Как воздушные корни некоторых растений проникают в щели стен и разрушают их — так и в душу принца Такаока, который не увидел в зеркальных водах озера Эрхай своего отражения, начало потихоньку проникать осознание скорой смерти. “Тот, кто, заглянув в воды озера Эрхай, не увидит в них своего отражения, умрет в течение года”, — принцу казалось, что он снова и снова слышит эти слова Мэна, чиновника из Наньчжао. Тем не менее, он не чувствовал ни физической слабости, ни духовной, его здоровье оставалось крепким. Но смутное предчувствие не оставляло его. Тридцать лет назад принц уже встретил свой сороковой день рождения, а через три года ему должно было исполниться семьдесят, и поэтому он понимал, что смерть не станет чем-то из ряда вон выходящим. Его отец, император Хэйдзэй, умер в пятьдесят один, дядя, император Сага — в пятьдесят шесть. Даже преподобный Кукай скончался в шестьдесят два года. И когда шестидесятисемилетний принц думал об этом, то у него порой возникало чувство, не зажился ли он. Конечно, умереть на полпути в Индию было бы досадно, но если такова судьба, ничего не поделаешь.

 — Мне кажется, что в скором будущем я умру. — Когда принц, улыбаясь, произнес эти слова, Антэн озабоченно нахмурился:

 — Ваше высочество, такими словами вы можете навлечь на нас несчастья! Мы и до Индии не доберемся. Нельзя же проявлять такую слабость.

Но принц отмахнулся:

 — Нет-нет, дело совсем не в слабости. В моей душе до сих пор сильно желание попасть в Индию. Только в моем возрасте все выдающиеся монахи древности уже достигли просветления. А я же мало уделяю внимания молитвам и постам, да и это только предчувствие, поэтому я не знаю, когда точно умру. Но оно меня не покидает. Что поделать, мне ведь уже шестьдесят семь.

 — Ваше высочество, вы всегда должны оставаться молодым, в шестьдесят семь или в семьдесят семь. Ведь это то, что делает вас мико. Иначе мы не сможем называть вас так.

 — По-твоему, раз я принц, то всегда должен быть молод? Даже если я не хочу этого? Какая глупость! По-твоему, я должен жить вечно.

Однако все–таки принц совсем не казался пожилым — крепкий и бодрый, он не выглядел старше пятидесяти. Когда он с идеально прямой спиной шагал по палубе арабского корабля, непринужденно разговаривая с Антэном, никто бы и подумать не мог, что он может умереть в течение года.

Принц и его спутники наконец нашли возможность сесть на арабское торговое судно в Аракане, и теперь, следуя вместе с сезонными ветрами на Цейлон, плыли по Бенгальскому заливу. На Цейлоне, по легенде, трижды побывал Будда. Если бы они смогли добраться до него, то до Индии было бы рукой подать. Только при мысли, что конец дороги близок, путешественники почувствовали облегчение. Впрочем, по собственному опыту они уже знали, что морские путешествия не всегда идут в соответствии с планом. Поэтому успокаиваться было рано. Но им не оставалось ничего иного, кроме как молиться Каннон о благополучном исходе пути и просить божественные силы помочь добраться до берега Индии.

Даши — так называли в Китае арабские суда — уступали по размерам китайским, но их особенностью был прочный нос, поэтому казалось, что они вполне могут преодолеть бурные воды Бенгальского залива. Мачт, кроме главной, с закрепленным на ней странной формы треугольным парусом, насчитывалось еще три; на корме высились, словно пагоды, несколько палуб, что поразило принца, привыкшего к китайским судам. Команда корабля состояла не только из арабов, но из персов и индусов. Для принца это все было в новинку, и, прогуливаясь по судну, он, словно дитя, каждый раз делился открытиями с Антэном и Энкаку.

Однажды ночью принцу не спалось. Он поднялся из трюма наверх и в свете луны на кормовой палубе увидел мужчину, который за чем-то наблюдал. В правой руке, на высоте глаз, он держал металлический диск и через него внимательно смотрел на небо, а левой рукой что-то записывал. Некоторое время принц наблюдал за этими действиями и, не сдержав любопытства, спросил:

 — Что вы там делаете?

Мужчина посмотрел вниз и спокойно ответил:

 — Измеряю высоту звезд.

 — Звезд?

 — Да, звезд. Строго говоря, Полярной и созведия Кассиопеи. Корабль должен плыть так, чтобы эти звезды находились на определенной высоте, и моя обязанность — прокладывать курс. По сути, я единственный человек на корабле, кто может управляться с астролябией.

