Как связаны Реформация и устройство науки современного типа, а также появление благотворительных фондов и работных домов,- в материале Сергея Кара-Мурзы и Оксаны Куропаткиной.

Сергей Кара-Мурза,

Оксана Куропаткина,

Центр изучения кризисного общества

Мы изучаем российское общество, но нам очень важно знать, по какому пути развивалось общество западное, какие принципиальные выборы оно делало на главных перекрестках своей истории. Не раз в программах модернизации в Россию пытались перенести западные ценности и социальные формы, и часто мы несли большой урон из‑за плохого знания истоков фундаментальных идей, положенных в основу жизнеустройства Запада, — очень специфичных и для нашей культуры необычных. Мы уже поговорили о том, почему именно протестантизм заложил основу капитализма и какие сдвиги в концепции человека принесла с собой Реформация. Продолжим обсуждать влияние Реформации на культуру Запада разговором о тех социальных формах, которые изменили или создали протестанты.

Оксана Куропаткина: Протестантизм, активно распространяясь в XVI–XVII веках, не только использовал прежние социальные формы, но и создавал новые, которые легли в основу западного общества нового типа — гражданского общества. Сначала скажем о тех уже существовавших социальных формах, к которым обращались протестанты.

Крестьянская сельскохозяйственная коммуна стала уделом «маргиналов» Реформации — анабаптистов (меннонитов, гуттеритов) и мистических сект (гернгутеров), которые создавали таким образом свой мини-социум, спасаясь и закрываясь от враждебного им внешнего мира. При этом ряд таких коммун пользовались высокой «профессиональной» репутацией во внешнем мире: меннониты, особенно американские амиши, — как лучшие специалисты в ведении сельского хозяйства (так, немецких меннонитов приглашала Екатерина II для основания колоний на Урале и в Сибири), гуттериты в Чехии — как лучшие врачи. Другие «коммунары» — буры (голландцы-кальвинисты) в Южной Африке — на основе сети своих коммун даже создали свои республики, просуществовавшие весь XIX век.

А вот у старых общностей привилегированных и образованных сословий была другая судьба. Сословные органы и профессиональные корпорации — дворянские объединения (Франция), городские собрания (Германия), объединения по профессиональному признаку (Канада в XVII веке) — стали площадкой для лютеран и кальвинистов. Использовалась и форма партий, известная со времен Венецианской республики, — католики, лютеране и кальвинисты в Священной Римской империи, когда защищали свои интересы перед императором и рейхстагом, официально считались партиями.

Протестанты использовали не только светские, но и религиозные сословные органы. Так, в Королевстве Венгрия (на территории современной Словакии) бытовали неформальные объединения католических священников — т.н. контубернии. Они использовались тайными протестантами для трансляции и распространения идей Реформации.

Но особую роль в этом сыграли школы и университеты. Важность школы подчеркивал Лютер, который одним из первых в Европе предложил проект всеобщего образования и настаивал, что христиане должны отдавать своих детей в школу, потому что иначе не вырастить разумных людей и верных христиан. В «протестантской» части Германии и в штате Массачусетс в Новой Англии школьное образование для всех сословий стало обязательным.

Протестантские школы выполняли не только просветительскую, но и миссионерскую функцию.

Особенно успешной она была там, где официальные церковные структуры не могли преодолеть равнодушие населения к религии. Так, в Исландии ожил интерес к официальной церкви, а в Королевстве Венгрия возродился интерес к протестантской церкви в благодаря школам лютеран-пиетистов. В Латвии гернгутерские школы и семинарии сформировали латышскую интеллигенцию. Университеты использовались для подготовки кадров-пасторов и проповедников (самый яркий пример — Женевская академия, основанная Кальвином) и для формирования протестантской интеллектуальной элиты (особенно это заметно было в Германии).

Сергей Кара-Мурза: Эти социальные формы, включая секты, существовали и в Средние века, но в ходе Реформации при организации протестантских общин и сект они приобрели новое качество. Они стали весьма автономными от большой, «вселенской» церкви, секты отделились от ее «тела». Вебер приводит такое положение кредо пуритан: «Слава Богу — мы не принадлежим к большинству». Это многозначительная формула.

Оксана Куропаткина: Как я уже отметила выше, протестанты активно создавали новые социальные формы. Прежде всего их творчество коснулось церковной общины, принципы жизнеустройства которой базировались на новой протестантской антропологии. Изменения затронули как внутреннюю жизнь общины, так и ее связи с другими общинами.

