Donate
Реч#порт

Сибирь. Совриск. Сообщество

Ирка Солза27/10/16 06:452.1K🔥

В конце августа в Красноярске прошла I Сибирская лаборатория молодого искусства, организованная музейным центром «Площадь Мира» (бывший КИЦ) и московским МСИ «Гараж». В качестве приглашенных художников «Гараж» привез Василия и Степана Субботиных из группировки ЗИП. Работа лаборатории была завершена 1 сентября открытием выставки «Сообщники», где были представлены результаты взаимодействий художников из разных городов. Я поговорила с новосибирскими художниками, которые были заявлены в качестве участников лаборатории, об их опыте участия и не-участия, о сообществе вообще и новосибирском художественном сообществе в частности.

«Целое больше своих частей, но нет» Маяны Насыбулловой. Фото предоставлено автором
«Целое больше своих частей, но нет» Маяны Насыбулловой. Фото предоставлено автором

Маяна Насыбуллова

— Какая была цель у этой лаборатории, каковы были ожидания?

— Цели были такие, какие любят прописывать в описаниях ко всяким выставкам: «пойти на диалог», «расширить представление о молодом искусстве»… Я не могу сказать, что у нас были какие-то особенные цели. Была цель узнать друг друга и что-то попробовать поделать вместе, посмотреть, куда это нас заведëт. Каких-то конкретных ожиданий у меня не было. Во всяком случае, я знала, что невозможно что-либо предугадать: все ребята разные, из разных мест, с разным опытом.

— Как в итоге строилась ваша работа? Как выстраивались отношения с ребятами из группировки ЗИП? Они были равноправными участниками или выступали скорее как кураторы?

— Да, изначально было такое ощущение, что ЗИП — это такие приглашëнные звëзды, и мы пойдëм куда угодно, куда они покажут. Возможно, это связано с тем, что остальные художники (включая меня) были менее опытны, чем ЗИПы. И, конечно, нам казалось, что сейчас придут «большие дядьки», которые научат нас современному искусству. И в первые два дня так всë и выглядело: мы все сидим, Стëпа Субботин стоит, мы по очереди подходим с флешками к его ноутбуку, показываем работы и рассказываем про себя, как на экзамене. Но когда начали обсуждать, как мы будем исследовать город, какие у нас будут взаимодействия, какие задачи мы будем реализовывать, уже не было никакого лидерства с чьей-либо стороны, была абсолютно коллективная, классная, дружеская работа.

— Расскажи, получился ли у тебя какой-нибудь индивидуальный проект в рамках лаборатории.

— Да, получился. Я постоянно забываю, как он в итоге назывался, потому что название было какое-то очень длинное. Рабочее название было «Суперхудожник», но когда писали тексты для выставки, решили сделать всë очень красиво, очень сложно… И вот теперь я не могу это официальное название вспомнить. В самой первой скайп-конференции обсуждались такие идеи: нам всем нужно попробовать стать единым телом, что-то сотворить как один-единственный художник, взаимно дополняя друг друга. А так как я много занимаюсь формовкой частей тела, то когда мы заговорили про это единое тело, я сказала, что могу отформовать части тела всех художников и соединить их в одного человека. Получилось так, что это была в основном моя работа, я отдельно от всех этим занималась. И пока работала, поняла, что суперхудожник и единое тело — это какая-то утопия. Нет никакого смысла соединять эти части, потому что это просто невозможно. И я сделала так, чтобы эти части могли собираться вместе только условно, но само это тело всë равно всë время разваливалось бы.

«Целое больше своих частей, но нет» Маяны Насыбулловой
«Целое больше своих частей, но нет» Маяны Насыбулловой

— Расскажи про остальные проекты.