И, процедив столько загадочных слов, мужчина продолжил увлеченно смотреть на небо. Принцу становилось все интереснее и интереснее:

 — Можно я тоже поднимусь?

 — Конечно.

Когда принц поднялся по узкой приставной лесенке на палубу, то узнал, что мужчина, измерявший высоту звезд при помощи астролябии, был молод, не бравировал почем зря и казался умным. Они разговаривали по-китайски, и принцу стало известно, что его собеседник родился в персидском Исфахане и научился астрономии в Багдаде. Благодаря полученным знаниям, он смог плавать на арабских судах, исколесил страны Запада и Востока, и принц поразился, как умен его собеседник и как бегло он говорит на многих языках, несмотря на возраст. Принц почувствовал благоволение к этому юноше, которого звали Камал, а тот, судя по изысканным манерам принца, догадался о его высоком происхождении, поэтому в ту ночь они увлеченно беседовали обо всем до самого рассвета.

На рассвете внимание принца, сидевшего на кормовой палубе, привлекли белые волны, которые расходились по поверхности моря, словно следы плывущего зверя. Этот зверь не походил на человека, но его бритая, как у монаха, голова ничем не напоминала и рыбью. Он то нырял глубоко в воду, то, выдыхая, всплывал на поверхность. Принц невольно отстранился от края палубы.

 — Там что-то плавает…

 — Где?

Камал лишь мельком глянул на море и скучающим тоном произнес:

 — Меня совсем не волнует, что происходит на море. Меня интересуют исключительно небесные явления. Для меня полет одной звездочки так же важен, как государственный переворот, но даже если из воды полезут орды чудовищ, мне наплевать!

Камал беззаботно и заразительно захохотал. Принц засмеялся вместе с ним.

Странное существо, которое плавало в море, уже исчезло, но тем же днем, после полудня, оно снова показалось на глаза принцу. Когда тот, сидя на лесенке, ведущей на корму корабля, играл на подаренной королем Наньчжао флейте, на поверхности воды опять поднялись пузырьки, и существо с головой монаха высунулось из воды, завлеченное музыкой. Принцу удивленно показалось, что он будто бы уже видел это создание. Рядом случайно оказалась Харумару, и когда принц указал рукой на зверя, она, воспитанная в горной стране и не видевшая до сих пор моря, робко посмотрела на воду:

 — Что это? Похоже на человека. Просто ужасно похоже на страшного человека.

Принц поднялся, будто прикрывая собой напуганную Харумару:

 — Не бойся, дитя мое. Кажется, я уже видел похожее чудовище в море у Гуанчжоу. Там его называли дюгонем. Это умное животное, может даже понимать человеческую речь. Он совсем не страшный.

Только принц договорил, дюгонь ровно наполовину вынырнул из воды и, смотря на Харумару, сказал человеческим голосом:

 — Давно мы с вами не виделись, Акимару! Вы не забыли меня?

Харумару, которую и вид дюгоня перепугал, совсем не ожидала, что он заговорит. Она побледнела от страха и чуть не лишилась чувств. Однако дюгонь, не обращая внимания, продолжил:

 — Подумайте только, именно благодаря Акимару я научился этому языку. Я никогда не забуду, чем ей обязан. Прежде всего, благодаря знанию слов, тогда я не умер. В лесах той южной страны я всего лишь потерял сознание от жары. Нет, я пока не могу это объяснить. Но, тем не менее, я очень сильно благодарен уважаемой Акимару.

Принц понял, что дюгонь принял Харумару за Акимару, и вмешался в разговор:

 — Послушай-ка, дюгонь. Дай-ка я тебе объясню. Это не Акимару, но похожая на нее девочка из Юньнани, которую зовут Харумару. Она родилась в горной стране, не видела моря, и поэтому такие морские создания, как ты, ее пугают, так что не уплыть ли тебе обратно? Я прошу тебя об этом вместо Харумару, которой сейчас не очень хорошо.

Удивленный дюгонь некоторое время пристально посмотрел на Харумару, а затем тихо скрылся.

После того, как дюгонь исчез, принц обернулся ко все еще дрожащей от страха Харумару:

 — Почему ты его так боишься? Это же морское создание.

 — Но я еще не видела столь похожих на человека животных! Когда я была маленькой, то мы с родителями ловили рыбу на озере Эрхай, но там не было таких жутких созданий, как этот дюгонь. К тому же, меня пугают его слова. Он сказал, что уже умер, а раз так, то мы говорили с призраком дюгоня!

