и жизнь постыла мне, и смерть страшит,

как наша полоумная соседка,

что тёмными словами говорит,

когда отпустит белая таблетка.

тяни меня, как утлую баржу,

вдоль берега, где долгие деревья

величественно медленно живут,

осознавая смерть, как повторенье.

мне страшно оставаться одному

в покинутом листвою Петербурге,

когда волна преследует волну

и замирает в воплощённом звуке.

мне памятен предутренний туман,

простёртый над недвижною рекою,

заброшенного сада птичий храм

и голос твой, исполненный тоскою.

как странно было обнимать тебя,

когда ты сквозь слепую поволоку

глядела на весенние поля

и чорные сугробы. понемногу

над Суздалем яснели небеса

и колокольни Бога выкликали,

и церкви в белокаменных лесах

из сумрака немого проступали.

ты помнишь, как красиво умирал

апрельский снег, случившийся над нами,

а мы с моста смотрели на вокзал

и уходили вместе с поездами

куда-нибудь на Новый Уренгой,

на Петербург — в заснеженную осень,

куда протяжный ветер над рекой

признанья наши робкие доносит.