Были люди, которые пришли с готовыми задумками, как Артемий Жданов или Аксинья Сарычева. Аксинья постоянно занимается графическими набросками в абсолютно автоматическом режиме, и в итоге она выставила сотню набросков, сделанных за две недели лаборатории. Остальная же экспозиция — это проекты, которые мы придумывали и реализовывали коллективно. Первая весëлая штучка появилась, когда мы делились на команды и изучали город, потому что большая часть ребят были всë-таки приезжие. Мы разошлись на мосту на четыре стороны, я пошла с командой, отправившейся на север. А потом по тем наработкам, которые мы задокументировали, мы уже придумывали, что бы мы могли сделать вместе. Первое, что мы делали, был кроссфит-арт. В формате кроссфита мы должны были заниматься искусством на спортивной площадке. Например, ходить гуськом и рисовать. Или петь песни, когда подтягиваешься. Ещë, например, мы нападали коллективно на грушу с маркерами и разрисовывали еë. Кто это придумал? Сначала три девочки из «восточной» команды увидели спортивную площадку и подумали, что там можно было бы провести выставку, а потом уже из обсуждений соединения искусства и спорта родилась идея кроссфит-арта, появился плакат «Ты художник или кроссфитер?», который Саша Лсд расклеивала по городу. Это было очень весело, потому что в день, когда мы пошли всë это реализовывать, спортивная площадка была забита качками и полицейскими. Они удивились, мягко говоря. Настолько удивились, что даже не вмешивались, хотя в некоторых моментах это было довольно провокационно. Скажем, на этапе разминки один из участников придумывал названия упражнениям, комментировал их. И вот он показывает нам, как делать выпады ногами, и говорит: «Делайте так, будто от ментов отбиваетесь». Полицейские стояли в десяти шагах от нас. Потом была пробежка, потом курили, пили водку с энергетиком, вот такой кроссфит-арт.

Потом был перформанс «Чëрный путь». Команда Запада нашла участок дороги, разделительную полосу, которая представляет собой длинный отрезок чëрной земли среди зелëных садов. В итоге все, кто захотел участвовать, ползли двести метров по «чëрному пути» в белой одежде. Я не помню, как появилась эта идея. Под это всë писали потом какие-то концепции, но когда мы это делали, мы вообще не задумывались над этим. Было важно лишь одно: мы делаем это вместе. Ползти по чëрному пути было очень мучительно и больно, земля была сухая, я изодрала себе все колени и локти. Мы ползли в белой одежде, босиком, как-то валяли друг друга, кидали, тащили. Потом мы выбрались к берегу и там стирали эту одежду. И вокруг нас была куча людей с фотоаппаратами, они этот перформанс документировали. Очень странно.


Документация перформанса «Чëрный путь». Фото Маяны Насыбулловой
Документация перформанса «Чëрный путь». Фото Маяны Насыбулловой

Потом на мосту была акция, которая меня очень порадовала: мы делали выставку для рыб. С моста кидали картины, которые нам выделил Красноярский музей из фонда, забрасывали их в воду на удочках и показывали рыбам. Это были картины, которые уже особо были не нужны: среднего качества вышивка, натюрморт, подобный тем, что можно купить в подземном переходе… Был один пейзаж, который отдавал стариной. Он был самый большой, самый красивый, потрясающе смотрелся, когда свисал с моста.

Здесь надо учитывать, что всë это происходило в один день: у нас был один день для поисков и один день для реализации. Почти сразу после выставки для рыб мы пошли, уже достаточно измученные, на открытие Картонного Центра Современного Искусства «Коробочка». В день исследования одной из моих задач было искать места для выставок, и мы сделали с Сашей Блосяком выставку в коробке возле помойки.

— А что за задачи? Откуда они взялись?

У каждого были личные задачи помимо общих. Их мы разыгрывали как фанты. Сначала в фантах хотели разыграть что-то вроде индивидуальных творческих заданий: спеть, станцевать, показать акцию, закричать… А потом решили, что должен быть элемент статистики в исследовании, и людям доставались задачи в духе считать, например… евреев (смеëтся). Да, была такая индивидуальная задача — считать евреев. Или считать мëртвых животных. Мне нужно было искать места для выставок. У меня была самая нормальная задача, и мне было обиднее всех!