 — Хм, я не знаю, что и сказать…

 — Мне до сих пор страшно, ваше высочество.

 — До сих пор?

 — Да. Я ничего не знаю об Акимару, о которой упоминал дюгонь, и, возможно, это вовсе меня не касается. Но мне почему-то кажется, что когда-то, давным давно, я виделась с этим дюгонем.

 — Вот оно что. Но ты же только что сказала, что не видела это страшное животное!

 — Да. Именно так, в этой жизни я его не видела. Но в прошлой…

 — В прошлой?…

 — Когда дюгонь начал разговаривать, то мне показалось, что мы знакомы. Более того, именно я учила его человеческому языку. Будто воспоминание из прошлой жизни. Может быть, мне это кажется. Но ваше высочество, если вы можете что-то рассказать, то, пожалуйста, объясните это.

Но принц никак не мог найти нужных слов и совершенно не знал, что ему надо на это ответить.

Корабль, легко управляемый ветром и высокими, будто скалящимися, волнами, плыл прямо на юг по Бенгальскому заливу. Солнце в зените палило, словно огненный шар, стало жарко, море нагрелось, и всем казалось, что они плывут в экваториальных широтах. Все члены команды корабля из–за жары разделись и остались лишь в набедренных повязках. Единственными, кто не раздевался из–за правил приличия, были принц и Харумару. Экипаж корабля принимал Харумару за мальчика, и поэтому все смеялись над тем, что она отказывалась снять одежду.

Ночами принц обычно забирался на палубу к Камалу, и они до самого рассвета наблюдали при помощи астролябии за звездами. Звездное небо было поразительным. Однако, чем ближе они приближались к экватору, тем ниже становилась Полярная звезда, поэтому нельзя было определить курс корабля по ней. Теперь Камал использовал для этой цели созвездие Паланкин императора. В зависимости от высоты этих звезд можно было узнать не только местоположение корабля, но и как близок был Цейлон. Астрономия, вечная и неизменная наука, не давала осечек. Через четыре-пять дней корабль уже мог пристать к порту Трикомали. Камал довольно смеялся, обнажая белые зубы, с сознанием того, что именно благодаря его искусству корабль мог плыть правильным курсом.

В шестом томе “Естественный истории” Плиния упомянута земля Тапробане, под которой имеется в виду Цейлон. Согласно Плинию, Тапробане — это страна антиподов, которая находится на другом краю земли. Возможно, он думал, что эта территория простирается между Северным и Южным полушарием в районе экватора. Доказательства того, что это остров, были получены только во времена Александра Македонского. Тапробане вызывала интерес Плиния, который в другом, девятом томе написал, что это место славится обилием жемчуга. Это был тот самый, довольно редкий случай, когда слова Плиния совпали с действительностью, и сейчас на Цейлоне выращивают огромные жемчужины. Вообще, если говорить о тех местах, где добывали жемчуг, то на ум приходит не уступающий Цейлону в славе известный еще с ханьских времен жемчуг из местности Хэпу на реке Ляндон, что на севере Хайнани, о котором монах Фасянь писал в своей книге, что это “редкий жемчуг”. В “Христианской топографии” александрийского купца Козьмы, написанной уже в шестом веке, Цейлон упомянут, как место, где ведется торговля редкими сокровищами: шелком, сандалом, агаром и, в том числе, и жемчугом.

Однажды утром, когда принц вместе с Антэном, Энкаку и Харумару бродил по палубе корабля, сбоку на линии горизонта показался отдаленный остров. Антэн внезапно обрадовался:

 — Смотрите, остров! Он далеко, но неужели это Цейлон? Надо сообщить штурманам корабля. Они обрадуются.

Но Энкаку осадил Антэна.

 — Рано радуешься. Остров как остров, только для Цейлона он мелковат. Может, это киты, которые плавают стаей или морские рифы. Не следует так веселиться раньше времени.

Антэн был обескуражен:

 — Энкаку, какой ты упрямый! Стоит мне лишь чему-нибудь порадоваться, так ты меня будто водой окатываешь! Ты все испортил.

Но как только корабль подплыл поближе к острову, то опасения Энкаку подтвердились: это был не Цейлон, но торчащие из воды коралловые рифы. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что в здешнем море было много точно таких же рифов. Еще удивительнее было то, что на этих рифах находились люди, несколько десятков человек. Наверняка это были индусы — полуголые мужчины с темной блестящей кожей, которые лежали на скалах или же резвились воде, где было мелко. Некоторые из них были абсолютно голыми и, не стыдясь своей наготы, весело махали руками проплывающему мимо кораблю. Они что-то кричали, но ни принц, ни его спутники не могли понять, что, поэтому сочли их речь тарабарщиной. Наконец, на борту корабля появился Камал, который взял на себя роль переводчика.

