Раскрепощение героини. Тело и чувства в прозе «незамеченного поколения»
Всем им было по 16-25 лет. Возраст активного поиска себя и женщины. В чужой стране прежний опыт обнулился. Им предстояло заново узнать себя и встретить абсолютно новую женщину. В точке этой встречи родилась особая героиня прозы русского зарубежья.
Перекодировка
Опыт эмиграции — это всегда расставание и всегда встреча, неизбежная потеря и неминуемое обнаружение. Благодаря предельной автобиографичности и документальности прозы «незамеченного поколения» мы можем наблюдать эти сломы в жизни целого поколения литераторов, уехавших из России в начале 1920-х годов.
В конце XIX — начале XX веков Европу наводнили дансинги и кабаре, родившие новую, чувственную эстетику. В Париже громкой славой пользовались заведения Монмартра. Это был мир со своими законами, правилами поведения и модой, приобщиться к которым приходил весь Париж: от праздных зевак, уличных певцов и проституток, до респектабельных буржуа. Здесь царила атмосфера вседозволенности, чувственности, возбужденности и эротизма, так метко переданная Тулуз-Лотреком.
Четко очерченные красные губы, глубокое декольте и черные чулки становятся эмблемой новой, раскрепощенной женщины. Появившись в жизни, она моментально проникает в
Молодые люди, приехавшие в Париж в начале 1920-х годов, не застали того буйства, что было характерно для Монмартра и раннего, довоенного Монпарнаса. Но в легендарных монпарнасских кафе «Ротонда» и «Дом», частыми посетителями которых они были, не переставала кипеть богемная жизнь.
«Все есть на Монпарнасе — и наркотик, и стаканы с перламутровым абсентом, и
(Зинаида Шаховская. «Таков мой век»)
Для молодых писателей-эмигрантов раскрепощенная европейская женщина оказалась вдвойне новой. Они не встречали ее ни в прежней жизни, ни в классической русской литературе, на которой воспитывались и взрослели. Теперь же она сидела напротив них в кафе, смотрела с афиш модных дансингов и рассказывала свои истории на страницах современной им европейской прозы, которую здесь можно было купить в любой книжной лавке и читать сразу в подлиннике.
Женщина 1.0
Татьяна Ларина, Маша Миронова, Маша Троекурова, Лиза Калитина, Сонечка Мармеладова, княжна Марья — эти героини никогда не говорили с читателем на языке чувственности и эротизма. Поэтика их образа строилась совсем на других смысловых акцентах. Женщина в русской классической традиции была нравственным ориентиром на пути самоопределения героя. Ее внутренний мир изображался цельным, наделенным духовным объемом. Внешняя красота была абсолютно вторична и часто становилась признаком бездуховности и душевной пустоты. Самый яркий пример такой эффектной пустышки — Элен Курагина в романе «Война и мир»:
« (…) блестя белизной плеч, глянцем волос и бриллиантов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне».
Ни Татьяна Ларина, ни Соня Мармеладова, ни Наташа Ростова, ни княжна Марья не отличались внешней привлекательностью.
Татьяна Ларина:
«Итак, она звалась Татьяной, / Ни красотой сестры своей, / Ни свежестью ее румяной / Не привлекла б она очей».
Соня Мармеладова:
«Между разговором Раскольников пристально ее разглядывал. Это было худенькое, совсем худенькое и бледное личико, довольно неправильное, какое-то востренькое, с востреньким маленьким носом и подбородком. Ее даже нельзя было назвать и хорошенькою (…)».
Княжна Марья:
«Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало (…)».
Чем же эти внешне непривлекательные героини притягивают к себе героя? — Прежде всего глазами. В них отражается духовность и объемность внутреннего мира, которые компенсируют внешнюю некрасивость этих женщин.
Княжна Марья:
«(…) глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты».
Женщина 2.0
Совсем другими глазами смотрят на героя женщины в произведениях «незамеченного поколения»:
«Но глаза Клэр из серых стали почти черными; я с ужасом увидел — так как слишком долго этого ждал и перестал на это надеяться, — что Клэр подошла ко мне вплотную и ее грудь коснулась моего двубортного застегнутого пиджака; (…) Туманные глаза Клэр, обладавшие даром стольких превращений, то жестокие, то бесстыдные, то смеющиеся, — мутные ее глаза я долго видел перед собой…»
(Гайто Газданов. «Вечер у Клэр»)
Глаза новой героини остаются «зеркалом души», но в них отражаются не глубина и цельность, а изменчивость и чувственность. Зарождение физического влечения угадывается прежде всего именно по меняющемуся взгляду героини: ее глаза начинают чернеть, мутнеть, принимают далекое выражение или как будто увеличиваются в размере.
«Взгляд этот так мучил Олега, напряженный, непроницаемый, вровень с глазами, никогда не выражавшими ничего, кроме того, что она хотела, никогда не раскрывающийся взгляд этот так смущал его, что он предпочитал идти немного сзади нее (…)».
(Борис Поплавский. «Домой с небес»)
Новые, раскрепощенные героини обладают прежде всего физической привлекательностью. Герой замечает в первую очередь особенности их тела, улавливает его запахи, распознает сигналы. Читатель может не знать об интересах этих женщин, роде занятий, круге чтения, но обязательно будет посвящен в тайны физической притягательности. Особый запах пота, длинные пальцы мягкой руки, своеобразная ленивость тела, необычно медлительные физические реакции, — детали именно такого рода будут тщательно прописаны автором и цепко подмечены героем.
Средоточием чувственности и искушенности героини становится ее рот. Большой, жадный, красный, агрессивный он недвусмысленно выражает ее возбуждение:
«Я не боюсь, — сказала она со своей необъяснимо жадной улыбкой. Я видел ее улыбающийся рот, ее ровные крепкие зубы и
(Гайто Газданов. «Призрак Александра Вольфа»)
Появление такой героини — свидетельство нового запроса героя. Теперь он готов искать и находить в ней женщину, а не спутницу жизни и духовный ориентир. Все кризисы самоопределения, все поиски нового себя герой решает не за счет опоры на цельность и нравственность героини, а через углубления в себя, беседу с другом или разговор/спор с Богом. И, познавая себя, герой честно признается, что физическое влечение к женщине для него важнее поиска в ней одухотворенности:
«Я давно ловил себя на том, что вот я слежу жадными и почти чужими глазами за тяжелым и грубым женским лицом, в котором самый внимательный и самый беспристрастный наблюдатель тщетно искал бы какой бы то ни было одухотворенности. Я не мог не видеть, что эта женщина одета с вызывающим и неизменным безвкусием, так же, как я не мог предполагать в ней ничего, кроме чисто животных рефлексов, — и все же движения ее тела и раскачивающаяся ее походка каждый раз производили на меня непостижимо сильное впечатление».
(Гайто Газданов. «Призрак Александра Вольфа»)
«Абсолютно бесспиритуальная красота таких женщин была много загадочнее красоты одухотворенной, что-то апокалипсическое было в них, несомненно ни о чем не думающих, все решивших, все позволивших себе, какая-то откровенная и до абсурда доведенная роскошь земной жизни; все они верили в
(Борис Поплавский. «Аполлон Безобразов»)
Проходя через опыт эмиграции с его экстремальной ежедневностью, герой оказывается готовым принять разнообразие жизненных сценариев. Любовь или просто влечение к раскрепощенной женщине больше не компрометирует его перед самим собой. Вместе с новой женщиной в прозе младоэмигрантов рождается и новый герой, готовый с ней вовлекаться в разные отношения.