Итак, открытие Центра современного искусства «Коробочка». У нас были наши персональные выставки в коробках, а также какие-то вариации на темы именитых художников. Например, в одной из коробок насыпали семечек, и это была «выставка Ай Вейвея». «Выставкой Бойса» было сливочное масло в коробке. Всë было очень весело, но ребята опять же написали такой классный текст… Мол, всë это не прикола ради, а обсуждаются очень серьëзные проблемы. Но нам было просто прикольно это всë делать.

Открытие ЦСИ «Коробочка». Фото Маяны Насыбулловой
Открытие ЦСИ «Коробочка». Фото Маяны Насыбулловой

— Как на это реагировала публика?

— Народ в Красноярске очень классный, они пришли и с большим интересом послушали, что им рассказывали. Каждый художник по своей коробочке устроил экскурсию. У нас были объекты, которые стояли между залами: какой-то паук из проволоки, всякая чушь. Но все так бережно их обходили, фотографировали. Стас Шарифуллин (HMOT) играл музыку, у нас был танцевальный мини-зал. В общем, было классно, хотя и довольно странно, если учитывать, что всë происходило в закутке возле продуктового магазина, где стоит мусорный бак. Как мы выбрали это место? Во время исследований мы каждые 15 минут должны были останавливаться и что-то делать. У нас был такой «пит-стоп» возле этого магазина, мы остановились, и все начали ходить вокруг. Что делать? Нашли эти коробки возле мусорного бака и сделали первую выставку просто из кусков скотча и палочек. Поэтому открытие Центра современного искусства «Коробочка» происходило именно там. Место на самом деле очень прикольное, если закрыть глаза на мусорный бак, потому что это очень уютный, очень чистый закуток, куда вполне вмещается толпа из двадцати-тридцати человек. И коробки.

— Были ли какие-то проблемы во взаимодействии, в реализации проектов? С какими проблемами лично ты столкнулась?

— В основном с тем, что очень много пили. А так всë было очень здорово. Мы проводили практически всë время вместе, очень подружились, очень полюбили друг друга. Как будто бы мы приехали потусоваться в лагере для художников. Серьëзных проблем у нас не было. Кроме того, что в последний день всем стало очень грустно, и мы все плакали оттого, что придëтся разъезжаться.

— Что ты понимаешь под сообществом? Что это такое и зачем нужно сообщество для художников?

— Нет смысла говорить абстрактно о «сообществе, нужном художникам». Я думаю, что всë индивидуально. Есть художники, которым действительно не нужно сообщество, им даже не нужен зритель. Художники, которые удовлетворены тем, что они делают. И тем, что они знают, что делают это на хорошем уровне. Я себя чувствую очень комфортно в сообществах, я помню, как я дико зарубилась в самом начале галереи «Сома», когда были встречи художников, потому что это давало огромную поддержку. Очень мотивировало то, что у нас была группа людей, которая этим занимается. Может быть, я поэтому так прикипела сердцем к этому проекту с лабораторией, что сейчас не могу о нëм рассказывать беспристрастно. Но острой необходимости в сообществе как в чëм-то постоянном, я, наверное, не вижу. Полезно иметь сообщество, внутри которого ты можешь общаться и с которым ты можешь себя соотносить, но постоянно в нëм находиться необязательно.

— Что ещë коллективная работа в рамках лаборатории тебе дала помимо эмоций, радости общения, помимо того, что ты попробовала какие-то техники, в которых ты раньше не работала? Было ли что-то ещë в плане художественного результата или понимания того, что такое искусство? Повлияла ли эта лаборатория на твой индивидуальный путь как художника?

