Публикуем рецензию Эллы Россман на последнюю книгу Дэвида Гребера «Бредовая работа», вышедшую в издательстве Ad Marginem.

Второго сентября не стало Дэвида Гребера, известного анархиста и не менее известного антрополога, автора таких книг, как «Долг: первые 5000 лет истории», «Утопия правил» и «Бредовая работа». Его исследования — местами парадоксальные — целились в самое сердце многих мифов современности: о свободе и обмене, об осмысленности труда и рациональности бюрократии. В рецензии ниже Элла Россман рассуждает о его последней книге, чем она может быть полезна сегодня не только исследователю, но и любому гражданину.

И.С.

«Самое-самое худшее в моей работе — она давала много времени на размышления, потому что не требовала никаких интеллектуальных способностей. Поэтому я просто думал о том, насколько моя работа бредовая, что ее могла бы выполнять машина, с каким нетерпением я жду наступления коммунизма, а также бесконечно представлял теоретические альтернативы системе, в которой миллионы людей вынуждены выполнять такую работу на протяжении всей своей жизни, чтобы выжить. Я не переставая думал о том, насколько я несчастен из–за этой работы»[1].

Обсуждая миллениалов, поколение Z и особенно привнесенную ими «новую этику» (что бы это понятие ни значило), часто жалуются на то, что младшее поколение слишком чувствительно, сосредоточено на своих проблемах и эмоциях («поколение снежинок»). А кроме того, слишком большое значение придает субъективным ощущениям, жертвуя «объективным взглядом на ситуацию», например, обсуждая проблему домогательств. На фоне подобных дискуссий на русском языке вышла книга, которая исследует как раз субъективные ощущения, внимательно приглядевшись к которым, можно обнаружить общественное явление, не видное взгляду, но существенно портящее нам жизнь. Речь о книге «Бредовая работа» (Bullshit Jobs) Дэвида Гребера, впервые опубликованной в 2018 году и выпущенной на русском языке этим летом.

Конечно, нет ничего нового в том, чтобы изучать общественные явления, опираясь на анализ индивидуального восприятия: многие социологи, антропологи и историки до Гребера собирали данные об этих ощущениях и пытались проинтерпретировать, что это за свидетельства, почему люди массово начинают чувствовать похожие эмоции и думать об одних и тех же вещах. В истории СССР, например, есть «школа субъективности» (к ней я отношу и себя), где специфика советской идеологии, а также социальной и экономической системы рассматривается с точки зрения того, какое «я» внутри нее формировалось, какие создавались саморепрезентации и типы самопонимания, как постоянная политическая индоктринация, всеобщий милитаризм и этатизм влияли на самоощущение отдельного человека. Чтобы понять специфику советской цивилизации, участники школы субъективности обращаются к эго-документам (дневникам, письмам, автобиографиям) и ищут метод для интерпретации таких свидетельств — по определению фактологически неточных, но зато рассказывающих о том, что происходит с внутренним миром, неотрывным от внешнего.

Похожий метод можно найти и у антрополога Гребера: именно из обмена субъективными ощущениями по переписке он пришел к размышлениям о специфике позднего капитализма и идее своей книги. В 2013 году в британском левом самиздате Strike! вышло эссе Гребера «О феномене бредовой работы». В нем он рассуждал об особых видах позднекапиталистичестического труда, в котором нет смысла: он одновременно не рентабелен и при этом сами люди, которые им занимаются, не видят в нем для себя никакой ценности. Эссе вызвало фурор: его перевели на несколько языков, а компания YouGov[2] провела опрос и выявила, что 37% считают бессмысленным то, чем зарабатывают на жизнь. На автора посыпались сотни писем, в которых люди жаловались на свои бредовые работы. Именно на основании историй из писем и было сделано исследование.

«Я считаю, что бредовая работа существует на самом деле: когда я говорю, что мы можем полагаться только на мнение самого работника, я имею в виду, что это единственное, что мы можем знать как наблюдатели. Напомню, что, хотя я считаю правильным полагаться на мнение конкретного работника в вопросе о том, делает ли он или она вообще что-нибудь на своей работе, я все же считаю при этом, что когда речь идет о более тонком вопросе — делается ли на этой работе что-нибудь ценное, — то лучше всего полагаться на общее мнение тех, кто занят в этой отрасли»[3].