Некоторое время Камал пообщался с мужчиной, который, видимо, был старшим, и затем, повернувшись к принцу, сказал:

 — Это сборщики жемчуга. Поскольку в Шри-Ланке простым людям запрещено заниматься сбором жемчуга, это наверняка чиновники из Шри-Ланки. Или же, возможно, браконьеры, я не уточнял. Так или иначе, они ныряют за ценным жемчугом, поэтому мы можем попросить их показать, как это делается.

Заскучавшие во время долгой поездки путешественники не возражали против этого плана, и, когда от главы сборщиков было получено разрешение посмотреть, как те работают, они сказали об этом капитану, и тот отдал команду вывести корабль в открытое море. Когда Камал говорил об этом со старшим индусом, с ярко-красным от бетеля ртом, тот дьявольски смеялся, а затем что-то приказал своим подчиненным.

В тот же миг из–за скал вытащили лодку-долбленку. Туда сели трое ныряльщиков, которые, отогнав лодку веслами на глубокое место, встали на борт, и один за другим спрыгнули в море. В руках у них был некий черный блестящий предмет изогнутой формы, похожий то ли на горн, то ли на рог.

На борту корабля принц и его спутники смотрели, затаив дыхание, на ныряльщиков, которые не появлялись ни десять, ни двадцать минут спустя. На гладкой поверхности моря не было ни водоворотов, ни пузырьков. Принц, будто очнувшись, спросил у стоявшего рядом Энкаку:

 — Как странно. Неужели они могут настолько долго задерживать дыхание?

Энкаку с довольным видом ответил:

 — Вы ведь видели, что в руках они держали что-то похожее на рог быка. Мне кажется, дело-то как раз в этом предмете, который похож на рог носорога.

 — Рог носорога?

Энкаку принимал все более победоносный вид:

 — В нашей стране об этом ничего не знают, а в Китае об этом написано в даосской книге Баопу-цзы. Согласно этой книге, есть особый вид носорога, “небесный носорог-тунтяньси”, на чьем роге белые полосы. Этот рог размером больше одного сяку, по форме напоминает рыбу и, если погрузиться в воду, держа его у рта, то можно будет путешествовать под водой во все стороны сколь угодно долго без всякого напряжения. Похоже, эти ныряльщики используют такое тайное даосское приспособление. Наверное, это и есть рог небесного носорога. Да чего уж, это точно он.

 — Рог небесного носорога? В эту легенду мне сложно поверить, но раз их так долго нет, то, пожалуй, пусть это будет рог носорога…

И так в разговорах или еще в чем прошло сорок минут, как вдруг на поверхности воды показались пузырьки. Принц и его спутники сразу же внимательно пригляделись к поверхности воды, откуда один за другим появились ныряльщики, которые отвязывали от ртов рога носорога и смеялись. Во рту у них блестели белые шарики. Это был жемчуг, белизна которого представляла собой контраст по сравнению с их красными от сока бетеля ртами.

Главный индус выбрал из принесенной добычи особенно большую жемчужину и подарил ее принцу. Принц, который уже собирался поздравить ныряльщиков с успехом, очень обрадовался, поскольку с детства любил играть с жемчугом, и положил жемчужину на ладонь. Это был крупный жемчуг, диаметром свыше одного сантиметра, практически идеальный по форме и отливавший голубоватым блеском. Однако в ярких лучах солнечного света он походил на розоватую каплю росы.

Покатав жемчужину на ладони, принц наблюдал странную перемену цвета:

 — Как загадочно, что природа смогла породить столь красивый предмет.

Энкаку снова возразил принцу:

 — Я боюсь не согласиться с вашим высочеством, но для меня столь красивые вещи, как эта жемчужина, служат предвестниками бед.

Антэн иронично сказал:

 — Ты бы лучше молчал вместо того, чтобы говорить то, в чем ничего не смыслишь!