— Во-первых, как только я вернулась, я сразу пошла и уволилась. Поскольку я две недели занималась только искусством, я поняла, что заниматься нужно своим делом. Это самые очевидные изменения. В плане творчества… Я не чувствую какой-то невосполненности. Потому что у меня нет задачи понимать, что такое искусство. Мне просто нравится им заниматься. Условную границу между искусством и не-искусством я понимаю, хотя это всë можно обсуждать долго и интересно. Мне больше нравится практиковать, прикладываться руками, а потом уже осмыслять то, что я делаю. И, возможно, в этом плане я ещë не до конца поняла, что же мне дала лаборатория, потому что это был просто сногшибательный позитивный опыт, благодаря которому я узнала более десяти новых классных художников и полюбила их как близких друзей. В последнее время я сильно изолировалась со своей работой и своими настроениями и практически никак не общалась вообще ни с кем. После поездки в Красноярск я вспомнила, как же было классно ходить на встречи художников и делать что-то вместе. Я об этом забыла. А тут мне напомнили. Хотелось бы что-то организовать вроде встреч художников, которые у нас когда-то были в «Соме», чтобы можно было собираться, что-то обсуждать и приходить к коллективным решениям.

— Насколько реально сделать что-то подобное в Новосибирске?

Для этого нужен какой-то спонсор, чтобы привезти приглашëнных артистов, оплатить материалы, суточные. Если вы везëте людей из другого города, вы за них в каком-то смысле в ответе. В Красноярске за нами следили очень хорошо, чтобы мы всегда были сыты, чтобы все материалы были привезены в срок, освещение стояло там, где надо, чтобы была готова экспликация. Поэтому мне очень нравится Красноярский музей. То же самое было год назад на выставке «Праздник». В Новосибирске такое мало где встретишь.

Общий вид экспозиции. Фото Маяны Насыбулловой
Общий вид экспозиции. Фото Маяны Насыбулловой

— Да, у нас нет какой-то институции, которая могла бы делать такие проекты. А что с сообществом? Институции у нас нет, а есть ли художественное сообщество?

Хочется сказать, что скорее да, чем нет. Может быть, я очень наивна, но мне кажется, что сообщество есть, что есть ребята, которые готовы что-то делать вместе, просто в последнее время как-то всë немного подутихло.

— А группа людей вокруг галерии «Сома» продолжает оставаться какой-то группой? Были же выставки, и не очень редкие. Я так понимаю, была какая-то команда, которая всë это делала…

Да, у нас была команда, и был период в течение месяца или двух, когда у нас мероприятия были каждую неделю. Разные ребята пробовали себя в роли кураторов: придумаем тему, опишем еë, соберëм работы и выставим. Были какие-то коллективные проекты, как, например, «Арка». Но потом как-то всë сдулось. Появились какие-то бытовые конфликты в мастерских: из–за бардака, из–за того, что мы нарушаем какой-то условный режим. И поскольку большинство ребят были очень молодые, они не стали идти ни на какие конфликты, а просто самоизолировались: мол, мы не хотим этих напрягов, не хотим этих споров, нам с родителями такого хватает.

— Что нужно сделать, чтобы в нашем сообществе начался какой-то движняк?

На самом деле надо просто брать и что-то делать. Всего-навсего взять и собраться. Это очень просто. Покупаешь коробку чая, килограмм печенья, пишешь всем: «Приходи ко мне в мастерскую». И вы просто пьëте этот чай с печеньем и разговариваете! Мне кажется, что для того, чтобы из этих сногсшибательных сухих брëвен разгорелся огонь, не нужно много трения. Потому что действительно у нас в сообществе — если мы говорим о нас как о сообществе — хватает талантливых и умных ребят.

Фото Маяны Насыбулловой
Фото Маяны Насыбулловой

Катя Атаманова

— Как ты попала в эту лабораторию и каковы были твои ожидания от неë?

