Реформация, какие важные для общества Запада социальные формы изменили или создали протестанты, как Реформация изменила институт семьи и армии. Тема нового диалога — революция реформаторов в представлениях о государстве.
Оксана Куропаткина: Сегодня поговорим о том, каким образом изменилось представление о государстве как об институте в результате Реформации.
В отношении к государству в протестантизме изначально было два подхода: Лютера и Кальвина. Лютер, следуя блаженному Августину, настаивал на разделении «града земного» и «града небесного», на независимости церкви и власти друг от друга. Кальвин же, напротив, утверждал, что необходима их тесная связь — притом что признавал разделение церковных и светских полномочий. Тем не менее, в его концепции церковь играла роль главного законодателя и учредителя норм в обществе; светская власть же эти нормы детализировала и обеспечивала их сохранность с помощью репрессивного аппарата. Ссылался Кальвин на ветхозаветные нормы — когда закон Божий был государственным законом, а правитель должен был напрямую подчиняться Богу и Его представителям — пророкам и священникам. Идеи Кальвина воплотил на практике губернатор Массачусетса Джон Уинтроп.
Сергей Кара-Мурза: Проблемы взаимодействия государства и церкви возникали непрерывно и во всех религиях. Для нас здесь интересно увидеть, как религиозная революция (Реформация) повлияла на государство в его земных функциях, в его отношениях с обществом и населением.
Можно сказать, что уже Лютер и Кальвин произвели революцию в самой идее государства.
Раньше, в традиционном обществе, государство легитимировалось, т.е. приобретало авторитет, через божественную Благодать. На троне был монарх, помазанник Божий, и все подданные были, в
Вот радикальная формула Лютера: «Наш Господь Бог очень высок, поэтому он нуждается в этих палачах и слугах — богатых и высокого происхождения, поэтому он желает, чтобы они имели богатства и почестей в изобилии и всем внушали страх. Его божественной воле угодно, чтобы мы называли этих служащих ему палачей милостивыми государями».
Богатые стали носителями власти, направленной против бедных (бедные становятся «плохими»). Раньше палач была страшная должность на службе государевой, а теперь — освященное собственностью право богатых, направленное против бедных. Государство перестало быть «отцом», а народ перестал быть «семьей». Общество стало ареной классовой войны, которая является не злом, а механизмом, придающим обществу равновесие.
Оксана Куропаткина: Как мы говорили ранее, даже семья перестала быть семьей в традиционно общинном смысле — человек в своей греховности и в своем спасении в мире принципиально одинок, семья — это прежде всего училище дисциплины и благочестия. Тем более это отчуждение коснулось такого большого государственного института, как государство.
Идея «войны всех против всех», которая была провозглашена английским философом-материалистом Гоббсом, явно исходит из кальвинистского убеждения, что человеческая природа изначально и непоправимо дурна и ее жесткое обуздание — главнейшая задача всего общества сверху донизу.
Гоббс называет такое состояние человека «естественным», природным; смирить злую волю человеческих существ может только могучий репрессивный институт, который Гоббс называет Левиафаном, именем библейского чудовища, подвластного только Богу. В этой трактовке важно, что репрессивность и обезличенность государства (оно показано именно как репрессивный механизм, а не персонифицированная сущность) — это его сущностная особенность.
Государство, сдерживая злую волю людей, способствует достижению общественного договора, то есть взаимно признанных границ между ними — здесь между собой были согласны и Локк, и пуритане. В начале XVII века у английских индепендентов-кальвинистов появляется идея т.н. «ковенанта» (договора, завета), сделавшая государство представителем, «надстройкой» общества и отдельным, автономным от личности субъектом — это тоже принципиально новое понимание государства. Согласно этой идее, Бог, отдельный человек и общество заключили между собой договор. Отдельный человек обязуется служить Богу и приносить пользу обществу — «Божьему народу», «народу избранных»; общество и его наделенный репрессивными полномочиями представитель — государство обязуется перед Богом следить за нравственностью каждого своего члена, а перед каждым своим членом — учитывать его интересы; Бог обязуется за праведную жизнь человека и общества награждать и защищать «верных». Необходимость слежки друг за другом и суровых взысканий даже за то, что не представляет прямой опасности для общества, обусловлено идеей «ковенанта» — неправедность одного может навлечь гнев Божий на всех.
