Сибирь. Совриск. Сообщество
В конце августа в Красноярске прошла I Сибирская лаборатория молодого искусства, организованная музейным центром «Площадь Мира» (бывший КИЦ) и московским МСИ «Гараж». В качестве приглашенных художников «Гараж» привез Василия и Степана Субботиных из группировки ЗИП. Работа лаборатории была завершена 1 сентября открытием выставки «Сообщники», где были представлены результаты взаимодействий художников из разных городов. Я поговорила с новосибирскими художниками, которые были заявлены в качестве участников лаборатории, об их опыте участия и
Маяна Насыбуллова
— Какая была цель у этой лаборатории, каковы были ожидания?
— Цели были такие, какие любят прописывать в описаниях ко всяким выставкам: «пойти на диалог», «расширить представление о молодом искусстве»… Я не могу сказать, что у нас были какие-то особенные цели. Была цель узнать друг друга и
— Как в итоге строилась ваша работа? Как выстраивались отношения с ребятами из группировки ЗИП? Они были равноправными участниками или выступали скорее как кураторы?
— Да, изначально было такое ощущение, что ЗИП — это такие приглашëнные звëзды, и мы пойдëм куда угодно, куда они покажут. Возможно, это связано с тем, что остальные художники (включая меня) были менее опытны, чем ЗИПы. И, конечно, нам казалось, что сейчас придут «большие дядьки», которые научат нас современному искусству. И в первые два дня так всë и выглядело: мы все сидим, Стëпа Субботин стоит, мы по очереди подходим с флешками к его ноутбуку, показываем работы и рассказываем про себя, как на экзамене. Но когда начали обсуждать, как мы будем исследовать город, какие у нас будут взаимодействия, какие задачи мы будем реализовывать, уже не было никакого лидерства с
— Расскажи, получился ли у тебя какой-нибудь индивидуальный проект в рамках лаборатории.
— Да, получился. Я постоянно забываю, как он в итоге назывался, потому что название было какое-то очень длинное. Рабочее название было «Суперхудожник», но когда писали тексты для выставки, решили сделать всë очень красиво, очень сложно… И вот теперь я не могу это официальное название вспомнить. В самой первой скайп-конференции обсуждались такие идеи: нам всем нужно попробовать стать единым телом, что-то сотворить как
— Расскажи про остальные проекты.
Были люди, которые пришли с готовыми задумками, как Артемий Жданов или Аксинья Сарычева. Аксинья постоянно занимается графическими набросками в абсолютно автоматическом режиме, и в итоге она выставила сотню набросков, сделанных за две недели лаборатории. Остальная же экспозиция — это проекты, которые мы придумывали и реализовывали коллективно. Первая весëлая штучка появилась, когда мы делились на команды и изучали город, потому что большая часть ребят были всë-таки приезжие. Мы разошлись на мосту на четыре стороны, я пошла с командой, отправившейся на север. А потом по тем наработкам, которые мы задокументировали, мы уже придумывали, что бы мы могли сделать вместе. Первое, что мы делали, был кроссфит-арт. В формате кроссфита мы должны были заниматься искусством на спортивной площадке. Например, ходить гуськом и рисовать. Или петь песни, когда подтягиваешься. Ещë, например, мы нападали коллективно на грушу с маркерами и разрисовывали еë. Кто это придумал? Сначала три девочки из «восточной» команды увидели спортивную площадку и подумали, что там можно было бы провести выставку, а потом уже из обсуждений соединения искусства и спорта родилась идея кроссфит-арта, появился плакат «Ты художник или кроссфитер?», который Саша Лсд расклеивала по городу. Это было очень весело, потому что в день, когда мы пошли всë это реализовывать, спортивная площадка была забита качками и полицейскими. Они удивились, мягко говоря. Настолько удивились, что даже не вмешивались, хотя в некоторых моментах это было довольно провокационно. Скажем, на этапе разминки один из участников придумывал названия упражнениям, комментировал их. И вот он показывает нам, как делать выпады ногами, и говорит: «Делайте так, будто от ментов отбиваетесь». Полицейские стояли в десяти шагах от нас. Потом была пробежка, потом курили, пили водку с энергетиком, вот такой кроссфит-арт.