Написала Оксане Будулак (куратору), выслала портфолио на знакомство, и она мне рассказала про лабораторию. Так я туда и попала. Ожиданий особо грандиозных не было, хотелось очень простых вещей: продукт осуществить, посмотреть, как коллеги живут.

— Почему ты в итоге уехала так скоро? Какие были проблемы?

В лаборатории оказалось сложно существовать: слишком плотно для меня. Не было времени на уединение и безделье. Органично работать в постоянном и спонтанном, с бухты-барахты, диалоге с другими я не умею. В общем. сказался психологический фактор. Уехала я ещë на том этапе, когда ребята только свои портфолио показывали. Так что характер их работы и взаимодействия внутри процесса мне сложно оценить. С выводом о том, что «мне многого не нужно», я и уехала. Это значит, что мне необязательно влипать во все мероприятия, организованные институциями.

— Есть ли в Новосибирске художественное сообщество? Как его следует развивать?

В Новосибирске художники есть! И друзья мои среди них есть! Я верю в бескорыстие художественного жеста, так на основе чего же ещë людям можно объединиться? И на лаборатории с прекрасными людьми познакомилась, так что можно общие выставки мутить и многие другие формы художественной активности! Но как сформировать это сообщество в Новосибирске? Пока есть у человека потребность в художественном обмене, оно (сообщество) так и живëт себе… Общаться надо — и всë! В одиночку галерейными формами мыслить тяжело и непродуктивно.

Афиша. Фото Маяны Насыбулловой
Афиша. Фото Маяны Насыбулловой

Алексей Грищенко

— Каковы были твои ожидания от этой лаборатории?

По большому счëту изначально я о лаборатории знал только то, что в ней будут участвовать ребята из соседних городов и ЗИПы. И это звучало довольно неплохо. Как минимум, можно с разными людьми познакомиться. И если всë хорошо сложится, то выйти на коллаборацию и сделать совместную работу. А если очень повезëт, то и выстроить отношения с Красноярском.

— Почему ты в итоге не поехал? Как происходило удалëнное взаимодействие?

Я вернулся из Берлина прямо перед началом лаборатории, у меня совсем не было денег. А куратор, насколько я понял ситуацию, заняла принципиальную позицию насчëт того, что все участники должны сами платить за проезд. У меня просто никакой возможности поехать в итоге не было. Для общения участников был создан закрытый чат и группа в Facebook. Ещë была предварительная видеоконференция с ЗИПами. И там был как раз разговор про удалëнное взаимодействие. Поэтому я думал, что, может, получится работать удалëнно.

— Получилось ли принять полноценное участие и реализовать свой или совместный проект?

Нет, участия не вышло. Только Маяна один раз звонила по скайпу, и то это было во время ужина. Вероятно, такое гибридное участие либо требует больше усилий от куратора, либо вообще невозможно. То есть, видимо, это два разных формата: либо все собираются вместе, либо все участвуют удаленно. А как это совмещать — не очень понятно. Я вообразил, что, например, я мог бы быть своего рода инвалидом, дизабилити которого заключается в невозможности присутствия. Такой «инвалид неприсутствия», которого другие участники могли бы «катать» через скайп. Теоретически из этого могло бы что-то выйти. Потому что, во-первых, если посмотреть на систему современного искусства, то инвалиды — это «белое пятно». Например, если проводится биеннале, должны ли инвалиды участвовать наряду со всеми, или для них должна организовываться какая-то своя парабиеннале? И вторая мысль в том, что невозможность присутствия — это своего рода дизабилити, что-то, что тебя парализует. Например, ты живëшь в трëх тысячах километров от ближайшего места, где что-то происходит. Информация до тебя доходит мгновенно, но участвовать ты не можешь и остаëшься только парализованным зрителем. В итоге я попытался поработать с Красноярском удалëнно: потратил какое-то время, чтобы получить доступ к городским видеокамерам, сделал видео через карты Google, начал делать ремикс на городской гимн. Но потом понял, что это поверхностные приколы, не связанные с местом и не ведущие ни к какому участию или взаимодействию с другими участниками.