Прежде всего скажем о внутренних принципах жизнеустройства. Церковь представлялась не как община-организм, а как союз, ассоциация «управляющих Бога», что-то вроде корпорации. С одной стороны, праведность как результат личных отношений с Богом — это ответственность отдельного человека. С другой стороны, недолжное поведение члена такой корпорации влечет угрозу для всех остальных: во‑первых, дурной пример для общества заразителен, а во‑вторых, на общество, попустительствующее греху, может обрушиться гнев Божий.

Поэтому для помощи в личном спасении и в целях сохранения корпорации был установлен принцип крайне жесткой самодисциплины и сопутствующей ей церковной дисциплины.

Человек должен тщательно проверять самого себя, является ли достойным христианина его поведение во всех областях жизни — ведь это прямое доказательство его веры, «которая без дел мертва». Священнику же в культовой для протестантских священнослужителей книге «Реформированный пастор» английского проповедника Ричарда Бакстера (XVII век) предписано знать все о духовном состоянии и поведении всех членов своей церкви и в случае недолжного поведения прибегать к публичному порицанию виновных, а в случае их упорства — исключать из церковной общины, то есть лишать провинившихся не только возможности присутствовать на богослужении, но и обычного общения с членами церкви.

В протестантских общинах в Новой Англии, в частности, в Массачусетсе, наблюдение за ее членами велось на официальном уровне: на каждого человека руководство церкви заводило что‑то вроде личного дела. Туда входило его «свидетельство» при вступлении в общину (публичное исповедание своей веры и рассказ о том, как человек уверовал), рекомендации нескольких членов церкви, подтверждающих, что человек достоин вступить в эту общину, и досье, состоящее из наблюдений за его характером, привычками, поведением на протяжении всего пребывания человека в общине. Отметим, что такое наблюдение велось с согласия членов церкви, зачастую искренне убежденных, что без такой суровой дисциплины они могут оступиться.

В XVII–XIX веках в церковь могли обратиться за рекомендацией — нанимал ли работодатель рабочего или собирались ли предприниматели заключить контракт с бизнесменом, в надежности которого они хотели удостовериться. Соответственно, нечестный и просто аморальный поступок мог стоить человеку карьеры и положения в обществе в целом.

В лютеранских (особенно датских) и кальвинистских церквях были организованы коллегии, комиссии и комитеты — отдельные группы, которые занимались какой-либо сферой церковного служения (благотворительностью, просветительством и т.п.). Объединения активных прихожан «специализировались» и «профессионализировались».

Сергей Кара-Мурза:

Такая форма организации, сложившаяся во многом в протестантских сектах, была впоследствии перенесена на городское управление (ратуши и городские комитеты) и на науку.

Основоположники современной науки в странах, где господствовал протестантизм, собирались в сообщества по типу сект. По аналогии с влиятельными коллегиями в ратушах, эти сообщества стали называть «невидимые коллегии» (в нашей литературе этот термин неверно переводится как «невидимый колледж»). Эти организации сыграли большую роль в институционализации науки.

Так, в 1656 года Роберт Бойль переезжает в Оксфорд. Здесь он входит в круг ученых, проповедовавших новые идеи в науке. Занимать такую позицию было еще опасно, поэтому ученым приходилось скрывать свою деятельность от реакционных чиновников и церковников. Группа ученых, куда вошел Бойль, собиралась в доме одного врача. Их кружок стал именоваться «невидимой коллегией». Спустя несколько лет члены «невидимой коллегии» собрались в Лондоне и 28 ноября 1660 года составили памятную записку об учреждении коллегии для развития физико-математических экспериментальных наук. Заявив о себе открыто, они стали собираться на еженедельные заседания, которые проходили в Лондоне и Оксфорде. Вскоре научное сообщество получило столь широкую известность, что король Карл II указом от 15 июля 1662 года дал ему название Королевского общества.

Концепция «протестантской науки» интенсивно разрабатывалась начиная с 1930 х годов ведущим американским социологом Робертом Мертоном. В своей диссертации и известной статье «Наука, техника и общество в Англии XVII века» (1938) он писал: «Соединение рационализма с эмпирическим подходом, столь характерное для пуританской этики, составляет суть самого духа современной науки».

Однако нельзя обойти тот факт, что соединение в этих сектах-коллегиях религиозных изысканий с научными (так происходило и в собраниях великих ученых) порождало и необычные разрушительные мыслительные конструкции. Особенно в политике иррациональность религиозного переживания становилась уязвимым местом. Уайтхед писал об этом: «Религиозные интуиции, даже если они исходят из чистейшего источника, всегда подвержены опасности соединиться с низменными страстями и деяниями, которыми охвачено реально существующее общество» [Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М.: Прогресс. 1990, с. 414].

