Эссе исследовательницы памяти Кульшат Медеуовой, фиксирующее атмосферу советского космодрома Байконур и одноименного города.

В апреле 2021 года в год 60-летия первого полета человека в космос, на стартовой площадке №31 космодрома Байконур был произведен юбилейный запуск ракеты-носителя «Союз-2.1а» с пилотируемым кораблем «Союз МС-18». Этому кораблю было дано специальное имя — «Юрий Гагарин». Стандартно, процедуры получения разрешения на посещение космодрома занимают от 10 дней до 2–3 месяцев. Но нашу команду из трех столичных (Астана) исследовательниц и двух местных проводников «включили» в разрешительный список буквально за два дня до юбилейного гагаринского старта. Такая быстрота получения разрешения на посещение космодрома очень сильно повысила наш авторитет в глазах проводников, вызвавшихся помочь нам с транспортом в исследовании особенностей культурного ландшафта Сырдарьи. Наши двое попутчиков были жителями большого районного центра на берегу Арала — Казалинска. Станция с этим названием фигурирует во всех историях про строительство космодрома и в целом про сырдарьинскую оборонительную линию, а также про экологические последствия высыхания Аральского моря. Вся их жизнь была связана с этим регионом, именуемым Сыр. Они приговаривали, что эту местность можно лучше понять, если различать «Сыр мен Кыр», то есть Сыр и Кыр. Сыр или Сыр бойы — это долина реки Сырдарьи и зона перехода к степям и пустыням Сарыарки. Эта долина была центром земледелия, ремесленничества и торговли, пространством, про которое они говорили: «Сыр — алаштын анасы», то есть Сыр — это как мать для всего казахского. Қыр — это взгорье, плато, возвышенность, горная гряда, край, грань, ребро, бок, спина [2]. Это своеобразная дихотомическая противоположность всей той благости, которая есть на берегах Сырдарьи. Так, для наших проводников Сыр — это то, что они хотели показать нам как предмет гордости, истории, сущности культурного ландшафта, а Кыр — это та территория, на которой космодром и пустыня, при этом они пренебрежительно махали рукой куда-то в сторону и говорили: «Ну это там, где Жезказган». То есть космодром в их саморепрезентации в качестве местных жителей был чем-то запредельным — местом, которого здесь нет. Почти как у Томаса Мора с его Утопией — нигденией. Байконур для наших проводников был таким нигдением и отчасти и незнанием. Несмотря на то, что всю свою жизнь они прожили в непосредственной близости от космодрома, они знали о нем ровно столько, сколько знали все, кто смотрит телевизор и видит репортажи про старты ракет и приземления космонавтов. Встретившись с одноклассником, который работает на Байконуре и живет соответственно в городке Байконур, они шутили, что стали «большими людьми» раз въехали в город через КПП (контрольно-пропускной пункт). Тогда как во все свои прошлые визиты на Байконур они попадали к родственникам и друзьям через забор на дальнем конце бетонного периметра со стороны поселка Акай.

На старте мы вместе стояли в открытом поле на первой линии. По бокам, с одной стороны, находились журналисты с громоздкой фототехникой, припаркованные автобусы для делегаций и туристических групп, мимо нас в сторону большого тента прошли возбужденные тинэйджеры с казахстанским флажками. А с другой стороны был полный международный политический официоз. Члены государственных делегаций размещались вокруг небольшой постройки, в том числе и на ее крыше. Было подозрение, что это одноэтажное здание — вход в какое-то особое укрытие, потому что стоять на расстоянии двух километров от стартового комплекса было волнительно. Да и все в целом было волнительно. Включая то, что я забыла взять в поездку нормальную фототехнику и приходилось снимать старт на айпад и телефон, тогда как хотелось захватить в ощущениях и впечатлениях как можно больше информации. Хотелось увидеть старт не как банальную ситуацию, а как то, чего никто до тебя не видел, не понимал, как то, что даст дорогу новым концептам, оптикам. В этом нервическом возбуждении я пыталась сфотографировать ракету на старте сквозь куст саксаула (рис. 1). Хотя возможно этот кустарник мог называться как-то иначе, но сознание буквально коллапсировало штампами и попытками их преодолеть.

Я фотографировала ростки нераспустившихся тюльпанов, мечтательно представляя какими красочными могли бы быть одновременные фотографии ракеты и тюльпанов. На многих визуализациях степи и космодрома — на гербах Жезказгана, символах Приозерска и самого космодрома — есть особый визуальный паттерн, где ракета вылетает из чаши тюльпана. Фотографировала конский навоз. Это было каким-то спасительным нервическим действием — до старта было еще полчаса, а я еще не решила, что важнее: бояться какого-нибудь гептилового заражения или заранее присмотреть пути для отхода на случай техногенной катастрофы? Хотя вопрос про бегство был риторическим, куда бежать если единственным ориентиром помимо дороги с асфальтовым покрытием являлось еще более старое железнодорожное полотно, вдоль которого стояли деревянные столбы на «пасынках». Вся Байконурская инфраструктура подъездов к старту на редкость стара и как будто вывернута наружу. Ты не видишь блеска металла, динамических конструкций, чего-то высокотехнологического. Только старые советские картины, как на любой промышленной зоне — с асфальтом в колдобинах и небольшими будками-сарайчиками на железнодорожных полустанках.