Из фейсбука Алексея Грищенко
Из фейсбука Алексея Грищенко

— Какие интересные проекты других участников ты бы отметил?

Я следил за группой в фейсбуке. Надо отдать должное куратору, отчëты в соцсетях вели хорошо: всë или почти всë выкладывалось в виде фотографий или видео. Мне кажется, всë, что делали ребята, было безумно интересно и весело. Например, большие буквы ОБЬ, плывущие по Енисею. Или скульптура, собранная из слепков разных частей тел участников. Филипп сидел с коробкой на голове на открытии мини-выставки, а группа «Север» сделала себе как бы татуировки и, кажется, что-то пели на горе.

— Что ты понимаешь под художественным сообществом? Нужно ли его развивать? Помогают ли в этом подобные лаборатории? Какое влияние они оказывают на художественную сферу в Сибири, на твой взгляд?

Мне кажется, что слово «сообщество» не вполне уместно в таком контексте. Как и слово «сфера», наверное. Можно говорить про художественную сцену, но когда звучит словосочетание «художественное сообщество», я теряюсь и не понимаю, о чëм идëт речь. И обособление по-принципу «сибирскости» мне видится тоже очень и очень сомнительной идеей. А мысль о том, что что-то нужно «развивать», меня прямо пугает. То есть это подразумевает какого-то внешнего агента (или актора), который, приняв «правильную» программу, будет еë исполнять. Лаборатория же — событие безусловно положительное, если не придираться к вопросу. Небольшая художественная сцена, безусловно, есть. Чтобы она развивалась, мне кажется важным, чтобы участники осознавали, что, во-первых, она именно здесь. Во-вторых, что она есть. И очень-очень нужно хорошее освещение, свет нужен (смеëтся). Чтобы было видно, что на этой сцене происходит.

Флаг Соединенных Штатов Сибири, Филипп Крикунов. Фото Оксаны Будулак
Флаг Соединенных Штатов Сибири, Филипп Крикунов. Фото Оксаны Будулак

Филипп Крикунов

— Какие у тебя были ожидания от этой лаборатории?

У меня не было особых ожиданий, я просто поехал: куча народу, новые люди… Я знал, что из этого точно что-то выйдет. Современное искусство, Сибирь, самоорганизация. Ну, с ЗИПами познакомлюсь, в конце концов.

— Была ли у лаборатории какая-то заявленная цель? Какая-то установка от кураторов в самом начале?

Может быть, были какие-то официальные тексты, которые всем рассылали, но я сомневаюсь, что была какая-то однозначно определëнная цель. На мой взгляд, лаборатория главным образом работает не на производство чего-либо, а на знакомства, на закручивание процессов внутри сообщества. «Открытие сообщества» — вот самая главная цель. Перезнакомить людей. В рамках лаборатории это было важнее, чем сама экспозиция.

— Расскажи про сам процесс и про твои проекты, которые в итоге получились.

Я бессовестным образом паразитировал. Я привëз флаг, который сделал в Москве: мы сняли с Артëмом Лоскутовым полосатый зелëно-белый баннер с забора, я нарисовал там снежинку. И везде таскался с этим флагом: в Николе-Ленивце его повесил, в Томске, довëз его до Красноярска и там тоже его везде развешивал, в итоге и на выставке его выставил. А ещë со Стасом Шарифуллиным мы замутили одну штуку. Суть вот в чëм. Экспозиция же расположена в техническом коридоре, а не в выставочном пространстве, и там стоит такой шахтëр или просто рабочий. Он уже изношенный, выглядит отвратительно. Когда ты заходишь в этот коридор, ты попадаешь сразу на него. И мы со Стасом посчитали, что он слишком грустен для нашей самоорганизованной выставки, собрали какие-то шмотки по музею… Буквально всë, что нашли: какие-то тряпки, линзу, маску. Перемотали всë это дело скотчем и сделали из него… какого-то чувака. Мне понравилась спонтанность этого процесса. Придумали, решили, пошли и тут же сделали. Сразу же, без планирований, безо всяких серьëзных концепций.