Потом был перформанс «Чëрный путь». Команда Запада нашла участок дороги, разделительную полосу, которая представляет собой длинный отрезок чëрной земли среди зелëных садов. В итоге все, кто захотел участвовать, ползли двести метров по «чëрному пути» в белой одежде. Я не помню, как появилась эта идея. Под это всë писали потом какие-то концепции, но когда мы это делали, мы вообще не задумывались над этим. Было важно лишь одно: мы делаем это вместе. Ползти по чëрному пути было очень мучительно и больно, земля была сухая, я изодрала себе все колени и локти. Мы ползли в белой одежде, босиком, как-то валяли друг друга, кидали, тащили. Потом мы выбрались к берегу и там стирали эту одежду. И вокруг нас была куча людей с фотоаппаратами, они этот перформанс документировали. Очень странно.
Потом на мосту была акция, которая меня очень порадовала: мы делали выставку для рыб. С моста кидали картины, которые нам выделил Красноярский музей из фонда, забрасывали их в воду на удочках и показывали рыбам. Это были картины, которые уже особо были не нужны: среднего качества вышивка, натюрморт, подобный тем, что можно купить в подземном переходе… Был один пейзаж, который отдавал стариной. Он был самый большой, самый красивый, потрясающе смотрелся, когда свисал с моста.
Здесь надо учитывать, что всë это происходило в один день: у нас был один день для поисков и один день для реализации. Почти сразу после выставки для рыб мы пошли, уже достаточно измученные, на открытие Картонного Центра Современного Искусства «Коробочка». В день исследования одной из моих задач было искать места для выставок, и мы сделали с Сашей Блосяком выставку в коробке возле помойки.
— А что за задачи? Откуда они взялись?
У каждого были личные задачи помимо общих. Их мы разыгрывали как фанты. Сначала в фантах хотели разыграть что-то вроде индивидуальных творческих заданий: спеть, станцевать, показать акцию, закричать… А потом решили, что должен быть элемент статистики в исследовании, и людям доставались задачи в духе считать, например… евреев (смеëтся). Да, была такая индивидуальная задача — считать евреев. Или считать мëртвых животных. Мне нужно было искать места для выставок. У меня была самая нормальная задача, и мне было обиднее всех!
Итак, открытие Центра современного искусства «Коробочка». У нас были наши персональные выставки в коробках, а также какие-то вариации на темы именитых художников. Например, в одной из коробок насыпали семечек, и это была «выставка Ай Вейвея». «Выставкой Бойса» было сливочное масло в коробке. Всë было очень весело, но ребята опять же написали такой классный текст… Мол, всë это не прикола ради, а обсуждаются очень серьëзные проблемы. Но нам было просто прикольно это всë делать.
— Как на это реагировала публика?
— Народ в Красноярске очень классный, они пришли и с большим интересом послушали, что им рассказывали. Каждый художник по своей коробочке устроил экскурсию. У нас были объекты, которые стояли между залами: какой-то паук из проволоки, всякая чушь. Но все так бережно их обходили, фотографировали. Стас Шарифуллин (HMOT) играл музыку, у нас был танцевальный мини-зал. В общем, было классно, хотя и довольно странно, если учитывать, что всë происходило в закутке возле продуктового магазина, где стоит мусорный бак. Как мы выбрали это место? Во время исследований мы каждые 15 минут должны были останавливаться и
— Были ли какие-то проблемы во взаимодействии, в реализации проектов? С какими проблемами лично ты столкнулась?
— В основном с тем, что очень много пили. А так всë было очень здорово. Мы проводили практически всë время вместе, очень подружились, очень полюбили друг друга. Как будто бы мы приехали потусоваться в лагере для художников. Серьëзных проблем у нас не было. Кроме того, что в последний день всем стало очень грустно, и мы все плакали оттого, что придëтся разъезжаться.
— Что ты понимаешь под сообществом? Что это такое и зачем нужно сообщество для художников?
— Нет смысла говорить абстрактно о «сообществе, нужном художникам». Я думаю, что всë индивидуально. Есть художники, которым действительно не нужно сообщество, им даже не нужен зритель. Художники, которые удовлетворены тем, что они делают. И тем, что они знают, что делают это на хорошем уровне. Я себя чувствую очень комфортно в сообществах, я помню, как я дико зарубилась в самом начале галереи «Сома», когда были встречи художников, потому что это давало огромную поддержку. Очень мотивировало то, что у нас была группа людей, которая этим занимается. Может быть, я поэтому так прикипела сердцем к этому проекту с лабораторией, что сейчас не могу о нëм рассказывать беспристрастно. Но острой необходимости в сообществе как в
— Что ещë коллективная работа в рамках лаборатории тебе дала помимо эмоций, радости общения, помимо того, что ты попробовала какие-то техники, в которых ты раньше не работала? Было ли что-то ещë в плане художественного результата или понимания того, что такое искусство? Повлияла ли эта лаборатория на твой индивидуальный путь как художника?
