Мы смотрим на экран, на котором свобода убегает от нас.

Доступность, открытость, информированность, автоматизация, изобилие — с одной стороны. Обезоруживающее и ложное разнообразие — с другой. Человек потерян, он слишком мал, чтобы знать о мире, в котором живёт. Прежде возможности этого знания не было, вопрос снимался, сейчас — вопрос навязан.

Жизнь в безвестности означает жизнь в страхе и недовольстве.

Слово «виртуальность» этимологически проистекает из латыни. Vir — мужчина. Римляне образовали от него другое слово — virtus. Оно обозначало совокупность присущих мужчине качеств — физическая сила, моральное достоинство.

Культура современности дышит под знаком постмодерна. Это состояние современной культуры, синтетическое положение философских позиций, всего прошлого багажа искусств, помноженное на массовую культуру сегодняшней сети вещания.

Ценность любого авторитета относительна, система расширяется, и сама не может уследить за своими границами, распадается. Литература, психоанализ, кинематограф — посредники, участвующие в процессе высказывания, прежде бывшего самодостаточным без всего этого.

Жан Бодрийяр причиной отчуждения и девальвации называет разрыв между знаком и объектом. Знак превращается в самостоятельный объект, который посредством длинного ряда самокопирований полностью отрывается от реальности, которую он призван обозначать, и образует виртуальную реальность, не имеющую ничего общего с подлинной реальностью.

«Личность постепенно теряет свою уникальность, становится унифицированным элементом бессмысленного калейдоскопа масок, становится объектом среди объектов».

Фильм Вачовски «Матрица» — в одной из начальных сцен ленты главный герой берёт в руки книгу Бодрийяра «Симулякры и симуляции». Сам фильм играет по тем же правилам, используя труд философа в качестве знака.

Фрагмент аннотации к изданию работы Славоя Жижека «О насилии»:

«…одно и то же действие может считаться насильственным и ненасильственным в зависимости от контекста. Порой вежливая протокольная улыбка может быть большим насилием, чем агрессивная хулиганская выходка. … Что такое ограбление банка с сравнении с основанием банка? …»

Фигура самого Жижека — ещё один прекрасный пример. Обаяние и манеры («and so on, and so on») — образ в целом играет злую шутку с философом. Иные назовут его скорее человеком, рассказывающим смешные интеллектуальные анекдоты о тоталитаризме и на примерах классики кинематографа пытающимся донести до зрителя яркие идеи психоанализа.

Фрагмент его речи из документального фильма «Жижек!» (обратите внимание на название фильма):

«Здесь определённо что-то происходит, и я просто хотел привлечь внимание к этому, как это всё популярно, и я так думаю, чтобы сейчас дать вам верный ответ. Я полагаю, что я соглашусь с этим. Во мне есть что-то клоунское, как они выразились в „New York Times", один из братьев Маркс или как там это было. Всё это… Я могу играть с этим. Но, тем не менее, я от этого устаю, поскольку замечаю, что бывает, люди пишут глупые отчеты обо мне, реакции на меня, какое-то дикое побуждение, сравнение, чтобы заставить меня казаться забавным человеком. И подлинным вопросом было бы, откуда исходит это желание? Откуда эта необходимость показывать меня человеком, который может преуспевать только при помощи шуток? Даже мои издатели покупаются на это. Вы знаете, что моя книга о Ленине была почти отвергнута издательством Verso? Почему? Во-первых, они, в Verso, всегда вызывали у меня тошноту. „А, вы просто шутите". Потом я им сказал: „Хорошо, теперь у вас есть книга, текст о Ленине". И знаете, что они ответили: „Где же шутки? Никто не купит книгу". Так что, вы знаете, здесь происходит гораздо больше, чем кажется. Это достаточно сложный феномен. Я почти готов сказать, что популяризация меня есть сопротивление против серьезного восприятия меня».

В конце фильма на месте съемок хичкоковского «Головокружения» Жижек инсценирует прыжок вниз с высокой винтовой лестницы.

«И поэтому я полагаю, что мой долг состоит в том, чтобы совершить нечто вроде публичного самоубийства себя как популярного комика или как там меня воспринимают».

Жижек сам любит играть в эти постмодернистские игры, порой эта игра может замещать собой работу мысли. Нивелирование попытки рефлексии в уже заготовленную обёртку. Но стоит отметить, что за фасадом эпатажа Жижека стоит багаж знаний, например, Лакана.

Жак Лакан — французский психоаналитик и философ, переосмысливший психоанализ Фрейда при помощи диалектики Гегеля и лингвистики.