Но Энкаку продолжил, будто не заметив иронии Антэна:

 — В хорошо известном даосском трактате “Хуайнань-цзы”, который, кстати, является моей любимой книгой, в главе семнадцатой «Размышления о лесах», есть один пассаж. Там говорится: «Прекрасная жемчужина появляется от боли беззубки, но мне она в радость. Когти тигра и бивни слона хороши для животных, но плохи для меня». Беззубка — это такой моллюск. Мы, конечно, можем быть обмануты ее внешней красотой, но на самом деле не стоит забывать, что для моллюска это ничто иное, как болезнь. Жемчуг — это то, что исторгает из себя больной моллюск. Так демоны, которые пытались соблазнить Будду во время его подвижничества, принимали красивый облик, пряча за ним ужасную душу. Я не знаю, красота ли проистекает из страданий или же наоборот, страдания из красоты, но между ними явно есть какая-то связь, это факт. И поэтому если я вижу что-то красивое — женщину, цветок или сосуд — они лишь кажутся мне красивыми, и я остерегаюсь их. Эта красивая жемчужина, которая лежит на ладони принца — не принесет ли она нам несчастий, не заставит ли нас беспокоиться? Я ведь пессимист по натуре. Только в этом я иду против мнения принца, и никаких тайных умыслов у меня нет.

Пока Энкаку говорил, в душе принца, словно пузырки метана в сточной воде, появились мысли о скорой смерти, мысли, о которых он на некоторое время забыл. “Если лицо заглянувшего в озеро не отразится на поверхности…”, — морской ветерок будто снова донес эти слова до ушей принца, и тот ужаснулся. Если, как считает Энкаку, эта жемчужина должна принести несчастья, то надо же сразу, без промедления, выкинуть ее в море. Но ведь и без нее принц получил известие о своей скорой смерти. И, тем не менее, главная его цель — Индия — пока не достигнута. Разве не разумно отдалить от себя несчастья, действуя со всей осторожностью? Но вскоре принцу в голову пришла совершенно другая идея. Если он умрет в течение этого года, то бояться несчастья совершенно не стоит, а надо наоборот, наслаждаться красотой этого мира. С самого детства он любил забавляться красивым жемчугом, раскладывая его на ладони. И почему он должен выбрасывать эту драгоценность, эту редкую жемчужину, только из–за предостережения Энкаку?

Антэн громко засмеялся, будто бы развеивая сомнения принца и Энкаку:

 — Энкаку, я поражен тем, что ты вспомнил эту древнюю легенду о Будде и демонах. Это ведь на тебя не похоже. Ты говоришь, что эта жемчужина — демон, который принесет несчастья? Что красота и страдания связаны? Какие глупости! Если тебя послушать, то душа принца прекрасна лишь снаружи, а внутри она — злой дух!

Но Энкаку вышел из себя:

 — Нет, я не это имел в виду. Я лишь привел цитату из древнего трактата, где было написано, что красота не то, чем кажется…

Но Антэн радостно перебил Энкаку:

 — Я сказал, что красота души принца и красота этой жемчужины — подобные друг другу вещи. Я не делаю различия в красоте. Даже если за ней стоят болезни и страдания, то разве это плохо? Если подумать, то, может быть, принцу настолько понравилась эта прекрасная жемчужина, потому что, при всем уважении, у них есть некое общее страдание. А если так, то можно сказать, что и душа принца, и эта жемчужина, вместе пришли в этот мир. Именно поэтому они и похожи. И я не думаю, что старые трактаты, в которых говорится, что красота не приходит в мир без страдания, следует толковать исключительно с плохой стороны.

Оживленные споры Антэна и Энкаку походили то ли на спор, то ли на игру, и каждый раз, когда они что-то друг другу доказывали, принц смеялся, даже несмотря на то, что сам становился предметом их обсуждения. Мысль о смерти для принца так и не обрела пугающей ясности, оставшись лишь предчувствием. Предчувствием какого-то нового опыта, даже, можно сказать, веселым предчувствием. Принц подумал, что, как и говорил Антэн, эта жемчужина воплотила в себе его смутное сомнение, и в ней кристаллизовалось ожидание его скорой смерти.

Получив достаточно жемчуга, главный индус улыбнулся и спрятал его. Корабль, стоявший на отмели, отплыл в открытое море.

Как только корабль тронулся, Харумару, которая до этого где-то скрывалась, подошла к принцу и сказала дрожащим голоском:

 — Эти сборщики жемчуга уже ушли? Их глава очень страшный, поэтому я тихонько спряталась в трюме. Он очень сильно похож на дюгоня со своей бритой головой.

Принц горько улыбнулся.

 — Странная ты. Увидела дюгоня, так испугалась, что он похож на человека, а увидела человека, так испугалась, что он похож на дюгоня. Между тем, этот человек такой же, как и мы, только кожа у него чуть темнее, а так ничем от нас не отличается. Или же тебе показалось, что этот мужчина превратился в дюгоня?

