Вопрос поиска смысла является для человека ключевым. Даже если этот вопрос не звучит прямо, всегда интуитивно мы его подразумеваем.

В чем смысл? И где его искать? В человеке? Возможно ли существование вне смысла?

Как сказал в свое время Джеймс Холлис — мы способны прожить без ощущения счастья, но маловероятно, что это возможно без понимания смысла. Отсутствие смысла губительно для человека, в физическом смысле и для его души. Особенно для души.

Вопрос смысла требует усилий. Предельное усилие требуется при столкновении с бездной, с собственным внутренним космосом и с тем, что выходит за пределы привычной физической реальности (метафизика).

Смысл — это то связующее начало, которое удерживает нашу внутреннюю композицию в целостности, то, что позволяет нам общаться с другими и понимать их; в конечном счете — это та точка опоры, которая помогает нам принимать решения, смирятся с ошибками и двигаться в неизвестность, которая простирается перед нами в бесконечности Космоса: физического, символического и духовного.

Но как обстоит дело с метафизикой, бездной и мифологическим символизмом?! Какую роли они могут сыграть в становлении и развитии нашей души?

Небытие как инверсия сущего

Пределом познания человека является небытие. Все остальное, что разворачивается за этим пределом — это предмет ожиданий столкновения с моментом утраты и исчезновения всего прежнего. Это взгляд в бесконечную пустоту, в бездну, которая простирается беспредельно, как только завершается актуальное присутствие субъекта. Это всегда взгляд в неведомое. Любая вера возникает на пороге неизвестности, точнее у края, за которым ничего нет из того, что мы знаем и чувствуем.

Каждый наш последующий шаг — это шаг в неизвестность. Опыт всегда организован как впечатление, возникающее постфактум, как итог события или процесса. Степень риска соответствует степени неопределенности. Мера, в которой наше Я способно выдерживать неопределенность, характеризует его стабильность и внутреннюю интенсивность.

Не терпящий пустоты и небытия, наш разум, всматриваясь в темную пустоту бездны, создает мнимые конструкции. Функция всех этих нагромождений из знаков и значений — дать точку опоры, дать надежду, дать основание, для того чтобы утвердить факт своего присутствия. Вездесущее cogito покоится на пьедестале небытия. Оно утверждает себя как факт отрицания пустоты и бессмысленности.

Cogito — это конструкция веры

Мы способны рассуждать о небытии как о пределе и как об отсутствии, предписывающем невозможность дальнейшего постижения и проникновения в суть явления, содержание которого отсутствует, и которое обозначено лишь как языковой конструкт. Небытие — это явление отсутствия, пустотность; оно существует лишь как фигура речи.

Небытие — единственный гносеологический концепт, лишенный содержания. Мы можем о нем рассуждать как о перспективе, как о данности и как о минувшем, но мы не можем его познать. «Небытие окружает нас со всех сторон» — так начинает свой трактат Чанышев («Трактат о небытии»). Оно присутствует в нашем прошлом, в настоящем и в будущем, в повседневном течение событий, в каждом мгновении ускользания (реальности), в каждой возникшей мысли, в каждой вспышке чувств.

Небытие — это то, что не дано нам в опыте, но что составляет саму суть бытия. Рассуждения о небытии выступают источником наших смыслов. Через него мы имеем возможность осмысления явлений жизни. Оно словно тень создает контрасты, которые делают зримыми полутона.

Небытие невыводимо из бытия, поскольку жизнь утверждает сама себя. Небытие вне всяких пределов. Жизнь производна от небытия. Жизнь самопроизвольна, тогда как небытие абсолютно. Оно не имеет градаций, форм, уровней и манифестаций. Но оно присутствует в каждом мгновении угасания реальности. Сознание реализует себя в стремлении укрепить стабильность мира и расширить границы своего присутствия за счет ресурсов небытия. Будучи абсолютной данностью, небытие не имеет предела.

Бытие — это тень небытия. Это маска. Это пленка реальности, под которой ничего нет, пленка, которая оформляет бесконечный объем пустоты.