В мифологизированной истории английского общества замалчивалась та роль, которую сыграла в «протестантской науке» проблема ведьм и демонов — поскольку ученые принимали непосредственное участие в жестоких репрессиях. Ричард Бакстер («самый великий из пуритан») представлен Мертоном как выразитель духа новой науки. Но он в 1691 году опубликовал книгу «Доказательство существования мира духов», в которой призывал к крестовому походу против «секты Сатаны». В Германии «настольным руководством в процессах о ведьмах» были труды «отца германских криминалистов» лейпцигского профессора Бенедикта Карпцов — он как судья лично подписал двадцать тысяч смертных приговоров.

Особенно фанатичной иррациональностью отмечены установки сект (включая научные коллегии), которые перебрались в Америку. Реальность обстановки в пуританской Новой Англии самого конца XVII века описана историками в таких выражениях: «К середине 1692 года процессы над “ведьмами” получили наибольший размах. Тюрьмы были переполнены, жизнь любого достопочтенного гражданина зависела от тайного или открытого доносчика, “видевшего” призрак и сообщившего властям об этом. Ничто не могло стать гарантией социальной безопасности. Никто не смел вставать на защиту жертв — самовольных защитников немедленно обвиняли в пособничестве дьявольской силе… Для семнадцатого века — и отнюдь не только для 80–90-х годов — вера в существование ведьм в Новой Англии составляла часть не только религиозных верований, но даже и научных убеждений» [Покровский Н.Е. Ранняя американская философия. М.: Высшая школа. 1989, с. 165–166].

Идеологами этих процессов против ведьм был ректор Гарвардского университета Инкрис Мезер и виднейший американский ученый того времени, естествоиспытатель, философ и историк Коттон Мезер.

Осенью 1692 года, по завершении сейлемских процессов, К. Мезер написал трактат «Чудеса незримого мира», где давал богословское обоснование казней: «Полчища бесов, к ужасу нашему, вселились в город, являющийся центром колонии и в известном смысле первенцем среди наших английских поселений».

Резкие изменения социальных, культурных и духовных институтов, подобные Реформации и завоевания Америки, порождают такие структуры сознания и поведения.

Оксана Куропаткина: Естественно, если наука органично заимствовала у протестантизма «сектантскую» форму организации и «сектантскую» дисциплину (строгие требования к добросовестности ученого и его подотчетность ученой корпорации), она приобрела и протестантскую горячность, которая парадоксально сочетается с рациональностью.

Сергей Кара-Мурза: Сочетание добросовестности ученого с «охотой на ведьм» никак нельзя назвать естественным, это явление именно парадоксально. Еще Френсис Бэкон постулировал как особенность научного мышления изгнание всяческих «идолов» («идолов площади, рынка и театра»). И наука в целом этой норме следовала, хотя ученые долгое время наряду с научной картиной мира обдумывали и религиозную картину — параллельно, но не смешивая. Я думаю, изуверство некоторых невидимых коллегий ученых, слишком глубоко погруженных в «религиозные интуиции» своих протестантских сект, — это выбросы иррациональной «энергии», которые наблюдаются при культурных и социальных катастрофах. Явление это очень важное и плохо изученное, и ставить его в ряд «естественных» ошибочно, особенно учитывая недавний опыт ХХ и ХХI веков. Но это особая и тяжелая тема.

Оксана Куропаткина: Продолжим разговор о новых социальных формах. Появилась и альтернатива официальным собраниям в церкви — малые домашние (молитвенные) группы, которые были созданы в XVII веке лютеранскими пасторами в Германии, озабоченными упадком веры и формализмом прихожан. Центр духовной жизни был перенесен с церковного богослужения на неформальные встречи небольшого количества прихожан (10–15 человек), которые вместе молились и читали Библию.

Движение малых групп, сосредоточенное на строительстве практической христианской жизни и строго наблюдавшее за нравственностью своих членов, было позднее названо пиетизмом.

В Эстляндии (современной Эстонии) и Латвии крестьянское антипомещичье движение в первой половине XVIII века, а в Дании — в первой половине XIX века начиналось именно с таких малых молитвенных групп.

С гернгутерских и пиетистских собраний — малых групп, вызвавших серьезный интерес у простого народа.

Были изменены и принципы руководства церковью и связи между общинами. На смену «епископальному» устройству пришла церковная организация ассоциативного типа. Она в целом была принята во многих протестантских деноминациях. Базовой ячейкой является церковный приход, управляемый т.н. конгрегацией (или сессией), в состав которой входят пасторы, ответственные за богослужения, организацию таинств и обучение, а также выборные из состава прихожан мирские «старейшины» (пресвитеры) и «министры» — проповедники.