Если попытаться описать ситуацию «объективно», то «бредовые работы» у Гребера — это по большей части занятость «белых воротничков» — обитателей бесконечной вселенной минималистичных офисов, мерцающих в свете холодных потолочных ламп. Естественные для подобных сред работы объединяет одно: люди на таких позициях чувствуют постоянную гнетущую бессмысленность. Они быстро осознают, что их труд не стоит того, чтобы открывать отдельную вакансию, а еще, хотя позиция солидно называется и неплохо оплачивается, на деле она не требует никаких особенных знаний или умений, не приносит пользы или существенных результатов и в целом существует по какой-то смешной, не связанной с делом причине. Выполняющие bullshit jobs понимают (и щедро делятся этим понимаем с другими), что участвуют в абсурде и почему-то получают за это деньги.

«Бредовая работа» — это не только про государственный сектор, как можно было бы подумать, ведь у многих именно работа на госпредприятиях ассоциируется с бессмысленной бюрократией. У Гребера государство и бизнес становятся практически неразличимыми, а «бредовая работа» оказывается тем, что их сегодня объединяет. Аргумент, что в частном секторе просто не может быть бессмысленной, бесполезной работы, так как это нерентабельно, оказывается несостоятельным. В государственной и частной организации разными будут мотивации для создания бессмысленных рабочих мест. В первом случае это может быть, например, необходимость множить вакансии для борьбы с безработицей. Кроме того, иногда такие организации нанимают целые отделы людей, чтобы проходить многочисленные проверки и готовить отчетности. В частной компании работает иной фактор — большое число подчиненных существенно повышает статус начальника и респектабельность в глазах других (а иногда они еще «по совместительству» работают «стрелочниками», которые берут на себя риски и неприятные задачи). Мы знаем немало профессий, где упомянутая респектабельность превращается в деньги, но зачастую речь идет о простой человеческой природе: хочется выглядеть солидным, «высоко сидеть». Об этом социальном аспекте экономических отношений слишком часто забывают, рассуждая о рынке, и Гребер показывает, что напрасно.

«Каждому декану нужен вице-декан и замдекана, а каждому из них нужна команда управленцев, секретари и административный персонал; все они существуют только для того, чтобы нам было сложнее учить, проводить исследования и выполнять самые элементарные рабочие обязанности»[4].

Термин «бредовая работа» может показаться расплывчатым исследователю, который имеет строгий взгляд на вещи. При этом мало кто поспорит с тем, что интуитивно он вполне понятен — читая о «бредовой работе», сразу вспоминаешь истории из личного опыта и оказываешься в мире вполне узнаваемых образов: унылые кубиклы, мигающий свет, серые навесные потолки, кипы бумаг. Я работала в офисе один раз в жизни (и то на стажировке в студенческие времена), но офисный «хинт» и его тупую скуку впоследствии находила повсюду: бредовость проникла в университет и библиотеку, турфирму и онлайн-медиа. Еще на входе в ту или иную организацию сразу ощущаешь и узнаешь близость «бредовой работы»: она заполонила все, оставив слишком мало пространства для жизни и осмысленности.

«…Эта работа учит студентов по крайней мере пяти вещам:

1) работать под непосредственным наблюдением других людей;

2) имитировать работу, даже когда ничего делать не нужно;

3) никому не платят деньги за то, чем ему нравится заниматься, даже если это полезно и важно;

4) деньги платят за то, что не приносит пользы, не имеет никакого значения и не приносит никому удовольствия;

5) и даже если тебе платят за выполнение заданий, которые не приносят тебе никакого удовольствия, то нужно делать вид, что получаешь удовольствие, по крайней мере если твоя работа предполагает взаимодействие с людьми»[5].

У «бредовой работы» большая история, которую Гребер разбирает подробно. Он реконструирует, как менялось отношение к рабочему времени: в западной культуре в какой-то момент постоянная занятость сама по себе, без каких-либо дополнительных атрибутов, стала восприниматься как добродетель, а ее отсутствие, соответственно, как проблема. Останавливается автор на том, как трансформировались механизмы оценки работы: в процессе развития позднего капитализма общественная ценность труда отделилась от денежной, а потом и вовсе сформировалась обратная зависимость между социальным благом и размером вознаграждения (и это был поворотный момент для истории человечества, на который мы как-то не обратили внимания).