Метафизическая бездна

Это та пропасть, в которую может устремиться сознание, преступив порог мнимой очевидности. Мнимая очевидность — это все то, что человек способен осмыслить, способен подразумевать, весь объем его желаний, ожиданий и надежд, все то, что мы можем видеть и созерцать в прошлом, в настоящем и в будущем. Мнимая очевидность укрепляет наше присутствие здесь, но фоном для нас всегда выступает иное. Когда мы оглядываемся, на мгновение отстраняясь от очевидного, мы не видим в ином ничего, что могло бы укрепить нашу веру в себя.

Cogito рушится о стену неопределенности в которой не находит никаких концептуализирующих пустоту зацепок

Мы идем из небытия, укрепляемые верой в другого, способного укрыть нас от небытия всего внешнего. И этой верой укрепляется субъект, формируя как мозаику себя, собственное представление о необходимом объеме качеств, необходимом для того, чтобы с полным основанием утверждать свое Я и факт своего присутствия в той реальности, которая дана в восприятии другого.

Но когда мы оборачиваем взгляд в спять, к пустоте скрытой за пленкой реальности, нам необходимо лишь знание, поскольку вера, как источник надежды — это конструкция, адекватная лишь в условия сущего. В условиях небытия нам необходимо знание, знание как условие отказа от мнимых данностей веры, cogito; знание — это условие отказа, знание — это готовность к внутреннему согласию на условие пустоты.

Небытие манифестируется фигурой отсутствия, в качестве которой выступает Бог, не имеющий имени. Это тот самый Велики Отсутствующий, который подразумевается, но никогда не предстает как очевидная данность. Бог — это не-данность и это не-очевидность. Юнгу принадлежит фраза о том, что бог имеющий имя, это не настоящий Бог.

Глубина погружения равно степени угасания ясности. В условиях небытия субъект инвертируется в бесконечно иное. Возможна ли остановка длящегося мгновения?

Предел бытия

Природу человека можно рассматривать с различных точек зрения. Недостаточно рассматривать человека только лишь с позиции того, что дано ему и что он имеет в своем индивидуальном или коллективном бытии. Пределом рассмотрения человека является метафизика — все то, что выходит за рамки онтологии.

Онтология занимается данным, сущностным и существующим, всем многообразием проявлений и манифестаций, всем, что умопостигаемо, дифференцировано и фрагментарно, тем, что организовано в структуры и дано в непосредственном или опосредованном опыте.

Метафизика — все то, что за пределами онтологии, то, что после физики

Рене Генон пишет следующее: «Любое существо, человеческое или всякое другое, может рассматриваться, очевидно, с различных точек зрения; мы можем говорить даже о неопределенности числа точек зрения самой разной значимости, но одинаково законных в их соответственной области, при условии, что никакая из них не претендует на превосхождение своих границ, ни на то, в особенности, чтобы стать исключительной и дойти до отрицания других» («Символизм креста», с. 42).

Если мы не можем исключить в рассмотрении природы человека, которая по определению множественна, ни одну из характеризующих ее позиций и ни одно из описывающих человека качеств, со всей очевидностью предстает и тот факт, что с метафизической точки зрения рассмотрение бытия только в его индивидуальном (человеческом) аспекта оказывается недостаточным, поскольку как только речь заходит о метафизическом, следует сразу же подразумевать под этим нечто универсальное.

Метафизическое выходит за пределы индивидуального, отдельного, изолированного и данного. Все что нам дано в опыте — внутреннем или внешнем — дано нам в опыте созерцания природы, физики этого мира. Все, что выходит за пределы мира, следует рассматривать как иное по отношению к исходным данностям и как метафизическое.

Вопрос пределов реальности актуализируется для человека как персональный экзистенциальный вопрос по той причине, что сам человек не является полным и завершенным существом; он не представляет собой внутреннего упорядоченного единства. Скорее это относительное (частичное) и фрагментарное единство.

Человек с точки зрения внутренней структуры есть композиционное существо, собранное из фрагментов на архетипической матрице Антропоса (демиургического Адама). На той онтологической форме, которая призвана продуцировать структуру и относительный порядок в целях противостояния первичному недифференцированному хаосу и всей непостижимой реальности небытия. Антропос реализует архетипический принцип, моделирующий персональную структур нашего Я, т.е. нашу индивидуальную композицию в некоторую относительную целостность и относительную упорядоченность.

