Мария Грибова. Будущее (и) поломки
C 30 августа по 11 сентября в летнем кинотеатре Garage Screen и в лектории Музея современного искусства «Гараж» пройдет эхо первого Международного фестиваля дебютного кино в Новой Голландии. В программу войдут премьеры конкурсных и внеконкурсных фильмов, показы фильмов-победителей и спецпрограмма «Изобретая будущее».
Исследователь кино Мария Грибова написала о том, каким образом фильмам из программы фестиваля удается указать зрителю на возможные образы будущего в момент, когда представить его особенно трудно, и почему поломка оказывается теперь важнее движения.
Текст подготовлен в партнерстве с кинопрограммой Garage Screen Музея современного искусства «Гараж».
«Мы движемся быстрее — как того требует капитализм, но не сдвигаемся с места». Инспирированная манифестами Ника Срничека и Алекса Уильямса, эта фраза из фильма Айзея Медины «Изобретая будущее» сама способна стать лозунгом московской программы Международного фестиваля дебютного кино в Новой Голландии. Его кураторы могли бы варьировать серединный элемент, — превращая его то в неолиберализм, то в постгуманизм, то в антиколониализм — но начало и финал слогана непременно останутся устойчивыми к эффектам искажения и реверберации. Мы движемся, но не сдвигаемся.
В контексте крушения революционных утопий и усиливающихся сомнений в релевантности идеи утопии как таковой подобная апория — давно растерявшая всякую парадоксальность и ставшая более, чем реальной, — звучит как приговор. Впрочем, как иначе она может звучать, если критические откровения быстро редуцируются к рутинным констатациям: да, человек продолжает верить в автократическую уникальность позиции субъекта, несмотря на учащающиеся и интенсифицирующиеся столкновения с окружающим его пространством не-человеческого; да, сам воображаемый властитель мира остается лишенным экономических и политических свобод, сегодняшнее отстаивание которых, в отличие от прежних стратегий завоевания или приобретения, даже не обещает доступа к чаемой согласованности «здесь и сейчас»; и да, этот самонадеянный изобретатель нынешнего порядка продолжает бояться технологий и сдерживать их развитие, теша себя иллюзией демиургического профетизма и силы контроля. И действительно, при просмотре вошедших в специально собранную для Garage Screen программу фильмов кажется, что их режиссеры, обращаясь к названным темам и/или иным, но связанным проблемам, готовы вынести современности неумолимый вердикт: настоящее проиграно, необходимое будущему воображение продано.
Здесь возникает вопрос, который на первый взгляд можно счесть досужим: почему для выявления катастрофических поломок больших социально-политических проектов и их расследований выбирается кинематографическая форма? Уже упомянутый видео-манифест Айзея Медины возник из теоретической работы о посткапитализме; медитативная «Евразия (Вопросы о счастье)» дизайн-студии Metahaven изначально экспонировалась как инсталляция; «Смерть Дантона» нескрываемо транслирует театральный опыт ее режиссера Андрея Стадникова; наконец, «Донна Харауэй: рассказывать истории, чтобы выжить» Фабрицио Террановы — «фильм о философе», своеобразный «жанр» вне жанров, несуществующий без стоящих за ним философских текстов. Несмотря на влияние и вовсе «официальное» присутствие в их компании фильмов Жан-Люка Годара и
Сочетающие очевидно постановочные эпизоды, документальные фрагменты, абстрактные дигитальные образы, поэтические вставки и декоративные интертитры, эти фильмы остаются в рамках традиционного медиа, инновационности которого не служат разнообразные эксперименты по развитию интерактивности, разработке не-линейности, «вертикализации» формата или включению «алеаторых» принципов в просмотр. Их режиссеры намеренно выбрали форму, покоящуюся на «трех китах» рецептивной привязанности — хронометраже, монтаже и диспозитиве — и, сделав кино, недоступное для открытых онлайн-платформ, длящееся в нормативных, даже комфортных, для театрального показа пределах от 60 до 100 минут, будто бы сами утвердили: «Мы не сдвигаемся».
Подобное «мы не сдвигаемся» — уже не признание, но провозглашение, в нем отсутствует драма стагнации. Оказывается, не сдвигаясь, можно проваливаться в те пространства нездешности, что спонтанно раскраивает само кино. Его сплетенная знакомым аттракционным монтажом аффектов и идей ткань прорывается, обнажая зоны инаковости, населенные тем более непонятными сущностями, чем ближе они располагаются к зрителю. Так не приручено начинают звучать стихотворения Марины Цветаевой и Александра Введенского в «Евразии», так живо пробивает реальность раскатывающийся смех Донны Харауэй, так встряхивают восприятие неожиданные запинки актрисы, начитывающей жесткий, муштрующий текст «Изобретая будущее». Они не возвращают смотрящему спокойствия, рассеянного активной критической манифестацией фильмов, но заново распаляют живое беспокойство, легко входящее в привычку под их радикально непрерывной интенсивностью.
Столь привычное, теперь буквально доместифицированное, кино способно показывать — не иллюстрировать, но выявлять — сбои в ставшем банальным окружении и открывать неожиданно возникающие за ними территории, на которые нельзя призвать и, что радостнее, колонизировать. Оно ставит зрителя в положение, известное герою еще одной работы программы, экспериментальной анимации Кирилла Хачатурова «Голый»: случайно приобретя способность проникать сквозь пространства, тот, словно в бабушкином киселе, застревает во времени, в котором без всякого знания находится. Подобные не коррелирующие нарушения, провалы и разрывы наносят на знакомую карту действительности лакуны реальности, сто́ящей не больше и не меньше этой действительности, зато не подчиняющейся системам обмена.
Отобранные для показа в летнем кинотеатре «Гаража» фильмы образуют соединение, высвечивающие не только человеческие ошибки, но и машинные поломки, которые, в отличие от первых, не блокируют связь, но перекодируют ее. Эти фильмы не скрывают знакомства с «классической» диспозицией политического кино, давно продемонстрировавшей, как нарушаются механизмы зрительской идентификации, — помимо идентификации с персонажем, камерой или нарратором, стоит добавить идентификацию с автономной, не вовлеченной фигурой спектатора; и вместе с тем через свою лабильность помогают забыть о каком бы то ни было отождествлении. Их сбои, заданные не ловким режиссером, программирующим ожидаемую реакцию смотрящего, но будто бы случайно сгенерированные самим медиа, возвращают надежду на будущее, освобожденное от пут представляющего воображения, — воображения, всегда-уже скованного давлением имеющегося и изведанного. Будущему следует быть другим, и кино, вслед за провозгласительницей «Манифеста киборгов», позволяет допустить, что «быть другим — значит быть множественным, без четких границ, размытым, невещественным».