И ещë я участвовал в каких-то групповых практиках, когда мы ходили и изучали город. То есть я, наверное, всë же играл какую-то роль. Каждые 15 минут мы останавливались и делали какой-нибудь перформанс. Был кроссфит-арт, но я сидел и курил, поскольку для кроссфита я не создан. Я создан для искусства (смеëтся).

«Здесь вам не Москва, здесь застыла тоска», Филипп Крикунов, Стас Хмот. Фото Филиппа Крикунова
«Здесь вам не Москва, здесь застыла тоска», Филипп Крикунов, Стас Хмот. Фото Филиппа Крикунова

— А кроссфит-арт не был искусством?

Нет, это было искусство, но слишком тяжëлое для меня. Но это было интересно и весело. Художники часто замкнуты в себе и одиноки, это грустно. А когда художники собираются, начинают тусить и делать какие-то штуки — это как тимбилдинг. Как лагерь: едешь ты в детстве в лагерь, замкнутый толстый мальчик, и ты идëшь там на какую-нибудь «Зарницу», получаешь эмоции, вся фигня. Это круто! Вместо того, чтобы сидеть и думать, как бы что сделать, вы берëте и делаете.

— Можешь отметить какие-то коллективные вещи, которые особенно понравились?

Перформанс, который мы делали с Ксюшей Беленковой, был очень крутой. Ксюша дала нам маршрут по городу, по которому нужно пройти. Мы пошли по этому маршруту и там, где нужно было остановиться, останавливались. Нужно было как-то замереть, потом лечь, в куст спрятаться. И в один момент мы с Петей Жеребцовым нарушили правила. Все должны молчать, нельзя разговаривать и взаимодействовать друг с другом, а мы с ним побежали вприпрыжку вперëд. Это была классная штука: на земле повалялись… Ещë было забавно, когда мы шли возле стройки, в пешеходном туннельчике, очень-очень медленно, целой толпой, образуя пробку. И народ нас обходил: «Блядь, да что такое?! Вы серьëзно, чуваки? Я опаздываю!» Но не было такого, чтобы кто-то приставал: люди в Красноярске, видимо, привыкшие к тому, что что-то подобное может твориться. Было забавно.

— В экспозиции галереи «Коробочка» ты участвовал?

Да, участвовал. Это, кстати, не первая такая практика. Есть такая группировка ЖКП («Жизнь как перформанс»): товарищи Черепановы, Виталик и Аня. У них тоже была галерея «Коробочка», но у них была со стенками, с окошками. То, что мы повторяем чью-то идею, было даже озвучено, но это же неважно. По большому счëту, если это уже делали, разве это значит, что такого больше никому не стоит делать? Как я поучаствовал? Я надел коробку себе на голову, а по бокам наклеил напечатанного Осмоловского с фразой «Контемпорари — это про него», Свиблову с кучей смайликов, Мизиано… Это по типу того, как Ира Нахова выставила лëтчика, башку такую. Ещë прикольно было, когда Обь пускали по Енисею. И выставка для рыб.

Документация акций «О-Б-Ь», выставки для рыб и «Небо» Игоря Лазарева. Фото Маяны Насыбулловой
Документация акций «О-Б-Ь», выставки для рыб и «Небо» Игоря Лазарева. Фото Маяны Насыбулловой
Перформанс «О-Б-Ь». Фото Филиппа Крикунова
Перформанс «О-Б-Ь». Фото Филиппа Крикунова

— А в чëм прикол выставки для рыб?