Вопрос о природе бытия и о его пределе — это центральный вопрос метафизики. В развернутом виде он удваивается:

— Что есть реальность?

— Есть ли что-то за пределами реальности?

Поиск ответов на эти вопросы необходимым образок актуализирует вопрос человека о своей собственной природе, о собственной свободе, о смысле и будущем. Поэтому, как отмечает Хайдеггер, «всякий метафизический вопрос может быть задан только так, что спрашивающий — в качестве спрашивающего — тоже вовлекается в него» («Что такое метафизика?»). Это означает, что спрашивающий в ходе вопрошания и поиска ответа ставит под сомнение самого себя и вынужден утверждать (доказывать самому себе) природу собственного существования. Метафизический вопрос — это всегда вопрос исключительно человеческий.

В самом этом вопросе — что есть реальность и где ее предел? — звучит намек на некую тотальность; это вопрос не о частностях и деталях, это вопрос о природе данного и целого.

Центральная проблематика вопроса касается целого и сущностного местоположение нашего вопрошающего присутствия (Хайдеггер). Вопрос о природе реальности ориентирует нас к границам нашего познания, к экзистенциальному статусу человека в структуре реальности, к тому, в какой степени то, что мы понимаем под реальностью, определено нашей природой… И как трансформируется представление о нас самих в момент сомнения в подлинности мира, данного нам в восприятии? Означает ли это, что граница умопостигаемой реальности — это, в том числе, и наша собственная граница? Возможно ли сущностное присутствие за пределом знаемого или подразумеваемого бытия?

Ничто и полнота небытия

Утверждение речевой фигуры отсутствия и философской категории небытия, выраженной в <…> (должная быть здесь запись, к сожалению, не была воспроизведена, поэтому считается утраченной).

С той позиции, где функционирует осознающий себя субъект, ничто видится в двух перспективах:

— как То, что существует Здесь, но за пределами возможности познания;

— как То, что существует где-то Там и оно недоступно субъекту, вопрошающему о смысле.

Там или Здесь — это не категория места. Скорее это касается имманентного или трансцендентного модуса бытия:

— ничто-как-здесь дано в качестве невозможности познания скрытых аспектов сущего (имманентный полюс);

— ничто-как-запредельное выходит за границы сущего и непознаваемо, поскольку трансцендентно.

Все что располагает себя там, выходит за пределы актуального и потенциального присутствия рефлексирующего себя субъекта.

Ничто — это категория нашего познания сущего, того, что еще не познано и того, что невозможно понять по причине его трансцендентной природы. Но категория небытия выходит не только за пределы нашего познания, но и за пределы постановки вопроса о возможностях нашего познания. Небытие объемлет собой ничто и все сущее исчезает в бездне небытия.

Сущее приоткрывается нам в состоянии тоски и скуки.

«Глубокая тоска, бродящая в безднах нашего бытия, словно глухой туман, смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия. Этой тоской прикрывается сущее в целом» (Хайдеггер, «Что такое метафизика?»).

Следующее, в чем приоткрывается сущее — это другого человека.

Можно сколько угодно долго рассуждать о внутреннем космосе другого, но его данность в материальной плотности неоспорима. Данность другого, наделенного возможностями желания, воли и разума, проблематизирует наше собственное существование. Именно другой дает там ощущение себя. Другой является нашей собственной причиной. Сущее мира и другого предстает перед нами через наше собственное желание (Lust, у Фрейда). И как отмечал Фейрберн — главная наша потребность, это потребность в значимом другом, а не в удовлетворении желания.

Ничто — это вопрос нашей воли. Это вопрос наших отношений с сущим. Как отмечает Хайдеггер: «Ничто есть полное отрицание категории сущего». Только это позволяет нам подойти как факту тотальности небытия.

Небытие — это всегда ситуация смирения, покоя и принятия

Все то, что касается небытия необходимым образам выходит за пределы ничто и не подлежит какой-либо категоризации.

Небытие предстает перед нами в акте ужаса.