— Во-первых, как только я вернулась, я сразу пошла и уволилась. Поскольку я две недели занималась только искусством, я поняла, что заниматься нужно своим делом. Это самые очевидные изменения. В плане творчества… Я не чувствую какой-то невосполненности. Потому что у меня нет задачи понимать, что такое искусство. Мне просто нравится им заниматься. Условную границу между искусством и
— Насколько реально сделать что-то подобное в Новосибирске?
Для этого нужен какой-то спонсор, чтобы привезти приглашëнных артистов, оплатить материалы, суточные. Если вы везëте людей из другого города, вы за них в
— Да, у нас нет какой-то институции, которая могла бы делать такие проекты. А что с сообществом? Институции у нас нет, а есть ли художественное сообщество?
Хочется сказать, что скорее да, чем нет. Может быть, я очень наивна, но мне кажется, что сообщество есть, что есть ребята, которые готовы что-то делать вместе, просто в последнее время как-то всë немного подутихло.
— А группа людей вокруг галерии «Сома» продолжает оставаться какой-то группой? Были же выставки, и не очень редкие. Я так понимаю, была какая-то команда, которая всë это делала…
Да, у нас была команда, и был период в течение месяца или двух, когда у нас мероприятия были каждую неделю. Разные ребята пробовали себя в роли кураторов: придумаем тему, опишем еë, соберëм работы и выставим. Были какие-то коллективные проекты, как, например, «Арка». Но потом как-то всë сдулось. Появились какие-то бытовые конфликты в мастерских:
— Что нужно сделать, чтобы в нашем сообществе начался какой-то движняк?
На самом деле надо просто брать и
Катя Атаманова
— Как ты попала в эту лабораторию и каковы были твои ожидания от неë?
Написала Оксане Будулак (куратору), выслала портфолио на знакомство, и она мне рассказала про лабораторию. Так я туда и попала. Ожиданий особо грандиозных не было, хотелось очень простых вещей: продукт осуществить, посмотреть, как коллеги живут.
— Почему ты в итоге уехала так скоро? Какие были проблемы?
В лаборатории оказалось сложно существовать: слишком плотно для меня. Не было времени на уединение и безделье. Органично работать в постоянном и спонтанном, с
— Есть ли в Новосибирске художественное сообщество? Как его следует развивать?
В Новосибирске художники есть! И друзья мои среди них есть! Я верю в бескорыстие художественного жеста, так на основе чего же ещë людям можно объединиться? И на лаборатории с прекрасными людьми познакомилась, так что можно общие выставки мутить и многие другие формы художественной активности! Но как сформировать это сообщество в Новосибирске? Пока есть у человека потребность в художественном обмене, оно (сообщество) так и живëт себе… Общаться надо — и всë! В одиночку галерейными формами мыслить тяжело и непродуктивно.
Алексей Грищенко
— Каковы были твои ожидания от этой лаборатории?
По большому счëту изначально я о лаборатории знал только то, что в ней будут участвовать ребята из соседних городов и ЗИПы. И это звучало довольно неплохо. Как минимум, можно с разными людьми познакомиться. И если всë хорошо сложится, то выйти на коллаборацию и сделать совместную работу. А если очень повезëт, то и выстроить отношения с Красноярском.
— Почему ты в итоге не поехал? Как происходило удалëнное взаимодействие?
Я вернулся из Берлина прямо перед началом лаборатории, у меня совсем не было денег. А куратор, насколько я понял ситуацию, заняла принципиальную позицию насчëт того, что все участники должны сами платить за проезд. У меня просто никакой возможности поехать в итоге не было. Для общения участников был создан закрытый чат и группа в Facebook. Ещë была предварительная видеоконференция с ЗИПами. И там был как раз разговор про удалëнное взаимодействие. Поэтому я думал, что, может, получится работать удалëнно.
— Получилось ли принять полноценное участие и реализовать свой или совместный проект?