Культ Ветхого Завета привел к ужесточению законодательства не только, например, в кальвинистском Массачусетсе XVII века, где за непочтение к родителям была положена смертная казнь, но даже в лютеранской Финляндии.
Парадоксально, что констатация одиночества и самостоятельного бытия человека привела к культу коллективного, а не индивидуального управления, причем власть принадлежит не большинству, как в общине, а выделенному меньшинству.
Недаром Кальвин лучшей формой правления считал аристократию. Действительно, место монарха заняла «республика избранных» — по аналогии с церковным управлением — пресвитериями у кальвинистов. Идея «избранности» из церкви перешла в отношения элит, классовую структуру и общее самосознание западной цивилизации.
Сергей Кара-Мурза: Именно в процессе Реформации сложилась идея евроцентризма — метаидеология Запада Нового времени. Освальд Шпенглер писал, что эта идея отражает «необузданное никаким скепсисом тщеславие западноевропейского человека. Этому тщеславию и обязаны мы с давних пор вошедшим в привычку чудовищным оптическим обманом, силою которого история тысячелетий, скажем, китайская и индийская, сморщивается на расстоянии до эпизодических случаев, тогда как приближенные к нам десятилетия, начиная с Лютера и особенно с Наполеона, принимают призрачно-раздутый вид».
Идеология евроцентризма, сложившаяся в ходе Реформации, питалась представлениями о делении человечества на избранных и отверженных, ее производными стали социальный и национальный расизм.
Арнольд Тойнби в своем труде «Постижение истории» писал: «В этих условиях “низшие классы”, “колониальные народы”, “туземцы” не шли в счет, хотя по трем последним рубрикам распределялся весь человеческий род, за исключением ничтожного меньшинства». И эта идеология оказалась исключительно живучей.
Оксана Куропаткина: Интересно, что, провозглашая «доктрину фундаментальной изменчивости», то есть отсутствие незыблемых сословных перегородок и возможность и даже право сменить неправедную власть, Реформация более жестко, чем в прежнем сословном обществе, зафиксировала границы между социальными группами.
Равенство верных перед Богом (а значит, и перед людьми) и исходящее из него право народа на восстание против власти, это равенство попирающей, оказалось ограниченным по социальному признаку. Немецкие крестьяне, вдохновленные проповедями Лютера, были жестко им же осуждены как нечестивцы во время Крестьянской войны.
Кальвин оговаривал, что право не повиноваться с оружием в руках имеет не весь народ, а только аристократия как лучшие его представители.
Только в случае захвата власти иностранцем, как указывал Теодор Беза, ученик Кальвина, право на сопротивление имеют все социальные группы.
В истории было не так много случаев, когда кальвинистская мораль легитимировала это на практике — это Нидерландская революция и война Соединенных Штатов (XVIII в.) и бурских колоний (конец ХIX в.) в Южной Африке за независимость от Великобритании. Испанский и английский монархи были представлены иностранцами, которые грубо нарушили «общественный договор».
Особняком стоит Английская революция — она была восстанием буржуазии против абсолютного монарха. Интересно, что во время суда над английским королем Карлом Первым его обвинили в государственной измене за войну с парламентом, которая была представлена как война с народом и, соответственно, нарушение государем общественного договора.