Ужас

Он размыкает фрагменты сущего, дифференцирует их, ведет к распаду и угасанию. Через ужас познается тотальность небытия, объемлющего собой все сущее. Ужас настраивает на восприятие небытия и разрывает собой мнимую непрерывность мира; он ставит под сомнение самого субъекта.

Ужас — это ситуацию исчезновения другого, экзистенциальной данности того другого, который экранирует от небытия. Для ребенка ужас — это все то, что бесконечно простирается за спиной матери, весь объем недифференцированного тотального ничто. В ужасе перед нами предстает отсутствующая фигура, зияние, которое должно быть заполнено значениями для того, чтобы стать чем-то определенным, чем-то возможным и данным для контакта и взаимодействия. Когда рушится система таких значений, разверзается поглощающая пропасть зияния, в которой разрушаются все структуры, фрагментируются, распадаются, крошатся как сухой песок.

Ужас — это не тревога и это не страх.

Тревога — это нечто недифференцированное и безобъектное, это напряжение, связанное с ожиданием и неопределенностью.

Страх привязан к объекту и это всегда страх чего-то или кого-то — обстоятельств, объектов, ситуаций, других, того, что дано нам в опыте восприятия и контакта — реального, подразумеваемого или мнимого. Поскольку страху присуща очерченность причины и предмета, субъект оказывается прочно связан с теми вещами, которые провоцируют данное состояние.

Ужас — это нечто иное; нечто иное в прямом смысле этого слова; это ситуация контакта с иным

Когда мы боимся, мы «теряем голову», что значит невозможность рационального осмысления и потерю ориентации.

Когда мы испытываем ужас, мы переживает это так, словно «земля у нас уходит из–под ног»; мы словно проваливаемся в некую бездну, в которой лишаемся привычных оснований. Это намекает на возможность нашей внутренней свободы, как осознанного отказа от протезирующих опор — идеологических, смысловых и пр.

Ужас — это оцепенение перед чем-то неопределенным, что невозможно описать и охарактеризовать. Хайдеггер говорит о том, что в опыте ужаса нам приоткрывается ничто. В ужасе исчезает определенность вещи, другого и события. В ужасе мы достигаем того состояния, той настроенности нашего восприятия, благодаря которой мы сталкиваемся с возможностью прикосновения к опыту иного.

Ужас уединяет нас до сущностного одиночества, он обостряет наше собственное существование как отдельной (отделенной от других) данности. Он изолирует. Он подчеркивает то, что между мной и пустотой нет никакой границы, нет никакого экзистенциального экрана, нет ничего, что способно было бы нас спасти, укрепить, обезопасить, придать нам уверенность в предсказуемости и стабильности мира.

Ужас показывает, что есть Я, и граница с иным отсутствует, что мое Я простирается дальше в бесконечность тьму иного, в тьму отсутствия, в пустотою, лишенную надежды на какую-либо определенность и структурность.

Ужас небытия — это ужас тотальности иного, тотальности пустоты и отсутствия. И в этому опыте мы приобретаем странный статус субъекта отсутствия, мы определяемся как Я только лишь на фоне вероятной утраты любой определенности и вероятного распада любой формы, заключенной в границы нашей субъектности.

Точнее, это даже не вопрос реальности Я как экзистенциальной данности, это скорее намек на возможность того места в котором возможна рефлексия себя, того места, откуда исходит интенция Cogito, как факта веры в возможность субъекта, веры, которая собственно и формирует субъекта как данность.

Поэтому:

— бегство от пустоты и иного — это факт веры;

— приближение к иному и пустоте, как тотальному источнику сущего — это факт знания.

Ужас расшатывает наше бытие и существование. И утверждает основания для обнаружения смысла.

Источники:

Генон Р. Очерки о традиции и метафизике. СПб., 2010.

Генон Р. Символизм креста. М., 2008.

Глазков А.П. Эсхатологическая историософия и ее онто-феноменологическое измерение. М., 2015.

Хайдеггер М. Что такое метафизика? / Лекции о метафизике. М., 2014.

Чанышев А.Н. Трактат о небытии / Вопросы философии. — № 10, 1990.

Фейрберн Р. Избранные работы по психоанализу. М., 2020.

Фрейд З. Я и Оно. М., 1998.