Книга заканчивается анализом появившейся в ХХ веке идеологии менеджериализма — «науки» о том, как сделать работу компании «эффективнее». Иронично, что развитие этой дисциплины, похоже, привело к совершенно противоположному (если сравнивать с постулируемым) результату — росту числа бесполезных, мучительных, паразитических менеджерских работ, расцвету того, что Гребер называет «менеджериальным феодализмом». Хотя иногда, по ощущению, он к «бесполезным» менеджерским работам относит профессии, которые на самом деле обладают внутренним содержанием — например, работу кураторов галерей и музеев, задачу которых я вижу в создании и поддержке пространств для развития художественных смыслов и обменов (впрочем, краем глаза понаблюдав за дискуссией вокруг выставки «Немосква», я уже не столь уверена, что такое видение профессии разделяют сами кураторы, создавая, например, крупные проекты).

«…Почти все “креативные индустрии» оказались под властью все новых и новых уровней менеджеров, чья основная работа — продавать что-то друг другу. Возьмем книгоиздательство: редакторы академических издательств часто не читают даже половины книг, которые должны редактировать, потому что бóльшую часть времени должны что-то продавать другим редакторам. В изобразительном искусстве за последние годы возник совершенно новый слой менеджеров-посредников, называемых кураторами, которые собирают работы художников, и эта деятельность теперь зачастую считается настолько же ценной и важной, как само искусство. Даже в журналистике взаимоотношения между редакторами и репортерами усложнились благодаря дополнительному слою «продюсеров”. В кино и на телевидении дела обстоят особенно печально — по крайней мере, такое впечатление производят свидетельства тех, кто там работает. Если раньше студийная система Голливуда опиралась на довольно простые отношения между продюсерами, режиссерами и сценаристами, то в последние десятилетия начался, как кажется, бесконечный процесс менеджериальной субинфеодации, который привел к появлению огромного числа продюсеров, заместителей продюсеров, исполнительных продюсеров, консультантов и так далее. Все они постоянно ищут хоть что-нибудь, чем можно заняться»[6].

Российскому читателю дискуссия, которую начинает Гребер, может показаться несколько избыточной и преждевременной: есть ощущение, что в нашей стране главной проблемой пока остаются не субъективная «бредовость» труда, а элементарное (и повсеместное) нарушение прав работников. Злоупотребление властью, политическое давление на сотрудников предприятий (в особенности государственных, но не только), варварские сокращения и ситуации, когда на работу, которую должны делать пять человек, нанимают одного (и работник потом ночует в офисе), — все это по-прежнему наша повседневность, часть привычного нам рутинизированного насилия, которое только усилил COVID-19 и экономический кризис последних лет. Кажется, сначала надо как-то разобраться с «объективно» несправедливым порядком и уже потом размышлять о потере смысла и прочих тонких субъективных материях. И хотя Гребер много пишет о том, как негативно бредовые работы влияют на самочувствие человека, внутри российской трудовой реальности, где существует вполне осязаемая несправедливость и мало инструментов для защиты от нее, сам концепт кажется второстепенным.

Но что, если эта логика жесткого разделения между смыслом труда и комфортом ошибочна? Что, если субъективный смысл того, что ты делаешь, не менее важен, чем соблюдение трудовых прав? Смысл — это такое же понятное и важное требование, как и желание получить сверхурочные или безопасную рабочую среду. В конце концов, именно из таких, всегда субъективных смыслов, ценностей, ощущений и состоит наша повседневность. В книге Гребера происходит эволюция привычных дискуссий о трудовых правах и проблеме труда в целом. «Смыслы для каждого, смыслы каждый день» оказывается вполне себе политическим лозунгом, а субъективная ценность труда — необходимым элементом нормальной, счастливой жизни, наравне с уважением, безопасностью и соблюдением прав. А значит, похоже, за смысл стоит побороться.

Автор: Элла Россман

Редактура: Стрельцов Иван

Примечания

1 Одна из историй в книге Дэвида Гребера; — Гребер Д. Бредовая работа. Трактат о распространении бессмысленного труда. — М.: AdMarginem, 2020.

2 в прошлом варианте текста была допущена фактическая ошибка: эссе Гребера послужило основой для исследования YouGov, а не наоборот, — просим извинения у читателей. — Прим. «Спектейт».

3 Гребер Д. Там же.

4 реплика одного британского академического исследователя, пожелавшего остаться неизвестным. — Гребер Д. Там же.

5 Гребер Д. Там же.

6 Гребер Д. Там же.

Spectate

FB — VK — TG

Spectate — независимое издание. Если вам нравится то, что мы делаем и вы хотите нас поддержать, оформите ежемесячный донат на Patreon. Даже 5$ каждый месяц — большой вклад.