Вся эта память о прошлом не позволяла расслабиться и получить хоть какое-то удовольствие, просто наблюдая за стартом. Тогда как наш проводник, проживший 50 лет на расстоянии 120 километров от Байконура, громким, ясным голосом вёл для друзей телефонный репортаж: «Внимание, внимание, сегодня исторический момент», — говорил он, высоко поднимая руку с телефоном над головой, — «исторический момент, я наконец-то попал на космодром! Всем своим родственникам передаю привет, разделите со мной это удивительное событие — я сейчас увижу то, что раньше смотрел только в телевизоре!»

Через полтора года, в октябре 2022, я вновь приехала в город Байконур с установкой «преодолеть» появившееся в первой поездке чувство разочарования от слишком советской атмосферы космодрома. С коллегами, с которыми по проектам связанными с исследованиями памяти, мы объездили добрую половину казахстанских городов и регионов, обсуждая ситуацию — почему Байконур так «не понравился» нам — мы предположили, что это произошло, потому что за тридцать лет независимости мы уже привыкли к другой материальности и визуальности, чем законсервированная на Байконуре советская стилистика военного городка. То, что там мы не увидим казахстанского содержания с привычной нам стеклянной архитектурой, иной символической визуальностью, конечно, было очевидно. В рассуждениях о том, может ли эта закапсулированная советскость кому-то нравиться, восхищать функциональностью своих классических хрущевок, монолитных девятиэтажек и площадей, похожих на плацы, нами была предпринята прогулка по Байконуру в духе Беньямина [3] и Лефевра [4]. Фланируя по центральному бульвару, улице Гагарина и рассуждая о возможных вариантах трансформации города города, мы видели растяжки на всю ширину аллеи с лозунгами: «Слава покорителям космоса!», «Народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего», «Слава народу победителю!» На этой же променадной линии стояли заброшенные здания казарм, «одетые» в камуфляж растяжек, придающих им свежеотремонтированный вид. На полотнах были нарисованы окна, двери, входные группы с портиками. Если ткань сбивалась, то показывались зияющие просветы окон без остекления.

Центральная площадь Байконура, как это стандартно планировалось в российских, а затем и в советских городах, рассчитана больше на парадный разворот военной техники, чем на ее использование в качестве городского публичного пространства. По Т-образному периметру площади, размещены три крупных блока зданий, с четвертой стороны к ней примыкает улица, называемая местными «Арбатом». Самое «закрытое» здание — это офис «Роскосмоса», отсылающий к архитектуре сталинского ампира. Напротив, от него расположена гостиница «Центральная» — типичный образец провинциального советского модернизма. В новом французском детективном сериале «Инфинити» образ этого здания используется как место, в котором собираются все «люмпены» отживающего космодрома. Уже с первой серии в сериале звучит фраза: «Дни Байконура сочтены, частные ракеты придут ему на смену» [6].

По кромке этой площади, по улице Титова, стоит памятник Ленину, за спиной которого здание с ампирным фронтоном, поддерживаемым колонами. Оно типологически относится к домам культуры, или домам офицеров, что в нем располагается сейчас трудно определить. Если целостность его фасада еще визуально поддерживается, то определить его целевое использование в настоящий момент — трудно. С левого края здания сохранилась вертикальная вывеска «КАФЕ КОСМОДРОМ». Однако, если полностью обойти это сооружение, видно, как сильно оно руинировано: видны провалы на месте стен и окон, заколочены все входы со стороны парка. Это, наконец, объяснило ту странность, когда на всех телевизионных трансляциях с праздничных концертов в Байконуре с участием популярных российских артистов и ведущих зрители в зале сидят в верхней одежде. То есть у городской администрации есть средства пригласить звёздный десант артистов, но отремонтировать площадку для выступлений — нет.

В городе Байконур, так же, как и в Приозерске, используется бывшая военная, космическая, ракетная техника для маркировки городских пространств, например, реальные ракеты. Много бюстов, памятников военным ученым, информация о которых практически отсутствует в казахстанских городах, например бюст Михаилу Янгелю [7]. Казахская тематика представлена бюстом Абаю [8], улицей Сакена Сейфуллина [9] и батыра Жанкожа [10]. Если Абай и Сейфулин были достаточно активно меморизированны еще с советского и постсоветского периода, то появление памятников батырам, биям, ханам и другим акторам казахской истории досоветского периода — важнейшая и актуальная тенденция маркировки культурных ландшафтов.

