"Реквием по американской мечте": Ноам Хомский о современном миропорядке
Beat Film Festival закончился. А вот интеллектуальное послевкусие, похоже, обещает быть долгим. Документальное кино, в особенности кино о современной культуре, сегодня смотреть интересно и приятно. Хороший сценарий, любопытный монтаж. Уютная, почти домашняя обстановка на показах. Неизменно наступал вечер. На Стрелке люди закутывались в разноцветные пледы. В Октябре гасли последние огни в зрительном зале. Оставалось лишь одно — смотреть и думать.
Фильм «Реквием по американской мечте» с участием Ноама Хомского, пожалуй, запомнился больше всего. Почему именно он? Случалось ли вам испытывать то сладкое чувство легкого замешательства, которое обычно возникает, когда всецело поглотивший вас чей-то рассказ вдруг прерывается, а вы же — все еще немного отрешенный и задумчивый — остаетесь один на один с целой стаей разрозненных мыслей по поводу услышанного? Если да, то вы, очевидно, представляете себе, насколько захватывающим может стать процесс по приведению этих самых мыслей в порядок!
После просмотра фильм непременно захочется обсудить — что, на мой взгляд, уже делает картину весьма любопытной. Кроме того, «Реквием по американской мечте» успели окрестить документальным хитом. И, думается, отнюдь не случайно. Интригующее название ленты явно не могло оставить равнодушным отечественного зрителя. Но дело, разумеется, не только в нем.
Большую часть своей жизни Хомский посвятил борьбе за истинные демократические ценности — попросту за то, чтобы люди имели право знать и делать выбор. Сегодня он один из самых цитируемых ученых и социальных мыслителей на планете. Что же касается фильма, то «Реквием по американской мечте» — часовое видео-эссе, в основу которого легли наиболее значимые интервью Хомского за последние четыре года, — кинокритики уже поспешили объявить «политическим завещанием» интеллектуала. Так что премьеру особенно ждали.
Спокойный и сосредоточенный. Не стремящийся ничего доказывать и, уж тем более, никого переубеждать. Уверенный в своих словах и честный перед собой. Таким предстал перед зрителем Ноам Хомский — всемирно известный лингвист, интеллектуал и публицист. Ему 86 лет. Первые кадры фильма. На темном фоне крупным планом вижу лицо уже довольно старого человека — морщины, седина, вдумчивый взгляд…
«Великая депрессия. Тогда было трудно. Мне кажется, гораздо хуже, чем сегодня. Но тогда была надежда, что скоро все должно стать лучше. Тогда было это чувство настоящей надежды. Сейчас такой надежды нет».
С этих слов Ноам Хомский начал свой рассказ. Вопрос лишь в том, почему он принял за отправную точку своих воспоминаний именно Великую депрессию? Видимо, Хомский мысленно отсылает нас к 1931 году — времени, когда на свет появился трактат Джеймса Адамса «Эпос Америки», в котором, как считается, впервые было использовано словосочетание «американская мечта». Эта самая Мечта смогла сплотить нацию, вселив надежду и уверенность в то, что уже совсем скоро Америка станет страной, «где жизнь каждого человека будет лучше, богаче и полнее, где у каждого будет возможность получить то, чего он заслуживает».
Но «сейчас такой надежды нет» — констатирует Хомский. Так что же случилось с американским обществом? В чем принципиальная разница между «тогда» и «сейчас»?
Беспрецедентное социально-экономическое и политическое неравенство, которое уже вряд ли удастся преодолеть, — именно такой диагноз ставит американскому обществу всемирно известный интеллектуал и ученый. Симптомами этого неравенства выступают прогрессирующее богатство одних и катастрофически быстрое снижение качества и уровня жизни других. Сегодня в США только одна десятая процента всего населения — это сверхбогатые люди, остальные же, по мнению Хомского, фактически лишены социальной и классовой мобильности. Но каковы причины?
Ответ на вопрос Хомский призывает искать, как ни странно, в «Исследовании о природе и причинах богатства народов» Адама Смита. В этой работе «отец экономической теории» писал, что главными «архитекторами» политики Англии являются купцы и владельцы мануфактур.