В качестве базовой схемы своего учения Лакан предлагал следующую триаду: Воображаемое — Символическое — Реальное.

Каждый из элементов взаимосвязан с другими и размыкание одного неминуемо приведет к распаду всей конструкции.

Воображаемое — это действия другого человека, от которого субъект пытается психологически защититься и поэтому создает иллюзорный образ собственного «Я».

Символическое — это другой человек сам по себе.

Реальное — это то, как субъект воспринимает события, его собственная реальность.

Соответствие с фрейдовским Я — Сверх-Я — Оно. На стыке этой триады Лакана образуются чувства человека, его отношения с другими, с самим собой, с миром вокруг. Психоанализ постмодерна — это не кропотливый многолетний диалог в поисках катарсиса. Это игра рассудка с конструктами.

В романе Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», герой обнаруживает, что ему потребовался целый год, чтобы изложить события первого дня его жизни, и ещё один год понадобился, чтобы описать второй день. В связи с этим герой сетует, что материал его биографии будет накапливаться быстрее, чем он сможет его обработать, и он никогда не сможет её завершить.

Первоначальный объект копируется, копируется, с его копий снимаются новые копии. Бертран Рассел, английский философ и математик, в своей книге «Мистицизм и логика» предлагает рассуждение под названием «Парадокс Тристрама Шенди». Это рассуждение демонстрирует нарушение принципа «часть меньше целого», который характерен для бесконечных множеств.

В одном из интервью Славой Жижек сказал: «…Невероятная социальная динамика сегодняшнего капитализма, наравне с научными и технологическими прорывами, настолько изменили существующий строй, что старые этические и религиозные системы больше не работают».

Вероятно, причины кризиса стоит искать в области духа. Во времена Маркса опиум использовался в медицине как обезболивающее средство.

Всякий образец и идеал опошлен и перетащен в область потребления. Иисус Христос — не сын Бога, а герой рок-оперы. Во времена инквизиции теологические конструкты использовались порой не самым подобающим образом, но не теряли смысла. Ирония и отречение постигают этику и мораль. Онтологическая ценность знания, серая и скупая на эмоции, уступает ярким картинкам деконструкции и летит, кувыркаясь, по кроличьей норе.

Луи Альтюссер писал о теории «смерти субъекта». Изначально направленная против идеологических конструктов, теория находит применение в человеке. Человек больше не может быть объяснительным принципом при любом исследовании. Эта установка закрепляется в мировоззрении, в культуре. Человек изображается как подвергаемый психологической и социальной деструкции персонаж, тождественность человека самому себе находится под вопросом. О концепции децентрированного субъекта говорили многие другие, включая Лакана.

Однако парадокс заключается в том, что все попытки по теоретическому избавлению от субъекта заканчивались тем, что субъект всё равно возникал в теоретическом сознании как неуловимая, неистребимая величина. Причиной тому тот факт, что теоретизирует эту проблему сама такая величина.

Баян Ширянов — известный в узких кругах русский писатель, автор самого короткого литературного произведения. Согласно легенде, роман «Пробел», написанный в 1998 году, состоит из единственного пробела. По словам автора, ему надо было срочно что-то написать для конкурса, а времени не было. Роман был номинирован, а его обсуждение составило в общей сложности более 500 000 знаков текста.

Проблема современного искусства: можно покрутить пальцем у виска, а можно просто честно признаться себе, что это сделал кто-то другой, а не вы. Современное искусство либо не принимают и не понимают, либо делают вид, что справляются с этими двумя вызовами. Вопрос в том, как продолжают существовать в той же плоскости полотна вроде «Герники» Пикассо.

«Улисс» Джеймса Джойса показал, кроме прочего, что больше не осталось ничего цельного, только приемы и средства, так давайте же жонглировать ими. Текст романа монументален, но он не сравнится с толщиной тома, в котором было бы собрано всё когда-либо написанное об «Улиссе». Существует праздник — «День Блума», который отмечают поклонники творчества писателя. 16 июня в Дублине празднующие проходят маршрут героев произведения. Энтузиасты наряжаются в костюмы той эпохи и даже заказывают те же блюда, как в романе.

Нужно сказать, что есть и другой вариант ответа, в котором «Улисс» есть только роман о дне из жизни Стивена Дедала, а всё, что за пределами написанного рукой Джойса, отметается.

Но Дебор, который неявно присутствует в контексте всего этого описания, вряд ли удовлетворился бы таким ответом. Порядка вещей ни одно личное убеждение не перевернёт, но главное, что контекст задан, переходим ко второй части.