Эта заметка о выставке Ульяны Овчаренко, коллекционера современного искусства, ей 10 лет. На Винзаводе с поточной периодичностью открываются сразу несколько выставок, это очень удобно — ты приходишь и можешь в одном месте, «за раз», посмотреть пять-шесть проектов — от галереи «Старт» — место для первой выставки художника, до галереи Марата Гельмана. В конце мая, я пробегал выставочные залы «Винзавода» и увидел, что за стеклом галереи Osnova, стоит машина для производства сладкой ваты. Рядом с машиной — юноша в белой рубашке предлагает эту вату гостям выставки Ульяны Овчаренко.

Сначала я не хотел ничего писать про эту выставку, но вышла рецензия на Афише, в которой мы читаем такие слова куратора выставки Евгения Антуфьева: «Глядя на коллекцию, вы всегда понимаете, по какому принципу коллекционер ее отбирает, — это могут быть периоды, какие-то ключевые моменты, манера живописи. Есть люди, которые, как Кантор, собирают еврейских художников, у меня есть знакомая в Италии, которой нравятся глаза, у Cвибловой в музее была знаменитая выставка фотографий рук. В случае с Ульяной это видно еще сильнее: если в работе есть зеленый, фиолетовый или розовый, то, скорее всего, работа окажется в ее коллекции. Во многом это выставка о выборе, как он происходит, как он формируется» То есть принципом формирования коллекции, а в данном случае коллекции-выставки, стали любимые цвета коллекционера: «Михаил Гулин, Семен Файбисович, две куклы Жени Антуфьева, Татьяна Ахметгалиева. Еще есть Пепперштейн, Новиков, ну и все. Сколько работ — я даже не считала» — так 10-летняя девочка-коллекционер описывает свое собрание, вот она сама.

Куратор выставки — Евгений Антуфьев, его работы где-то рядом, обращает наше внимание на то, что в коллекции наравне существуют работы Тимура Новикова (стоимость 20-25 тыс. евро) и собрание стиральных резинок (стоимость — 100 рублей) Куратор указывает, что юный коллекционер относится к своим «резинкам» наравне с работами современных художников — и те и те находятся в пространстве галереи и, тем самым, уже вписываются в энтропичную массу «совриска» Вся разница между простым школьником, коллекционирующим наклейки или монеты и Ульяной, в том, что она коллекционирует не только вещи, которые интересны детскому сознанию, по крайне мере, были интересны. В сферу ее запросов попадают — произведения искусства, и она не просто собирает их в своей комнате, а превращает в свою комнату — галерею. При этом, думаю, в 10 лет юный коллекционер вряд ли сможет объяснить «сообщение картины» Тимура Новикова, да и Ласковый май уже прошел. Значит, работы просто нравятся ей как вещи, в конце концов, она коллекционер, а не критик.

Тимур Новиков, "Ласковый май 1989

Коллекция 10-летней девочки пополняется за счет доходов отца, арт-диллера, иногда художники дарят ей свои работы, как в случае с Павлом Пепперштейном: «Это Паша Пепперштейн. Эта работа мне очень понравилась, потому что я очень люблю собак и очень люблю, когда идет дождь. Он сначала хотел написать «Собака и дожди», а потом «Собаки и дожди» — в результате получилось «Собакы и дожди». Он мне эту работу подарил. Я попросила нарисовать мне собаку, и он нарисовал мне ее буквально за час. Мы потом за ней просто ездили в Петербург и взяли ее».

Павел Пепперштейн, Собаки и дожди, 2015

Ощущение некоторой несерьезности выставки, коллекционеру 10 лет, а вокруг какая-то версия детской комнаты со взрослыми и не очень вещами и неуказанными правилами игры, sims из объектов современного искусства — снимается словами куратора, который описывает процесс подготовки выставки: «Работать с Ульяной было наслаждением. Я абсолютно ясно понимал критерий, понимал, как строить экспозицию. Рядом с работой Тимура Новикова мы повесили наклеечку в горошек, рядом с оленем Михаила Гулина — фотографию оленят. Все цвета стен, все наклейки выбирала она: когда я сам заказал наклейки, Ульяна отменила этот заказ, потому что они ей не понравились. Я заказал наклейки с принцессами, но Ульяна сказала, что это для какого-то младшего возраста, лет для пяти. В какой-то момент я был даже испуган, это был какой-то кошмар: Ульяна звонила в семь утра, чтобы подтвердить сладкую вату, подтвердить форму шариков» В конце своей речи, куратор приходит к выводу, что «Ульяна или создаст музей современного искусства, или его возглавит»

После нескольких минут на выставке у меня возникло и стало расти ощущение ужаса. Нет, я не боялся чего-то конкретного, вряд ли коллекционер выбежит и забьет меня шариком в форме бэмби? — или куратор засунет мне сладкую вату туда куда я захочу? У меня возникло странное ощущение тотальных несовпадений. Несовпадений на нескольких уровнях:

— Ожидание: вокруг все такое светлое, «доброе», «детское», «безопасное» — но безопасно я себя не чувствовал, у меня нарастали опасения, я думал, что вот, вот сейчас выскочит клоун из всем известного «Оно» Стивена Кинга и тогда все начнется. Важно, что ничего не началось, никто не выскочил, моему знакомому разрешили отвязать шарик и забрать с собой, кто-то делал селфи с чем-то. Так ко мне пришло ощущение «зловещего»: «зловещее — это тот род жуткого, который восходит к давно известному, издавна знакомому. Как это возможно, при каких условиях знакомое может стать зловещим, жутким?»