Это не абстрактные герои из некого идеологически легитимного списка, это чаще всего локальные акторы, то есть нельзя поставить памятник батыру если он с этой территорией никак не связан. То, что на станции Тюротам, обслуживающей космодром, появился бюст и в самом городе улица Жанкожа — говорит о тенденциях восстановления культурной памяти именно этой местности. В описании значимости Жанқожа Нурмұхамедұлы (1774–1860), говориться, что он батыр, под его предводительством шло сопротивление Хивинскому и Коканскому ханству, через раз в это описание добавляется, что он также возглавлял сопротивление русским колонизаторам.

Сам поселок Тюротам (в разных наименованиях: Торетам, Тюра-Там, Tyuratam) при станции выглядит, как буферная зона перед Байконуром, по окраине бродят верблюды, а сотовая связь сообщает что вы находитесь в городе Ленинске (один из прошлых топонимов Байконура).

В очень вольной интерпретации эту станцию можно назвать поселком «контрабандистов», последнее касается того, что тут очень добротные дома-коттеджи, множество специализированных магазинов и мини рынков, но очень расшатанное асфальтовое покрытие и минимальное озеленение улиц. Как будто у Тюротама нет «личной» общественной жизни, только обслуживание городка и поэтому все инвестиции проявляются в частном секторе на личных подворьях. Если в советский период в ходу были истории про особое «московское» обеспечение Байконура, то сейчас его жители предпочитают покупать продукты на казахстанской стороне.

Интересно, что жители Байконура с большой опаской относятся к реке Сырдарье, наши респонденты говорили: ну в ней же никто не купается, она грязная, опасная, или: «когда я был совсем маленьким, то конечно с пацанами мы бегали туда купаться, но сейчас — нет». Между тем, на территории закрытого города есть еще один район с дополнительным ограждением. Это зона для релаксации космонавтов и сопровождающих их служб. И именно про отдых на реке Сырдарье можно прочитать в воспоминаниях первых космонавтов.

Инфраструктурно город буквально разваливается как будто он вот-вот, да и исчезнет с лица земли: выпадут кирпичи из заделанных оконных проемов, порвется декоративная стяжка на казармах, рассыпятся бетонные стены уже порядочно уставшего ограждения города. В такой ситуации его косметическое благоустройство с помощью муралов с изображениями ракетоносителей, портретов космонавтов и генеральных конструкторов, уже давно умерших, декорирование среды с помощью списанной ракетной техники, — эмоционально выглядит так, как будто у космодрома, независимо от того, кто им будет управлять — Казахстан или Россия — нет будущего.

Космос — это колонизация, и тогда, и сейчас, разница только в том, что текущая колонизация Марса или Луны выглядит крутым бизнес-проектом, а наша — внутренним делом повышенной секретности. Среднестатистический казахстанец знает о Байконуре не больше того, что видит любой другой среднестатистический житель планеты — лишь красивую картинку.

Источником картинки раньше был телевизор, теперь это интернет. Мало кто при этом осознает, какие размеры у космодрома и как полигона, и как городка, огороженного по периметру бетонной стеной и обнесённого колючей проволокой. И эта заметка, по сути, только зафиксировала определенную атмосферу в определенный фрагмент времени — космодрому 67 лет.

Кульшат Медеуова — казахстанская исследовательница памяти, философ, городской антрополог. Живет и работает в Астане.

Сноски:

[1] Эссе опубликовано в рамках проекта «Инфраструктура памяти: ревитализация культурных ландшафтов Казахстана».

[2] Зира Наурзбаева, Кульшат Медеуова, «Казахская “космическая” топонимика: исследование культурного ландшафта в окрестностях космодрома Байконур», Вестник Казахского национального женского педагогического университета, №3, 2021, 68–78.

[3] Вальтер Беньямин, Московский дневник, пер. Сергей Ромашко (Москва: Ад Маргинем Пресс, 2020).

[4] Анри Лефевр, Производство пространства, пер. Ирины Стаф (Москва: Strelka press, 2015).

[5] Вячеслав Глазычев, Урбанистика. Часть 1 (Москва: Европа, 2008).

[6] Французско-бельгийский телесериал «Инфинити» (реж. Тьерри Пуаро, 1 серия, 2021), 17:21.

[7] Михаил Янгель (1911–1971) — советский учёный и конструктор в области ракетно-космической техники.

[8] Абай Құнанбайұлы (1845–1904) — казахский поэт, композитор, просветитель, мыслитель, общественный деятель, основоположник казахской письменной литературы и её первый классик.

[9] Сакен Сейфуллин (1894–1938) казахский поэт и писатель, основатель Союза Писателей Казахстана.

[10] Перед вокзалом на станции Тюротам установлен бюст батыру Жанқожа Нурмұхамедұлы (1774–1860).