РОМАН МАКСИМОВИЧ
Публикуем подборку стихотворений Руслана Комадея с предисловием Влада Гагина.
Стихи Руслана Комадея всегда казались мне одновременно достаточно современными и достаточно отдаленными от последних политических и философских трендов, существующих в актуальной поэзии, своеобразным неизвестным местом, в котором продолжаются и в то же время размыкаются известные региональные поэтические традиции. Впрочем, в этом тексте мне меньше всего хотелось бы углубляться в рассуждение о поэтических трендах. Тем более что публикуемая подборка Руслана представляет собой нечто гораздо более радикальное. В текстах много языковой игры, стилистических смещений (от высокого к неприглядно шокирующему), непривычных пунктуационных решений. Речь поэта, порой звучащая на манер народной песни, всё чаще разрывается, пленка зажевана слишком экспрессивным разворачиванием аффекта. Старые лексические формы вольно сочетаются с реалиями современной жизни («Эй, прекарий, ебут ли тебя: / Посторонний, и лизинг чужой? / И пора пиздовать
*
Моё «ни-для-кого» было передано,
— не взял.
Этот агнь предупреждения,
он — согрел.
Со мной беседовал звук как гной.
Мы смертельны,
а он довольно болен,
смешай:
В этой вести смяк восклицательный знак,
восклицает:
«налей мне слово,
напечатай в Worde
одно и то же.
Чего я требую, где тебя нет?
Повернувшись к Богу
спиной (не по ГОСТу,)
не увидеть света,
не обидеть слова».
……………………
……………………
Даст знать,
когда начнётся письмо.
*
со-говор,
но меня обманули вдали — ,
ты (поэтому) умерла,
незнамо (!) (меня, а дальше.)…
Стол на остановке,
и питьё глотка —
гласная дрожь
и повседневная седина.
Вот кто ходит к мёртвым в окно/
Он застукал нас в нашей ебле/
Как было больно от ужаса,
что пришёл свет-еврей, обнял всегда.
Я замолчал в глазах (изнутри),
променял тре-пет на
но мы все́ равно слиплись хвостами.
Всё раньше. Усталость гноя́,
гди имена уплывают от меня
пировать своё горе.
Не уверен, что их можно
прикончить.
Но можно вступить
в
И глаза тоже захлопнусть.
Ониже… всего лишь свечи,
предназначенные для взгляда мёртвых.
*
Я ебал чью-то мать,
но её не измерить
или сделать своей:
Дивиденд.
Выгребать волоса, и, сорвав,
об огне горевать, продавать,
Волоча этот хуй по земле.
Преступая за всё,
что положено в срок,
где не выебан день.
Люди в гору,
а пепел в манде.
Заплати мне, тупая пизда.
Трепещит разговор пополам:
кто-то обнял и дрочит
в извилистых снах
(без претензий ко сну).
Эй, прекарий, ебут ли тебя:
Посторонний, и лизинг чужой?
И пора пиздовать
Мимо мати, где рай через хуй,
сквозь обманку — руда из хуйни,
где пристылое слово горит.
Хуй сообществ, хуй-войн: малафья.
Хуй-награда, ледышка и круг.
Всё библейское, ты не боись:
Разогретое время во рту.
*
Господи мой дом
(с матерью-
-батерью)
Кто ещё?
самые, своие,
замарашки
гсторики в пляжных костьмах
молитв, г, а в, а р я т:
«приходится спускать на воду»
«мальчик и в зоркости развращён»
«всё дрочит жен. рука»
«плохо ебётся после войны»
«мы вольны-вольны, чего-чего полные штаны?»
«freak-porn…»
Ре-агитированы мы,
забыты в наш дом —
одиночеством навес
до липкой целостсти,
смываемся обрести единицы
дому дом дому дома, но дом же
:
ты — единица хранения
МЕДИТАЦИЯ НАПОЛОВИНУ
я тебя не отдам
под началом свечи
-обниматься
/блудь/
не положено
о́нно́
вырвиглазная лепля
и в щупальцах наша кровать,
МУЖ И ЖЕНА
Пу́зда с выходом на Постдам
красота, высота!
Мужчины горят на улке
Женщины спят в ущелии
ОДНА ТИШИНА
в легковой промышленности наизнанку
среди кровяных сгустков на по́лу
Фу, Одержимая дама!
Тебя имел оператор,
а снял режиссёр
*Как же так и как*
Не скажу, что назначенный вечер вымер,
и в нём дети закопошились едва закончились
но не отдам
Иди к нам, моя родняя!
Будешь тебЯ любить.
*
Мы произносили о страданиях:
в наших душах был быт.
В состоянии твёрдого покоя, хуя,
это же:
«красивое пиво», «женщины — доноры спермы».
Я оговорил на родительском собрании 100 детей.
Их всех сожгли заживо нахуй,
я тогда вёл их урок.
В руках держал фаллос (эту тему мы проходили) из скомканной бумаги.
Щёлкались семечки и раскалывались на части, резали ноги.
Мы в своём бедствии совсем позабыли про «быт»,
мы/тупые.
Нужно более не дрочить. Или дрочить?
Это нам неизвестно, мы — одинок.
Фотография Насти Обломовой.