Даже выборность светской власти как принцип, исходящий из идеи выборности власти церковной равными между собой верующими, тоже оказался ограниченным. Кальвин в целом признавал выборность правительства — но настаивал, во-первых, на том, чтобы кандидатов на выборные должности предлагала церковь (народ мог предлагать своих кандидатов, которые выдвигались только после утверждения церковью), а
Сергей Кара-Мурза:
Важный сдвиг нового государства произошел и в сфере морали. Ключевой категорией в этике государственной политики и управления была справедливость. Именно государство и его аппарат вырабатывали законы, в рамках которых власть распределяет тяготы и блага.
Аристотель определил как постулат, что справедливость — ценность высшего уровня.
Освобождение государства от морали произошло в ходе Реформации и было принято новым, буржуазным обществом. Как пишут, протестантизм «позволил власти эмансипироваться». Ранее церковь ограничивала свободу политических практик жесткими запретами христианской религии. Новая власть тяготилась этими ограничениями: «Здравый смысл реального политика, далеко не всегда совместимый с христианскими нормами, нередко оказывался более полезным в искусстве политики, чем попытки буквально следовать этим нормам».
Лютер в полемике с католичеством сказал: «Светская власть может лишь ведать дела, постигаемые разумом, … посему люди от мира сего и могут быть в мирских делах гораздо искуснее, нежели люди духа. Язычники, например, оказались гораздо искуснее христиан, мирские дела они начали и окончили более счастливо, и в более широких размерах, нежели божьи святые, как указывает и Христос (Лк 16:8): “Сыны века сего догадливее, в своем роде, сынов света”. Они лучше умели управлять мирскими делами, нежели ап. Павел и другие святые; вот почему римляне имели такие превосходные законы и право».
Йохан Хёйзинга говорил, что свобода государства от морали — величайшая опасность, угрожающая западной цивилизации, это «открытая рана на теле нашей культуры, через которую входит разрушение». Сейчас эти открытые раны покрыли все тело.
Оксана Куропаткина: Представляется, что освобождение государства от священной обязанности «быть нравственным» произошло не при Лютере (хотя он и подал важную идею о большей искусности не скованных религией светских властителей), а чуть позже — в результате постепенной десакрализации государства.
Во-первых,
уже в XVI веке французские и английские кальвинисты заявили, что «народ — причина существования государя»; правитель существует для того, чтобы действовать в интересах народа, а не чтобы проводить в жизнь божественные законы.
Из этого тезиса следует, в частности, что правитель должен руководствоваться не ценностями, а интересами тех, кто представляет «народ», — в трактовке французских кальвинистов-гугенотов, это только дворянство и буржуазия. Большим ударом по священности государства была публичная казнь английского короля Карла Первого. Как свидетельствовали современники, для собравшейся толпы это был шок — одно дело убить короля на войне или во время заговора, а другое — когда подданные судят принципиально не подсудное суду человеческому лицо — помазанника Божьего. Можно сказать, что после казни короля был окончательно поставлен крест на идее сакральности монарха.
Во-вторых, идея автономии церкви от государства, которая, как ни парадоксально, развивалась у новоанглийских пуритан, предполагала также и взаимный процесс — автономию государства от церкви и ее правил (в том числе — и правил моральных). Церковь, равно как и государство, как писал новоанглийский теолог Роджер Уильямс, — это отдельные, автономные сущности. Его собрат и современник Томас Хукер первый в истории протестантской мысли сформулировал принцип: государство — это одна из корпораций; его задача — уравновешивать интересы общества; значит, государство ответственно перед обществом — собранием различных корпораций. Поскольку государство выстраивает баланс — оно как арбитр свободно от внутренних правил любых других корпораций, в том числе и церкви.
Сергей Кара-Мурза: В итоге на Западе государство перестало восприниматься как «оболочка общества», задающая принципы жизнеустройства, а превратилось в одну из корпораций, чья задача — улаживать разногласия между противостоящими друг другу общественными группами.
В следующий раз поговорим о том, какие изменения Реформация произвела в сфере экономики и хозяйства.