Какие приколы? Это современное искусство! (смеëтся) Это же практики самоорганизации, не должно быть какой-то чëткой концепции. Самое главное — это самоорганизоваться, тимбилдинг. Я помню, что был такой художник, который делал выставки для белок, для коров. Суть такая: раз у нас нет людей, которые интересуются современным искусством, значит, будем показывать картины животным. Почему бы и нет?

— Но при этом там же был определенный выбор картин. Это же было не современное искусство, а пейзажи и натюрморты из запасников музея.

Да, было то, что притащили. Главное, чтобы это можно было назвать картиной. Рыбы помнят три секунды, как мы выяснили. Так что для них всë — современное искусство.

— Чем сообщество художников отличается от других сообществ?

Я думаю, мы все — мох, как говорил Дамир Муратов. Сама фраза «сообщество художников» звучит очень странно. Поназывали себя художниками, собираются и какую-то ересь мутят. Это просто круг людей, интересующихся самовыражением через какие-то художественные практики. Думаю, от других сообществ оно особо ничем не отличается. Просто люди, объединëнные общим интересом или каким-то навыком.

— Эта лаборатория повлияла как-то на твой художественный метод, на твой подход к искусству? Понятно, что ещë мало прошло времени и сложно это отследить, но всë же.

Мой художественный метод? Я не могу сказать, что у меня был какой-то метод. Я до сих пор не определился. Я же так это делаю: вот, например, сегодня хочу сделать картинку-мемчик, я сделаю мемчик. Завтра ничего не хочу — ничего не буду делать. Но, может быть, и поменяло: когда работаешь в сообществе, смотришь на то, как работают другие люди, и как они к этому относятся, начинаешь думать, что да, где-то я бы мог тоже более серьëзно отнëстись к концепции, скажем. Или наоборот, более несерьëзно.

— Есть ли в Новосибирске художественное сообщество?

Да, конечно, есть. Блин, это мы, все! Нас немного, но мы есть.

— Насколько оно активно? Можно ли его сравнивать с красноярским сообществом, другими?

Нужно отдать должное КИЦу, вокруг него в Красноярске завертелась какая-то жизнь. Так или иначе круг художников сформирован вокруг него. Другие города? Насчëт Томска я не знаю: ГЦСИ делает что-нибудь такое, что может формировать сообщество? Не особо, видимо. Мне нравится наше сообщество тем, что даже в отсутствие институции оно всë равно есть. Не знаю, могу ли я считать себя частью этого сообщества (смеëтся), но мы всë равно друг друга знаем в лицо, следим за новостями друг друга, делимся друг с другом какими-то кусочками культурных программ, которые долетают до Новосиба через тот же Гëте-Институт, например. Было бы, конечно, здорово, если бы была какая-то институция, которая собирала бы это сообщество вокруг себя, которая бы работала. Но, может быть, это непозволительная роскошь для нас, может быть, она нам пока не нужна. СЦСИ, который у нас был, меня во всë это и притянул. Институция не может решить всех проблем, но она дает возможность сообществу чаще встречаться на какой-то одной площадке, это увеличивает шанс того, что что-то произойдет. Я, например, встретил Костю Скотникова на выставке «Соединëнные Штаты Сибири». Я был в футболке Pussy Riot, мы с ним замутили перформанс. Я тогда просто обоссался от счастья, для меня это было чем-то невероятным. Было какое-то место силы, куда приходили люди, была возможность освещать выставки, которые происходили. Город знал, что у него есть место для современного искусства. Сейчас места нет, но современное искусство не расползлось по городу, оно просто вдруг бац — и замëрзло. Движуха замëрзла. Мы делали «Сому» два года, и я по своему опыту вижу, что, когда люди встречаются, даже если они просто выпивают вместе, из этого что-то рождается. Встречи художников, которые мы делали, многое принесли. Мы встречались два раза в неделю по нескольку часов, сидели и болтали. А теперь этого нет, и люди куда-то сразу исчезли.

Vladimyr Snail
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About