«Аналогичная ситуация с искусством в XX веке. Его тоже упразднил технический прогресс, и критике следует в первую очередь задаться вопросом, почему это случилось и что в итоге пришло на смену искусству. До сих пор большинство деятелей искусства или экспертов не решаются посмотреть правде в глаза, оправдываясь тем, что романы — и даже — триллеры — до сих пор пишутся людьми, а не компьютерами, но главным образом потому, что ни одна социальная группа не захочет писать некролог самой себе».

Эрик Хобсбаум «Разломанное время. Культура и общество в XX веке»

Несомненно, приступая к обсуждению любого труда ученых такого калибра, как Хейзинга, Бродель, Блок или Хобсбаум, мы должны понимать, что за плечами исполинов исторической науки лежат необъятная база фактологии и теоретическая подготовка, доступная лишь немногим профессионалам своего дела. Но завершающий финальный опус великого британского историка о культурном разломе, произошедшем с миром в XX веке, дает нам шанс взглянуть на него, как бы из–за угла, потому что написан в весьма вольной манере, из которой видно, что эта тема для Хобсбаума весьма близка и даже, отчасти, личная.

Эссеистика остается одним из тех литературных жанров, в котором до сих пор, несмотря на глобальные процессы, жив национальных колорит. Эрик Хобсбаум, вобравший в себя традиции австрийской, немецкой и английской исторических и литературных школ, стал одним из свидетелей исчезновения старого мира и рождения нового непонятного пространства, в котором до сих пор обживается человечество, предаваясь ностальгии по состряпанным на скорую руку мифам.

Само название «Разломанное время» говорит нам о том методе, который был использован Хобсбаумом в исследовании феномена фактического пересоздания культурного кода глобальной цивилизации. Деконструкция, беспощадное препарирование мифов с помощью стального скальпеля фактов. Но в отличии от своих пост-структуралистских коллег, Эрик выглядит, как строгий инспектор перед толпой нашкодивших юнцов.

Его подход — это верность исторической науке «от и до», несмотря на то, что она переживает такие же кризисные времена, как и все социальные явления в глобальном мире.

На первый взгляд, набор описанных историком явлений присущ для многих авторов, фиксировавших тенденции разрушения и деформации социальных и культурных конструкций, наступивших вследствие двух Мировых войн и великого коммунистического эксперимента. Belle Epoque, скрывавшая противоречия западного мира до рокового выстрела в Сараево. Расцвет почти религиозной веры в науку, поддерживаемую меценатами от аристократии. Прогресс во всех его формах и последовавшее за тем величайшее разочарование в homo sapience. Дальше триумф фабричного производства поп-культуры и создание буржуазной мифологии о неизбежной победе либеральных ценностей по всему миру.

Но Хобсбаум всегда смотрит на любой процесс шире, указывая на болевые точки социальных и культурных изменений с неожиданных ракурсов. Благодаря своей биографии, историк успел застать трагедию Средней Европы, которая утратила свою идентичность после распада Австро-Венгерской империи. Он своими глазами зафиксировал процессы, которые происходили с еврейскими семействами, вынужденными ассимилироваться в чужих национальных культурах, создавая подчас мифы целых народов (так было, например, с Голливудом, все основные кинокомпании которого были созданы евреями), но очень быстро сливаясь с этими идеологическими конструкциями.

Вслед за своими предыдущими фундаментальными трудами Хобсбаум делает упор на возникновение в начале XX века среднего класса и обслуживающей его культуры, которой стал модерн во всех его проявлениях. Парадоксальное противоречие между деятелями культуры, провозглашавшими либертарные ценности и приверженность настоящему искусству, и бурным ростом промышленного производства заложило ту самую бомбу, которая взорвалась в Западной культуре, начиная с Первой Мировой Войны. Будучи немного сентиментальным по отношению к своей молодости, историк беспощаден в своих выводах. Авангард, который пытался изменить мир в угоду своим фантастическим озарениям, был изначально обречен перед начинающейся коммерциализацией общественных пространств. Хобсбаум тщательно фиксирует факты, указывающие на рост самосознания представителей среднего класса, породившего запросы на новую «высокую» культуру. Но в отличие от аристократов, которые до начала XX века создавали оазисы культуры вокруг своих дворов, массы новообразованной художественной элиты были вынуждены создавать суррогат из идеологем прошлого, романтизируя те или иные явления, подходящие под конъюнктуру того или иного времени и государства.

Бурный рост количества молодежи и эмансипация женщин создали задел на весь двадцатый век, постепенно подменяя понятие «высокого», понятием «массового». Глобальная послевоенная миграция, смешение культур и появление наднационального культурного кода создают для мировой буржуазии зону иллюзорного комфорта, в которой можно ощущать свою сопричастность к прошлому, которое безнадежно утеряно и заменено массой героических мифов. В целом, Хобсбаум, считает эти процессы неизбежными и призывает только к одному. Оставаться честными в подборе фактов и их интерпретации, не поддаваясь мимолетным увлечениям и моде на то или иное культурологическое новшество в методологии истории. Умеренный консерватизм исторической науки и верность традициям интеллектуальной чистоплотности становятся той самой тихой манифестацией Хобсбаума, которую мы периодически встречаем на той или иной странице его опуса.

Из этого рыцарского интеллектуализма вырастают самые замечательные и интересные эссе этой книги, которые посвящены людям, оказавшимся на разломе двух эпох и оставшимися погребенными историческим забвением. Карл Краус, Джон Десмонд Бернал, Джозеф Нидэм — каждый из этих людей вобрал в себя все парадоксы своего времени. Краус — австрийский публицист и писатель, который создал сатирическую драму «Последние дни человечества», основываясь на газетных публикациях, чем предвосхитил наступающих век всепоглощающего пост-модернизма. Джон Десмонд Бернал, ученый физик, запутавшийся между своей приверженностью сталинизму, фрейдизму и науке.

И вершина всего — Джозеф Нидэм — ученый, сделавший дрейф от теоретической физики в сторону синологии и в результате ставший одним из величайших специалистов по истории Китая.

Эти люди под пером Эрика Хобсбаума становятся настоящими героями своего времени, которое менялось настолько стремительно, что поглощало целые поколения талантливых интеллектуалов. Британский историк фиксирует дань уважения этим незаурядным людям и указывает на то, что, несмотря на идеологический окрас тех или иных исторических персоналий, феномен перехода к пост-индустриальной эпохе переполнен незаметными героями, в чьих сухих биографических справках скрываются подчас драмы, описывающие масштаб изменений в окружающей их исторической картине.

В финальной части своей книги Хобсбаум обращается к мифу о ковбое, как о самом ярком подтверждении стремления современного массового сознания к максимальной индивидуализации и разрушении коллективных культурных конструкций. Образ пастуха-одиночки, героически сражающегося с превосходящими силами врага, стал совместным плодом европейской романтической литературы и американского кинематографа. Все исторические факты указывают на то, что Дикого Запада практически не существовало в том виде, каким мы его себе представляем, благодаря массовой культуре. Хобсбаум ясно дает понять, что современный ультраиндивидуалистичный капитализм стремится к созданию своей Утопии, вскрывая религиозные основания лежащие под современной верой в неизбежность вечной устойчивости капиталистического миропорядка. Но не беря на себя функции футуролога, Хобсбаум, оглядываясь назад, оставляет нам манифест о роли исторической науки, которая сообщает нам непреложный факт — у любого события есть начало и есть неизбежный конец, и только время позволит нам взглянуть когда-нибудь за горизонт событий.