К слову, легенды о дюгоне, который оборачивается человеком, никто не знает, но зато есть древняя китайская легенда о человеке-акуле. Если не вдаваться в подробности, человек-акула живет в море, может оборачиваться рыбой и целыми днями без отдыха прядет на станке. Когда он плачет, то из его глаз катятся жемчужины. Иногда он принимает образ человека, выходит на сушу и заходит в дома. В благодарность тем людям, кто о нем заботится, он дарит на прощание этот выплаканный жемчуг. Принц не так хорошо знал китайские старинные писания, как Энкаку, и эта легенда не вспомнилась бы ему, если бы он не прислушался к Харумару и внезапно не представил себе такого человека-акулу. Наверное, этот коренастый мужчина не так уж сильно отличался от дюгоня. Может быть, он и есть человек-дюгонь. Так думал принц, а Харумару молчала.

Тем временем, на борту корабля случилось нечто странное, что сразу заметили все.

По прогнозам штурмана Камала, которым стоило верить, корабль должен был пристать к Цейлону через десять дней, но то ли всегда точная астрономия подвела, то ли Камал ошибся в расчетах, но и через десять дней корабль все плыл в бескрайних океанских водах, и нигде не было видно ни клочка земли, ничего, отдаленно напоминавшего Цейлон. Гордый Камал не мог вынести мысли об ошибке и целыми ночами до боли в глазах смотрел на звезды, но все небо заволокло тучами, и ему удавалось увидеть лишь одну, две звезды. В небе сверкали метеоры. Камал в отчаянии не сходил с палубы и рвал себе волосы на голове.

Странные вещи случались не только на небе, но и на море, ибо корабль вдруг снова оказался окружен туманом настолько густым, что даже днем было сумрачно, и вокруг ничего не было видно. Однако этот туман, по сравнению с другими, не только не рассеивался, но наоборот, еще больше сгущался. Облака будто бы накладывались друг на друга слоями. И, поскольку корабль никак не мог выйти из этого похожего на лабиринт тумана, то капитану-арабу ничего не оставалось, кроме как медленно вести корабль туда-сюда, чтобы избежать опасности посадить его на мель; он уже не кричал на корабельщиков, которые обленились и лишь дремали в трюме.

Удивительно, но те необычные явления, которые происходили и в небе, и на море, словно передались и людям, и экипаж корабля стал вести себя странно.

Ночь была утомительно душной, и от скуки полуголые члены экипажа уселись на палубе в круг и стали пить вино. Ветра не было, и хоть они сидели, не двигаясь, с их тел лился пот. Делать было нечего, работы у них не было, и, опьянев от вина, они запели громкие песни. Разомлевшие от лени и жары моряки, как будто подстегиваемые чем-то, кричали в забытьи, и их пьяные голоса вызывали какое-то беспокойство. Принц, как обычно, сидел на борту корабля и грустно наблюдал за их весельем.

Где-то через час бодро певшие люди внезапно утихли и, сидя на корточках на палубе, стали мрачно и сонно раскачиваться из стороны в сторону. Внезапно один молодой моряк поднялся, подошел к борту корабля и посмотрел на море, которое уже успокоилось. Другие моряки рассеянно смотрели на него. Молодой моряк обернулся и рассмеялся. Другие тоже невольно засмеялись. Затем молодой моряк снял набедренную повязку и, абсолютно голый, склонился с палубы и прыгнул в воду.

Той ночью не только он один бросился в море. Пятнадцать минут спустя другой моряк из сидевших на палубе вышел из круга и, точно так же подойдя к борту корабля, выбросился в море.

Третий повел себя иначе. Он поднялся, позевывая и протирая глаза, а затем долго бродил по палубе. Внезапно он подошел к борту, на котором тихо сидел принц, и, хлопнув его по плечу, сказал:

 — Мико, мне грустно, не подбодришь ли ты меня игрой на флейте?

Арабы ласково называли принца «мико». После этих слов принц словно очнулся и пошел вниз за флейтой. Когда он посмотрел на палубу, то увидел, что и этот моряк прыгнул в море.

Сидевшие в круге просто смотрели, как их товарищи выбрасываются в море, никак их не останавливали, не пытались даже подняться или крикнуть. Они не двигались. Сам принц не мог ничего поделать и сам почему-то устало прислонился к борту корабля, смотря на моряков. Он даже не пытался подняться и кого-нибудь спасти. Когда третий моряк похлопал его по плечу, принц на секунду обрел чувство реальности, но все равно не понимал, что может помочь. Казалось, что в корабль и в экипаж будто вселились призраки, и все плывущие на корабле утратили расположение духа.