Нет, участия не вышло. Только Маяна один раз звонила по скайпу, и то это было во время ужина. Вероятно, такое гибридное участие либо требует больше усилий от куратора, либо вообще невозможно. То есть, видимо, это два разных формата: либо все собираются вместе, либо все участвуют удаленно. А как это совмещать — не очень понятно. Я вообразил, что, например, я мог бы быть своего рода инвалидом, дизабилити которого заключается в невозможности присутствия. Такой «инвалид неприсутствия», которого другие участники могли бы «катать» через скайп. Теоретически из этого могло бы что-то выйти. Потому что, во-первых, если посмотреть на систему современного искусства, то инвалиды — это «белое пятно». Например, если проводится биеннале, должны ли инвалиды участвовать наряду со всеми, или для них должна организовываться какая-то своя парабиеннале? И вторая мысль в том, что невозможность присутствия — это своего рода дизабилити, что-то, что тебя парализует. Например, ты живëшь в трëх тысячах километров от ближайшего места, где что-то происходит. Информация до тебя доходит мгновенно, но участвовать ты не можешь и остаëшься только парализованным зрителем. В итоге я попытался поработать с Красноярском удалëнно: потратил какое-то время, чтобы получить доступ к городским видеокамерам, сделал видео через карты Google, начал делать ремикс на городской гимн. Но потом понял, что это поверхностные приколы, не связанные с местом и не ведущие ни к какому участию или взаимодействию с другими участниками.
— Какие интересные проекты других участников ты бы отметил?
Я следил за группой в фейсбуке. Надо отдать должное куратору, отчëты в соцсетях вели хорошо: всë или почти всë выкладывалось в виде фотографий или видео. Мне кажется, всë, что делали ребята, было безумно интересно и весело. Например, большие буквы ОБЬ, плывущие по Енисею. Или скульптура, собранная из слепков разных частей тел участников. Филипп сидел с коробкой на голове на открытии мини-выставки, а группа «Север» сделала себе как бы татуировки и, кажется, что-то пели на горе.
— Что ты понимаешь под художественным сообществом? Нужно ли его развивать? Помогают ли в этом подобные лаборатории? Какое влияние они оказывают на художественную сферу в Сибири, на твой взгляд?
Мне кажется, что слово «сообщество» не вполне уместно в таком контексте. Как и слово «сфера», наверное. Можно говорить про художественную сцену, но когда звучит словосочетание «художественное сообщество», я теряюсь и не понимаю, о чëм идëт речь. И обособление по-принципу «сибирскости» мне видится тоже очень и очень сомнительной идеей. А мысль о том, что что-то нужно «развивать», меня прямо пугает. То есть это подразумевает какого-то внешнего агента (или актора), который, приняв «правильную» программу, будет еë исполнять. Лаборатория же — событие безусловно положительное, если не придираться к вопросу. Небольшая художественная сцена, безусловно, есть. Чтобы она развивалась, мне кажется важным, чтобы участники осознавали, что, во-первых, она именно здесь. Во-вторых, что она есть. И
Филипп Крикунов
— Какие у тебя были ожидания от этой лаборатории?
У меня не было особых ожиданий, я просто поехал: куча народу, новые люди… Я знал, что из этого точно что-то выйдет. Современное искусство, Сибирь, самоорганизация. Ну, с ЗИПами познакомлюсь, в конце концов.
— Была ли у лаборатории какая-то заявленная цель? Какая-то установка от кураторов в самом начале?
Может быть, были какие-то официальные тексты, которые всем рассылали, но я сомневаюсь, что была какая-то однозначно определëнная цель. На мой взгляд, лаборатория главным образом работает не на производство чего-либо, а на знакомства, на закручивание процессов внутри сообщества. «Открытие сообщества» — вот самая главная цель. Перезнакомить людей. В рамках лаборатории это было важнее, чем сама экспозиция.
— Расскажи про сам процесс и про твои проекты, которые в итоге получились.
Я бессовестным образом паразитировал. Я привëз флаг, который сделал в Москве: мы сняли с Артëмом Лоскутовым полосатый зелëно-белый баннер с забора, я нарисовал там снежинку. И везде таскался с этим флагом: в
И ещë я участвовал в
— А
Нет, это было искусство, но слишком тяжëлое для меня. Но это было интересно и весело. Художники часто замкнуты в себе и одиноки, это грустно. А когда художники собираются, начинают тусить и делать какие-то штуки — это как тимбилдинг. Как лагерь: едешь ты в детстве в лагерь, замкнутый толстый мальчик, и ты идëшь там на
— Можешь отметить какие-то коллективные вещи, которые особенно понравились?