После Второй Мировой войны США, на долю которых приходилось около половины мировых богатств, потеснили с пьедестала «мастерскую мира». Однако столь успешно зарекомендовавшие себя принципы реализации власти в Англии все же позаимствовали. Уже в 1944 году по итогам Бреттон-Вудской конференции в права вступили новые «архитекторы» внутренней и внешней политики США — Международный Валютный Фонд (МВФ) и Всемирный Банк (ВБ) — гигантские корпорации, способные контролировать значительную часть мирового хозяйства и формировать общественное мнение. В частности, первым президентом ВБ стал Юджин Мейер — владелец медиа-империи, которой принадлежала и газета «The Washington Post».
ВБ довольно быстро поставил под контроль мировую капиталистическую систему. С 1945 по 1968 годы он кредитовал страны Западной Европы в рамках реализации «плана Маршалла» (по которому Европа получила с 1948 по 1951 год более 12 миллиардов займов и субсидий), а с конца 60-ых переориентировался на развивающие страны и страны «третьего мира».
Постепенно власть стала концентрироваться в руках чрезвычайно состоятельных инвесторов и крупных корпораций. Тем временем «концентрация богатства приводит к концентрации власти» — замечал Хомский. Начиная с 50-х годов все, что могло стать преградой на пути распространения демократических ценностей (на самом деле расширения свободного рынка или неолиберализма), американским руководством расценивалось как угроза стабильности. Эта мифическая и зачастую не имеющая под собой реальных оснований угроза, по мнению Хомского, фактически означала сигнал, что в регионе (или стране) N необходимо «защитить» интересы корпораций и крупного бизнеса. Не секрет, что ради обеспечения этой самой стабильности был оправдан как массовый террор, так и пытки, репрессии, бомбежки мирного населения.
Например, в 1954 году Вашингтон осуществил военное вторжение в Гватемалу. Госдепартамент обнародовал следующее заявление:
«Гватемала превратилась в растущую угрозу для стабильности Гондураса и Сальвадора. Ее аграрная реформа является мощным пропагандистским оружием, ее обширная социальная программа помощи рабочим и крестьянам в победоносной борьбе против господствующих классов и крупных иностранных предприятий чрезвычайно привлекательна для центральноамериканских соседей, у которых преобладают те же условия».
В результате военного вмешательства США к власти пришел Кастильо Армас, полковник проамериканских взглядов. Все социально-экономические преобразования были ликвидированы. Страна захлебнулась в репрессиях. Это Гватемала. А ведь были и другие страны. Италия в 1948 году, Иран — 1953-ем, Доминиканская Республика — 1963 и 1965 годах, Бразилия — 1964-ом, Чили — 1973-ем… И это если не затрагивать военных конфликтов в Корее и Вьетнаме.
Любой национальный режим, который якобы представлял угрозу стабильности лишь на том основании, что отказывался подчиниться неолиберальной доктрине, называли «гнилым яблоком», который может «испортить весь урожай»(в международных отношениях это образное сравнение больше известно как «теория падающего домино»). В этой связи примечательно, что первые президенты Всемирного Банка были непосредственно связаны с военной элитой. Взять хотя бы Джона Макклоя — помощника министра обороны и верховного комиссара зоны США в Германии, или Роберта Макнамара — президента Ford Motor и министра обороны.
Юго-Восточная Азия, Латинская Америка, Ближний Восток… Во всех этих регионах экспансия свободного рынка спровоцировала затяжные политические и
Согласно данным Ноама Хомского, в 1971 году 90% международных финансовых операций относились к реальной экономике (торговле и долгосрочным инвестициям), а 10% были спекулятивными. В 1995-ом — ситуация кардинально изменилась: уже 95% операций на рынке признавались спекулятивными.
То было «тогда». А что же «сейчас»?
Силы бизнеса стали влиятельнее и агрессивнее, однако сталкиваются с гораздо менее организованным сопротивлением со стороны общества, чем прежде. Свободный рынок все так же стремится упрочить свои позиции всюду, где только представляется подобная возможность.
Концентрация власти и богатства не имеет исторического прецедента, «особенно учитывая заоблачные расходы на предвыборные кампании, — замечает Хомский, — что вынуждает политические партии продаваться крупным корпорациям». Вновь обретенная власть конвертируется в законы, задача которых создать максимально благоприятные условия для развития свободного рынка, а значит — увеличить концентрацию богатства.
Этот «порочный круг, в котором мы движемся», не смог бы так долго продержаться без качественной пропаганды. Размышляя о ее роли в поддержании легитимности политической власти, Наом Хомский позволил себе привести цитату Джона Дьюи, крупнейшего философа XX века:
«Демократия практически лишена содержания, если жизнью страны управляет большой бизнес, контролирующий средства производства, обмен, рекламное дело, транспорт и связь, подчинивший себе прессу, журналистов, различные средства рекламы».