Многочисленные признаки свидетельствовали о том, что корабль оказался в районе злых духов, от которых было не так-то и просто избавиться, поскольку судно кружило по одним и тем же местам. В ту жаркую и душную ночь то ли в троих, то ли в пятерых членов экипажа вселились демоны и они выбросились за борт. Но поскольку в экипаже было около ста человек, нельзя сказать, что уменьшение количества моряков было значительным. Члены экипажа остерегались говорить об этом. Принц строго-настрого запретил Харумару выходить на палубу до рассвета.

Пять дней спустя подул ветер, поднялись волны, и затихшее море будто ожило. Но корабль пока не двигался в полную силу, а лишь “разогревался” по чуть-чуть. Принц подумал, что при таком раскладе бояться злых духов уже не стоит, подозвал Харумару и, когда они оба уселись на борт корабля, начал играть на флейте, которую подарил ему молодой король Наньчжао. Сделанный из юньнанского бамбука и слоновой кости инструмент прямой формой напоминал так называемую “драконовую флейту”, а драгоценные материалы, из которых она была сделана, потемнели со временем, придав ей дополнительный лоск. Ее тон звучал по-старинному, чисто и прохладно, будто струя холодной воды в теплом море.

Поиграв некоторое время, принц устал и отнял флейту ото рта. Когда он играл, то ему казалось, что его душа куда-то уходит, и он не мог избавиться от этого чувства. Харумару, как и прошлой ночью, напряженно смотрела в море. Он подумал, что уже привык к ее чувствительности, и спросил:

 — Что случилось? Куда ты смотришь?

Но Харумару быстро указала пальцем на правый борт корабля и напуганно сказала:

 — Там вдали корабль!…

 — Что?

Ветер разогнал туман, и вдали виднелся корабль. По форме это была джонка, в бортовых отверстиях которой виднелись катапульты, на мачтах развевались разные флаги, и в целом она походила на старинный военный корабль, который плыл, словно призрак. Даже темной ночью, когда не было видно ни луны, ни звезд, корабль светился вдали бледным светом и, медленно поворачиваясь, становился все ближе и ближе.

Как только призрачный корабль приблизился на достаточное расстояние, на нем можно было разглядеть человеческие фигуры. Однако они не походили на людей, это были скорее прозрачные тени, чьи лица и тела нельзя было рассмотреть. Тени выстроились на борту судна и молча смотрели в сторону принца и Харумару, а их отражения в воде то уменьшались, то росли.

 — Люди на этом корабле, они живые? Настоящие? Я не могу понять, — прошептал принц, но Харумару все молча смотрела на приближающийся призрачный корабль.

Вскоре он приблизился настолько, что их борта соприкоснулись. Однако призрачный корабль был и меньше, и ниже. Более того, он был бесплотным, и когда два корабля столкнулись бортами, никто этого не почувствовал. Тени моряков на борту призрачного судна одна за другой забрасывали на борт абордажные крюки, которые цеплялись за палубу, и забирались по ним внутрь. Раздался какой-то странный шелест. Это был смех теней, с которым они ввалились на палубу корабля.

Принц, взяв Харумару, попытался сбежать с палубы, но они опоздали. Со всех сторон их окружали призрачные тени, которые не давали им уйти.

Вокруг все еще слышался их шелестящий смех. Они, нехорошо и зловеще смеясь, начали щупать принца и Харумару своими до невозможности холодными и совершенно мокрыми руками. Принц вспотел от страха и у него по коже побежали мурашки. Харумару была настолько потрясена, что казалась мертвой и сдалась на милость призраков. Принц же считал, что эти существа не могут причинить никакого вреда, поэтому только смотрел на них, но не сопротивлялся.

Призраки шарили холодными руками по телу принца, уже вытащили у него из левой руки флейту и отняли висевший у него на поясе мешочек из тигровой кожи, где лежали кремень и огниво. В этот мешочек принц положил и подаренную сборщиками жемчужину. Он внезапно разозлился и впервые попытался дать отпор теням.