Перформанс, который мы делали с Ксюшей Беленковой, был очень крутой. Ксюша дала нам маршрут по городу, по которому нужно пройти. Мы пошли по этому маршруту и там, где нужно было остановиться, останавливались. Нужно было как-то замереть, потом лечь, в куст спрятаться. И в один момент мы с Петей Жеребцовым нарушили правила. Все должны молчать, нельзя разговаривать и взаимодействовать друг с другом, а мы с ним побежали вприпрыжку вперëд. Это была классная штука: на земле повалялись… Ещë было забавно, когда мы шли возле стройки, в пешеходном туннельчике, очень-очень медленно, целой толпой, образуя пробку. И народ нас обходил: «Блядь, да что такое?! Вы серьëзно, чуваки? Я опаздываю!» Но не было такого, чтобы кто-то приставал: люди в Красноярске, видимо, привыкшие к тому, что что-то подобное может твориться. Было забавно.
— В экспозиции галереи «Коробочка» ты участвовал?
Да, участвовал. Это, кстати, не первая такая практика. Есть такая группировка ЖКП («Жизнь как перформанс»): товарищи Черепановы, Виталик и Аня. У них тоже была галерея «Коробочка», но у них была со стенками, с окошками. То, что мы повторяем чью-то идею, было даже озвучено, но это же неважно. По большому счëту, если это уже делали, разве это значит, что такого больше никому не стоит делать? Как я поучаствовал? Я надел коробку себе на голову, а по бокам наклеил напечатанного Осмоловского с фразой «Контемпорари — это про него», Свиблову с кучей смайликов, Мизиано… Это по типу того, как Ира Нахова выставила лëтчика, башку такую. Ещë прикольно было, когда Обь пускали по Енисею. И выставка для рыб.
— А в чëм прикол выставки для рыб?
Какие приколы? Это современное искусство! (смеëтся) Это же практики самоорганизации, не должно быть какой-то чëткой концепции. Самое главное — это самоорганизоваться, тимбилдинг. Я помню, что был такой художник, который делал выставки для белок, для коров. Суть такая: раз у нас нет людей, которые интересуются современным искусством, значит, будем показывать картины животным. Почему бы и нет?
— Но при этом там же был определенный выбор картин. Это же было не современное искусство, а пейзажи и натюрморты из запасников музея.
Да, было то, что притащили. Главное, чтобы это можно было назвать картиной. Рыбы помнят три секунды, как мы выяснили. Так что для них всë — современное искусство.
— Чем сообщество художников отличается от других сообществ?
Я думаю, мы все — мох, как говорил Дамир Муратов. Сама фраза «сообщество художников» звучит очень странно. Поназывали себя художниками, собираются и
— Эта лаборатория повлияла как-то на твой художественный метод, на твой подход к искусству? Понятно, что ещë мало прошло времени и сложно это отследить, но всë же.
Мой художественный метод? Я не могу сказать, что у меня был какой-то метод. Я до сих пор не определился. Я же так это делаю: вот, например, сегодня хочу сделать картинку-мемчик, я сделаю мемчик. Завтра ничего не хочу — ничего не буду делать. Но, может быть, и поменяло: когда работаешь в сообществе, смотришь на то, как работают другие люди, и как они к этому относятся, начинаешь думать, что да, где-то я бы мог тоже более серьëзно отнëстись к концепции, скажем. Или наоборот, более несерьëзно.
— Есть ли в Новосибирске художественное сообщество?
Да, конечно, есть. Блин, это мы, все! Нас немного, но мы есть.
— Насколько оно активно? Можно ли его сравнивать с красноярским сообществом, другими?
Нужно отдать должное КИЦу, вокруг него в Красноярске завертелась какая-то жизнь. Так или иначе круг художников сформирован вокруг него. Другие города? Насчëт Томска я не знаю: ГЦСИ делает что-нибудь такое, что может формировать сообщество? Не особо, видимо. Мне нравится наше сообщество тем, что даже в отсутствие институции оно всë равно есть. Не знаю, могу ли я считать себя частью этого сообщества (смеëтся), но мы всë равно друг друга знаем в лицо, следим за новостями друг друга, делимся друг с другом какими-то кусочками культурных программ, которые долетают до Новосиба через тот же Гëте-Институт, например. Было бы, конечно, здорово, если бы была какая-то институция, которая собирала бы это сообщество вокруг себя, которая бы работала. Но, может быть, это непозволительная роскошь для нас, может быть, она нам пока не нужна. СЦСИ, который у нас был, меня во всë это и притянул. Институция не может решить всех проблем, но она дает возможность сообществу чаще встречаться на