ФУРУНКУЛ, читать в полдень

Фурункулу на Павле Антоновиче было жарко; на солнце он сох и готовился к смерти.

Внезапно на него упала тень; обрадованный надеждой выжить, фурункул прослезился, стал оранжевым и взял баре на гитаре. «Вы не могли бы окончить концерт? — вдруг заговорила тень. — Я пытаюсь сосредоточиться». Фурункул отложил гитару, весь защекотался так, что Павлу Антоновичу зачесалось, и тот дернул головой. Этого было достаточно, чтобы фурункул разглядел сидящего на насесте аиста.

Аист строго посмотрел на фурункул поверх очков. «Так-то лучше, — сказал Аист. — Мне надо закончить роман о том, как я полетел на Венеру. Читатели ждут от меня всю правду!»

Тут только Фурункул понял, кто перед ним. Аист был очень популярным писателем. Еще бы, он выпускал по книге о своих путешествиях каждые полгода. Он был очень плодовитым, — пожалуй, даже чересчур: поначалу он, по крайней мере, рассказывал о своих приключениях в пределах нашей планеты…

Заметив, что Фурункул не выказывает интереса к его персоне, аист пустился в длинные разглагольствования о визе и о местной валюте, о тёплых пляжах и виде на жительство… Но Фурункул не слушал.

Он с замиранием сердца представлял, как Павел Антонович закончит писать, сядет в свои старенькие «Жигули» и отправится в порт, откуда отчалит Корабль, и они с Павлом Антоновичем отправятся к берегам Антарктиды.

ПОВАР, читать с 17:00 до 19:00

1. Повар прожил плохую жизнь. Он работал поваром с 15 лет, а умер в 16. Его сбил другой повар. А вернее, товарняк на станции Поварской. А ведь был бы жив и счастлив, если б в машинисты пошел!

2. Первую и последнюю в моей жизни шаурму я попробовал в 8 лет у ж/д вокзала в Симферополе. Был пасмурный день, мы с бабушкой прикатили к вокзалу на лихом крымском водиле, объезжавшем серпантин, как пломбир, к которому прилипали колёса такси, и только этим объяснялось, почему мы прибыли к месту назначения живыми. Я был очень голоден, до отбытия поезда оставалось десять минут, поэтому шаурма из киоска была самым лучшим решением. В лаваш положили морковь, капусту, лук и кусочки неизвестного горячего мяса, и полили его соусом, что вместе с жирным соком стекал мне на ладони и обжигал рот. Так вот, повара, который слепил шаурму и работал на придорожной станции, я совершенно не помню.

О ХУ, читать после 21:00

1. Я знаю, вроде, много художников лично. Знаю Серёжу, Ксению, Анатолия, Алёну, еще одну Ксению. Только их никто не знает. Google на запросы их имен выдает редкие ссылки на упоминания в ЖЖ их же коллегами. Серёжу мне не жалко, Ксению, Анатолия, Алёну и вторую Ксению не жалко тоже. Почему, не знаю. Жалко только Миронова, и то потому что он уже очень дряхлый и руки дрожат. Был бы он моложе, не жалко было бы тоже.

2. Незавидна судьба артиста. В понедельник утром похмелье, днём мухи, водочка, маринованный помидор, разговоры об искусстве, кругом бездарности, звонит Настя из киностудии и просит немедленно обновить анкету, а то на последней вам 35, и режиссер на кастинге рекламы не узнал и, не глядя, попросил: отнесите стулья в угол, пожалуйста. Сейчас-то мне 36, но третью неделю с утра похмелье, потому что вчера спектакль, Людочка Нежданова ушла и оставила букетик цветов, не дождалась — ну и подумаешь, кошелёк все равно дырявый, а тут и Витька; пойдём со мной, — я не могу, — да нет пойдём: и вот уже летит в рот помидор, хлеб с солью, Рубен Борисович звонит насчет долга за квартиру, на следующий день сразу наступает четверг, в транспорте кто-то наступает на ногу, а дома нежданный гость сидит и уже несколько раз соврал, но пришел с вином и многообещающим проектом, который, не верю, не выгорит, — иди, проходимец, подобру-поздорову; в пятницу свадьба, в субботу похороны чужого друга, бутерброд с сёмгой, забылся сном. В воскресенье сон до двух часов, опять проспал утренник, Женя Решетилов играет за тебя волка, теперь точно всё — трах рукой по столу, заноза, вдохновение, тошнит, скука, сон.