Но почему принц внезапно разозлился, когда у него отняли жемчужину? Энкаку говорил, что эта жемчужина принесет несчастья, Антэн же думал иначе, считая, что и жемчужина, и душа принца — обе вместе пришли в этот мир. Неважно, кто из них был ближе к истине, важно то, что принц уже начал привязываться к этой жемчужине. Он чувствовал связь с ней, даже несмотря на то, что она могла принести много бед. И позволить, чтобы ее так просто украли? Да пусть они только попробуют! В таком настроении принц с силой стряхнул с себя руки теней и ударил одного призрака кулаком в грудь. Но призрак ничего не почувствовал, он был нематериален.

Пока он дрался, старинный мешочек из тигровой кожи порвался, и из него выпала жемчужина. Она чуть не упала на палубу, но принц схватил ее и зажал в ладони. К нему потянулись призрачные руки. Принц быстро положил жемчужину в рот. А затем рефлексивно проглотил ее. Теперь он мог не волноваться, что ее украдут.

Внезапно у принца закружилась голова, и он упал. Все вокруг снова зашелестело. Тени исчезли, и только откуда-то доносился призрачный смех.

Когда принц очнулся от долгого сна, он первым делом почувствовал боль в горле. Ему казалось, что какой-то твердый предмет застрял у него в горле, да так, что его нельзя было ни выплюнуть, ни запить. Во рту у него пересохло, и в поисках воды он шарил руками у изголовья, но там ничего не было.

Принц широко раскрыл глаза, приглядываясь в кромешной тьме, и одновременно попытался вспомнить, что с ним случилось. Где жемчужина? Принц проглотил ее, когда сражался с призраками. Неужели из–за нее теперь болит горло? Жемчужина застряла в горле и ее нельзя оттуда достать, может же быть такое?

Когда принцу было пять лет, то он проглотил примерно такую же жемчужину, которая оторвалась от наряда одной из придворных фрейлин. В тот день он лежал на циновке в восточном саду дворца Сэйрё:дэн и, играясь с жемчужиной, засунул ее в рот. А затем нечаянно проглотил ее. Жемчужина прошла сквозь пищевод и застряла где-то в желудке. Этот случай наделал шума, созвали знаменитых лекарей, но никакие средства не помогали. Наконец, внезапно появилась Фудзивара-но Кусуко, которая приготовила из вьюнка свой особенный отвар, напоила им принца, и на третий день утром в горшке нашли эту жемчужину. Можно сказать, что все придворные вздохнули с облегчением. Кстати, с тех пор семена вьюнка-асагао, завезенного во времена Нара, стали высоко цениться как слабительное.

Кусуко, которая безо всякого стеснения достала жемчужину из горшка принца. Кусуко, которая засмеялась с жемчужиной в руке. Он до сих пор помнил ее торжествующий вид. На мгновение принц даже забыл о боли в горле и улыбнулся.

Но все же, где же он? Принц лежал на боку и не чувствовал качки. Наверняка не на корабле. Может быть, корабль покинул район злых духов и прибыл на Цейлон. Или же ветер неожиданно сменил направление, и судно оказалось выброшено куда-то еще. Принц не понимал, где он, и, не видя рядом ни души, приподнялся и крикнул:

 — Есть тут кто-нибудь?

И, крикнув, он заметил, как изменился его голос. Он стал резким, грубым, будто высохшим. Что-то случилось с горлом. Что-то странное, что-то, на что никак нельзя было не обратить внимания. Боль была сильной. Это признак болезни. Настоящей болезни. И видимо, если я умру в течение года, то умру именно поэтому, подумал принц.

Он почувствовал себя так, будто бы у него на спине была тяжкая ноша. Теперь ему казалось, что все уже готово к его смерти, и колесница судьбы уже мчится по направлению к концу. Пусть он и не был таким, как выдающиеся монахи древности, но он не чувствовал ни малейшего отчаяния, зная, что скоро умрет. Разве смерть — это не жемчужина в глубине моего горла? Разве я не проглотил жемчужину смерти? И вместе с ней я отправлюсь в Индию. Может быть, как только я достигну индийского берега, эта жемчужина растает у меня в горле, источая неведомый аромат, вдохнув который, я умру. Нет, может быть, я умру в Индии. И когда эта жемчужина растает, я почувствую запах Индии. Вот как будет здорово! Внезапно принцу повеселело, и, приподнявшись, он снова крикнул:

 — Эй, Антэн! Энкаку! Где вы? Отвечайте же!

Однако его голос был голосом больного человека и звучал надтреснуто и печально, как плохая мелодия на флейте.

Корабль, на котором плыл принц, все–таки прибыл к берегу. Но пока принц не узнает, где он, мы не будем открывать завесу тайны над его местоположением. Но мы можем сказать с уверенностью, что это не Цейлон.