Радио коллекционера

— второй уровень нестыковки — я смотрел не на картины современных художников, а на сладкую вату, розовые и зеленые стены, шарики, на явные и неявные признаки того, что в детстве ассоциировалась у человека с счастьем, праздником, радостью, но гости этой галереи не были детьми и мне не было радостно. 10-летняя девочка-коллекционер по описанию куратора скорее подходила на роль маленького взрослого, погруженного в «дела» взрослого мира.

— следующее несовпадение — появляется мысль — «а что если все это выдумал куратор, и никакой девочки-коллекционера нет?» Но не все мечты сбываются, коллекционер ходит по галерее и радуется празднику: «Эта работа мне очень понравилась, потому что я очень люблю собак и очень люблю, когда идет дождь»

Постепенно понимаешь, что не только выставка, но и речь коллекционера вызывает сомнение, недоверие гладкости и прямоте речи ребенка: «на открытие приехали шарики и сладкая вата, и это все было очень красиво. Мне нравится эта кукла Жени Антуфьева (15), потому что я люблю розовый цвет и зеленый. На выставке даже стены покрашены в зеленый. Мне очень нравится, как он их шьет, внутри он из проволоки их делает» .

Кроме несовпадения образа девочки-ребенка и девочки-коллекционера (с ним еще можно смириться — истории маленьких взрослых уже давно не новость) постоянно преследует мысль о том, что тебя приглашают на какой-то совсем не твой праздник, пространство галереи украшено, все яркое и «на позитиве» Мало того, что понять причину праздника ты не можешь (разве что открытие выставки) так и куратор радостно позирует тебе со сладкой ватой и сотрудницей, оказываясь гибридом Мэри Попинс и старика Хоттабыча. Ты уже начинаешь совсем сомневаться в своих ожиданиях от мира детства и от мира «искусства» и тут ощущение «зловещего» усиливается: «существенное условие для возникновения зловещего чувства он находит в интеллектуальной неопределенности. Зловещим оказывалось бы, собственно, всегда то, в чем человек, так сказать, плохо разбирается. Чем лучше человек ориентируется в окружающем мире, тем труднее он поддается чувству зловещего под впечатлением от каких-то вещей или событий в этом мире»

Ты посмотрел все работы, сьел вату, потрогал шарик, задел коллекционера плечом. Человек, делающий и раздающий сладкую вату, остановился, он больше не улыбается, а просто стоит, сладкая вата кончилась, тут в голову приходит мысль, что часть вещей в этом пространстве такие яркие и «добрые», что кажутся живыми, а люди, тот же юноша в белой рубашке — механистичен, как любой stuff — четкий и эмоциональный в контакте с тобой только до определенной черты. Фрейд в своем эссе «Зловещее», которое я уже два раза цитировал, описывает похожий формат ощущений от реальности: «Э. Йенч выделил «сомнение в одушевленности какого-нибудь с виду живого существа и, наоборот, в том, не является ли одушевленным какой-нибудь безжизненный предмет», сославшись при этом на впечатление от восковых фигур, искусственных кукол и автоматов. Сюда же он присоединяет зловещее чувство от эпилептических припадков и проявлений безумия, поскольку в том, кто их наблюдает, они пробуждают смутные подозрения, что за привычным образом одушевленности могут скрываться какие-то автоматические –- механические — процессы» Ничего нового в этих чувствах нет, они детально описаны, например, в текстах Гофмана.

На выходе из галерки ты оборачиваешься и думаешь, что в «детском» коллекционировании присутствовал элемент тайны, не зловещей загадочности, с которой пришлось столкнуться моему воображению. И перед тобой возникает еще одна история вытеснения опыта, в данном случае детского мироощущения в пространство взрослого взгляда. Зловещее ощущение не оставляет тебя и открывая эссе Фрейда ты опять сталкиваешься с совпадением: «зловещее это в действительности не является чем-то новым или чуждым: это, напротив, нечто издавна известное душевной жизни, отчужденное от нее лишь под действием процесса вытеснения. Связь зловещего с вытеснением проясняет нам теперь и шеллинговскую дефиницию, согласно которой зловещее есть нечто такое, что должно было бы оставаться в сокрытии, но всплыло на поверхность»

У выхода из галереи я поговорил с несколькими людьми и эмоции от увиденного были двух типов: «мне очень понравилось, очень интересная игра и девочка, все доброе» и «что происходит?» Я решил дать вариант ответа на второй вопрос.

Цитаты З. Фрейда — отрывки из эссе «Зловещее»