Крупнейшие теоретики и практики PR технологий, среди которых были Эдвард Бернейс, Уолтер Липпман, Гарольд Лассуэлл, старательно конструировали бренд США как «самой свободной страны в мире». Известный социолог Франклин Генри Гиддингс даже предложил специальное понятие «согласие без согласия», согласно которому населению в политическом процессе должна отводиться незатейливая роль потребителя и зрителя.
Не остается никаких сомнений — мир порабощен неолиберализмом. В самом широком смысле он представляет собой доминирующую социально-философскую парадигму устройства международных отношений, в узком — политическую и экономическую модель организации повседневной жизни большинства современных обществ.
Последние два-три десятилетия всецело прошли под знаком политики свободного рынка, результат которой на лицо:
идеологические границы между правыми и левыми политическими силами стерты, рост бедности и неравенства фактически стал необратимым, социальные программы сворачиваются, крупный бизнес не подчиняется законам рынка, состояние окружающей среды катастрофически ухудшается, а экономическая система не выходит из зоны турбулентности.
Мир стал непредсказуемым. Повседневная жизнь пронизана рисками и страхами. Социальные гарантии — пустой звук. Доступность медицины и качество образования падают. Реальные доходы большинства населения в состоянии застоя или снижаются. Движение профсоюзов практически замерло. Вот почему, согласно Хомскому, американское общество лишено социальной и классовой мобильности. И вот почему некогда сплотившего нацию «чувства настоящей надежды» больше нет. Или есть? Похоже, сам Хомский все же не теряет оптимизма, поскольку в США еще жива свобода слова…
Любопытно, что за полвека до появления фильма «Реквием по американской мечте» лауреат Нобелевской премии по литературе Уильям Фолкнер писал:
«Что случилось с американской мечтой? Не слышно более звуков единого мощного голоса, выражающего нашу общую надежду и волю. То, что мы слышим сейчас, — это какофония ужаса, примирения и компромисса, пустая болтовня, громкие слова “свобода, демократия, патриотизм”, из которых мы выхолостили всякое содержание».
История, как мы видим, не нова. Как, впрочем, и доктрина неолиберализма, если рассматривать ее как одну из форм достижения имперских притязаний. Но сейчас важно другое. Что
Он рассказал нам, как устроен современный капитализм. Назвал и разложил по полочкам все десять принципов (фильм состоит из 10 глав), которые обеспечивают устойчивость и воспроизводство нынешнего миропорядка. Но было и еще кое-что. Хомский показал нам, как много может человек. Может, как и прежде, даже живя в эпоху «молчаливого большинства» и гегемонии насилия, риска, страха и неопределенности. Главное — сберечь свободу слова. Пока она есть — будет и надежда. И Ноам Хомский, выдающийся лингвист, философ и интеллектуал современности, на протяжении уже нескольких десятилетий убедительно доказывает это на своем примере, борясь за то, чтобы люди имели право знать и делать выбор.
Но всегда ли люди этого хотят — знать и делать выбор? Всегда ли мы этого хотим? А тут уж, извините, не в «корпорациях» дело. Это вопрос личной ответственности.
Мне вспоминается прекрасный рассказ Михаила Зощенко «Бедность»:
«Провели, осветили — батюшки-светы! Кругом гниль и гнусь.
То, бывало, утром на работу уйдешь, вечером явишься, чай попьешь и спать. И ничего такого при керосине не видно было. А теперича зажгли, смотрим, тут туфля чья-то рваная валяется, тут обойки отодраны и клочком торчат, тут клоп рысью бежит — от света спасается, тут тряпица неизвестно какая, тут плевок, тут окурок, тут блоха резвится…
Противно на все глядеть. Работа из рук падает.
После раздумал, получку получил, купил мелу, развел и приступил к работе. Обойки отодрал, клопов выбил, паутинки смёл, канапе убрал, выкрасил, раздраконил — душа поет и радуется.
Но хоть и получилось хорошо, да не дюже. Зря и напрасно я, братишечки, деньги ухлопал — отрезала хозяйка провода.
— Больно, — говорит, — бедновато выходит при
Я уж и просил, и доводы приводил — никак.
— Съезжай, — говорит, — с квартиры. Не желаю, — говорит, — я со светом жить. Нет у меня денег ремонты ремонтировать.
А легко ли съезжать, товарищи, если я на ремонт уйму денег ухлопал? Так и покорился».
