Искусствовед и куратор архива музея современного искусства «Гараж» Саша Обухова — о перформативности, введенной Ильей Кабаковым в работу художника-графика, теме исчезновения в серии альбомов «Десять персонажей» и о кабаковской иерархии искусства, где все произведения занимают свои места между идеальной пустотой и помойкой.

Этот текст — отрывок конспекта лекции «НОМА: три поколения московской школы концептуализма». Она прошла в Центре современной культуры «Смена» в апреле 2016 года в рамках совместного проекта с изданием «Бизнес Online» «Современное искусство в России: истоки, герои, контекст». Текст публикуется в 83-й день рождения Ильи Кабакова.

Работы московских концептуалистов старшего поколения начала 1970-х годов зачастую многоголосны, они говорят с нами голосами персонажей, как в случае с Ильей Кабаковым и его серией «Вопросы и ответы». Работа 1967 года называется «Чья это муха?»: в пустоте синей панели изображена маленькая мушка, которую обсуждают персонажи, невидимые нам герои кабаковской работы.

Еще более многолосным становится проект Кабакова под названием «Ответы экспериментальной группы». Это огромная вещь на оргалите, которая состоит из небольших табличек с надписями. Но чем больше мы читаем высказывания различных персонажей, придуманных Кабаковым, тем больше понимаем, что речь идет как о людях, так и о вещах. И снова мы имеем дело с пустотой, зазором между тем, что говорится, и тем, что мы понимаем. «Сестра хотела, чтобы он жил у нас», «Сырой он бывает невкусен», — говорит Кабаков голосами Марии Дмитриевны Заречной и Матильды Ермоленко. Эти существа или явления мужского рода единственного числа в конечном итоге оказываются разведены по разные стороны нашей реальности. Это люди и вещи, которых объединяет языковая игра.

При этом как в «Ответах экспериментальной группы», так и в других работах Ильи Кабакова 1970-х мы наблюдаем разворачивание очень интенсивной нарративности. Своего пика в кабаковском случае нарративность достигает тогда, когда он начинает работать с формой альбома. Это графическая серия, как в случае с работами из серии «Душ», — связные длительные истории, которые разворачиваются в тот момент, когда мы листаем листы этого альбома.

Что важно в случае московской художественной традицией — именно Илья Кабаков, по всей видимости, вводит в графическую художественную работу элементы перформативности, таким образом порывая с традицией не только традиционной графики, но и выводя изобразительное искусство из сферы принятых технологий (живопись, графика, скульптура) на территорию, где встречаются искусство и жизнь, а именно — на территорию перформанса или художественной акции. Дело в том, что альбомы Кабакова можно было посмотреть только придя к нему в гости в мастерскую, при этом он выставлял альбом на пюпитр и методично перелистывал эту графическую историю, самостоятельно зачитывая то, что написано на листах.

Например, альбом «Вшкафусидящий Примаков» построен самым классическим для Кабакова образом — так же были построены другие альбомы из серии «Десять персонажей»: вводный лист, обложка, листы с изображением и текстом, листы только с текстом, который комментирует происходящее внутри каждой истории. Вшкафусидящий Примаков — это человек, который с детства обитал в шкафу и, судя по комментариям, которые приводит автор, полюбил темноту пустого шкафа, перенес туда постельные принадлежности и начал там жить, периодически наблюдая мир через щель дверцы шкафа или через слуховые аффектации. Например, пришла Маргарита Львовна, как гласит надпись на черном-черном листе.

Дальше идут листы с комментариями родственников и друзей Вшкафусидящего Примакова. Мы видим мир сквозь щель двери, видим открытую дверцу. И вот наступает кульминационный момент, который сопровождает каждую из историй «Десяти персонажей»: «В прошлом году в конце мая он не открывал свою дверь уже три дня и не слышно не было ни звука. На все наши слова он не откликался, мы решили с отцом взломать дверь, но когда мы ее взломали, там никого не было».

Каждый альбом из серии «Десять персонажей» заканчивается исчезновением персонажа, причем это не всегда и не обязательно смерть — это просто исчезновение, мистическая пропажа главного героя, который исчезает в той самой пустоте, которая для Кабакова все больше и больше становится одним из ключевых представлений о красоте современного искусства; пустота здесь как максима, которой следует достичь. Исчезновение персонажа — это, как я уже сказала, не обязательно смерть. Это исключенность из пыточной системы реальности, в которой страдания и боль прерывают целостное возвышенное существование души.

В этом же альбоме характерно включение таких листов, на которых мы не видим ни изображений, ни комментариев. Это некоторые лозунговые решения: «Свежая морковь» или «Сильный ветер» — неважно, но в шкафу для этого человека не виденные ему предметы и явления обретают образ снова, утрачивая оболочку внешнего облика. Снова возникает мотив пустоты и исчезновения образа в пользу проявления языковых функций концептуалистской работы.

Пустой центр как некая сакральная территория для московских концептуалистов, в частности для Ильи Кабакова, сохраняет свою актуальность в течение всего десятилетия. К 1980-м годам Илья Кабаков уже готов отказаться от изображения вовсе: не только центр становится пустым, но и вся поверхность белой эмалевой работы. В 1984 году Илья Кабаков формулирует идеальную формулу своих произведений, где наверху, на плато, располагается идеальная пустота, к ней приближаются почти пустые картины, пустые рисунки, а внизу, в самом аду творческого размышления, располагаются мусорные ящики и всё, что связано с заполненностью, — грязь, мусор и помойка.