Несколько конгрегаций объединяются в пресвитерии, в которые также наряду с церковнослужителями входят и авторитетные миряне, избираемые конгрегациями. Представители пресвитерий собираются на синоды или ассамблеи — что-то вроде общего собора или съезда, где решаются общие для деноминации (или ее части) вероучительные и организационные вопросы.

Такая организация быстро превратила протестантские деноминации в международные структуры.

Связи между приходами обеспечивали и т.н. миссионерские сообщества, консолидировавшие ресурсы для масштабной миссионерской, благотворительной и просветительской деятельности. Миссионерские сообщества, созданные в Австро‑Венгрии для разных этносов, активно использовались, например, активистами словацкого национального движения. Социальная структура современной Канады во многом сформировалась благодаря многочисленным миссионерским сообществам.

Для привлечения людей в церковь протестанты организовывали особые внецерковные площадки. Так, внецерковные собрания, напоминающие просветительские и дискуссионные клубы, практиковали голландские кальвинисты-проповедники (в основном среди городского простонародья) перед Нидерландской революцией. В 1620–1630‑х годах такая форма активно использовалась английскими пуританами, которые организовывали собрания типа клубов, где обсуждались проповеди и дискуссионные богословские вопросы. Американские методисты в конце XVIII — начале XIX века придумали кемпинги — общие загородные собрания, куда для молитвы и слушания «проповедей покаяния» приезжали представители разных рас и сословий, которые во время таких собраний были принципиально равны.

Сергей Кара-Мурза:

Протестанты принципиально по‑новому организовали благотворительность.

Они создали благотворительные фонды (так, первые общественные кассы для помощи бедным появились в Германии по распоряжению Лютера). В середине XVII века в Англии открылись работные дома — исключительно жестокое учреждение. В 1865 году в Лондоне появилась новая протестантская деноминация, она же и международная благотворительная организация — Армия спасения.

Стоят эти организации, как и вся протестантская благотворительность, на принципиально иных основах, чем, например, благотворительность католическая. В Испании разительна разница между приютами для бедных, созданными католической общиной «Каритас», и приютами Opus Dei, ориентирующимися на протестантские образцы. В приютах «Каритас» — семейная атмосфера, нищих ни к чему не принуждают, обращаются с ними очень уважительно. А вот приюты Opus Dei отличаются армейской дисциплиной — нищих заставляют мыться и выполнять жесткие правила. При этом отношение к ним столь холодное (они же «отверженные»), что нищие сбегают от такой благотворительности.

В середине 1990‑х годов в Париже «скинхеды» облили спящего бездомного бензином и сожгли. Публика возмутилась — почему бездомных не караулят в приютах. Начальник полиции Парижа объяснил, что обществу следует посмотреть на себя в зеркало: его отношение к нищим и бездомным таково, что никакая охрана не уследит за ними в приютах.

Оксана Куропаткина: Эта разница не удивительна.

Католичская благотворительность исходит, во‑первых, из уважения к человеку как к образу Божьему — если человек унижен социальными условиями, ему необходимо вернуть чувство собственного достоинства. Во-вторых — из идеи солидарности: Христос показал Свое единство со всем страдающим человечеством, к тому же призвал и Своих последователей — быть не снисходительным и высокомерным благотворителем, а сострадающим собратом всякому нуждающемуся.

Протестантская благотворительность исходит из другого убеждения: поскольку каждый человек призван быть управляющим Бога, а церковь как корпорация «верных» ему в этом помогает, то необходимо заботиться о том, чтобы все члены общины были максимально эффективными управляющими. Человек, ведущий себя ненормативно (нищий, алкоголик), не выполняет своего призвания. Его следует «привести в норму», помочь вернуться к исполнению своего долга. А для этого «заблудшему» нужно отнюдь не сострадание и сопереживание, ему — еще больше, чем обычному члену церкви — необходима железная дисциплина, которая поможет избавиться от пороков. Этот тезис был впервые сформулирован в церквях Новой Англии в XVII веке (до этого в кальвинистских общинах господствовало убеждение, что нищим как явно не «предопределенным» вообще помогать не следует), а широко популяризован был в 1720–1740 годах в Америке во время т.н. Первого Великого пробуждения — мощного религиозного ренессанса в протестантских церквях. Кстати, идея реабилитационных центров для алкоголиков (и в целом социальной реабилитации) возникла именно тогда.