Политическое отчаяние — ситуация политической невозможности: никаких надежд или иллюзий, никаких проектов, никакого будущего, полная безвыходность, максимальная отчуждённость. Это напоминает «голую жизнь» как состояние биополитического исключения в трактовке Агамбена [1]. Однако с таким же успехом это можно назвать и «политической смертью» (голая жизнь — это политическая смерть). Вместе с тем, диалектически это также и «болезнь к смерти», как характеризовал отчаяние Кьеркегор: невозможность умереть (в то время как смерть выступает желанным пределом нескончаемого) [2].

Это политическая позиция животного, или трупа (когда видишь всё глазами трупа), или, лучше сказать, трупа животного. Например, мёртвой собаки.

Подобно тому, как «голая жизнь» в биополитическом состоянии современности не представляет собой что-то особенное, исключительное — но есть исключение, ставшее нормой, — политическое отчаяние также не есть что-то из ряда вон выходящее. Это отчаяние тотально: оно представляет собой как бы неизбывный фон любого действия, заднюю мысль любой другой мысли. Его можно не замечать, с ним можно жить и в нём можно обустраиваться — но его невозможно преодолеть, уклоняясь от него или противопоставляя ему что-нибудь позитивное (потому что в тотальности отчаяния невозможно отыскать что-нибудь сугубо позитивное).

Скорее, возможность преодоления отчаяния заключается в самом отчаянии: нужно отчаяться до конца (хотя, возможно, никакого конца тут нет). В этом также состоял и рецепт Кьеркегора (или же одного из его авторов-персонажей): если вы в отчаянии — значит, вы ещё до конца не отчаялись.

Нужно отчаяться, чтобы действовать — и наоборот. Так политическая смерть становится исходным пунктом политической борьбы. Маркс описывает положение пролетариата как отчаянное — но именно в этом положении берёт начало революционное действие. Низы не могут. Эксплуатацию и неравенство способны устранить лишь те, кому нечего терять, кроме своих цепей [3]. Революционизировать пролетариат — значит, пробудить в нём сознание революционного отчаяния — отчаять его. Отчаять себя и других: в этом — смысл формулировки Беньямина о том, чтобы противопоставить реальное чрезвычайное положение чрезвычайному положению, ставшему нормой [4].

Одним из ключевых факторов в этом превращении отчаяния в действие (или, возможно, превращении отчаяния в самое себя) выступает юмор. Когда нечего терять, но при этом ничего не поделать, остаётся смеяться. Мёртвое животное смеётся. Хохот политического трупа — это, например, хохот мёртвой собаки.

Смех аффективен, но это такой аффект, который разом и внутри, и вне ситуации. Смех заразительный, внезапный, неподконтрольный неотделим от телесной вовлечённости в происходящее — и вместе с тем выводит за его рамки. Вещи, сотрясаясь от хохота, выступают за отведённые им границы.

В ситуации политического отчаяния юмор становится чёрным. Он никак не оправдывает и не узаконивает политическую смерть, не представляет её иначе как полный абсурд. Тем не менее, с ним может быть связано некоторое странное (а иногда и страшное) удовлетворение.

Стало быть, «выход» из отчаяния заключается в парадоксе: чтобы избавиться от отчаяния, нужно отчаяться. Но этот же парадокс и замыкает ситуацию политического отчаяния во что-то вроде порочного круга. Действие не даёт надежды и не освобождает, но модифицирует и умножает отчаяние.

Юмор, опять же, выступает образцом этой парадоксальной двусмысленности. Он позволяет справиться с ситуацией — без сомнения, в нём есть что-то терапевтическое. Но это лекарство-фармакос — также и яд: средство от отчаяния, которое питается отчаянием и заражает им. Чёрный юмор живёт политической смертью, паразитирует на ней и вместе с ней составляет некий общий симптом.  

[3/9/2024]

+++

Текст представляет собой заметки к выступлению на конференции в Тарту “Humour and Conflict in the Public Sphere”, и был частично использован в докладе: Åsa Harvard Maare, Max Evstropov, “Black humour and political despair: Making politics with the dead”, 5/9/2024.

[1] Джорджо Агамбен. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь.

[2] Сёрен Кьеркегор. Болезнь к смерти [под псевдонимом Анти-Климакус].

[3] Карл Маркс, Фридрих Энгельс. Манифест Коммунистической партии.

[4] Вальтер Беньямин. О понятии истории [Тезис VIII].