С начала пандемии мы живем в совершенно новых обстоятельствах, а это значит, что продолжать высказываться и действовать, как прежде, уже не представляется возможным. Поэтому новый номер философско-теоретического журнала «Синий диван» под редакцией Елены Петровской выходит в формате словаря эпохи пандемии. Это 38 слов-определений от философов, теоретиков культуры, писателей и поэтов, которые заново концептуализируют привычные нам понятия в радикально изменившемся контексте. Презентация номера онлайн состоится в Музее Москвы 16 декабря в 19:00.

Мы публикуем текст французского куратора и искусствоведа Николя Одюро, который описал свое понимание уязвимости — состояния, в котором мы все сегодня пребываем и которое, по его мнению, открывает нам возможности для коренного изменения нашего отношения к миру.

Перевод Елены Яичниковой.

«I’ll stay vulnerable» («Я останусь уязвимой»)

Песня Селены Гомес из альбома «Rare» (2020)

Точно так же, как самоотверженность, щедрость или сострадание, уязвимость — понятие (и качество) непродуктивное: оно не стремится к капитализации, а наоборот, инвестирует себя в других, не пытаясь извлечь выгоду. В то же время погоня за прибылью, присущая капиталистическому мышлению и растворенная в повседневном языке, возводит барьер между нами и различными объектами окружающего мира, как одушевленными, так и неодушевленными, с которыми мы могли бы в ином случае установить живой контакт. Некоторые художественные практики и современные теории предлагают и подсказывают нам иное отношение к мирам, окружающим нас, обусловленное альтернативным способом их видения. Отказ от воли к власти и занятие смиренной позиции, находящейся в согласии с различными формами жизни, не сделают нас слабыми. Как раз наоборот — мы предстанем теми, кто смог измениться и приспособиться к новым условиям в результате пережитых кризисов.

Как все относительные вещи, уязвимость — это понятие, которое демонстрирует наше неравенство. Речь идет о социальном, материальном, психологическом и экологическом аспектах незащищенности человека вплоть до социального отчуждения и исключения. Взаимозависимость между моделью потребительского общества, экологической ситуацией и различными формами бедности, незащищенности и уязвимости сегодня безусловна. Таким образом, речь не идет о романтизации человеческой слабости или неуместной склонности к риску. Быть уязвимым в обществе, невротически одержимом стремлением к эффективности, привлекательности и осведомленности, — значит быть слабым, предстать одновременно незащищенным и эмоциональным, вверенным другому и отзывчивым, обнаженным и чувствительным, без средств к существованию и находящимся во власти другого. В Европе мы продолжаем наблюдать, как мигранты преодолевают Средиземное море с опасностью для жизни, доверив себя и своих детей перевозчикам, чтобы перейти Флегетон. Эта уязвимость — следствие логики, согласно которой прежде всякой мысли о совместности человеческие тела воспринимаются как конкуренты в экономической плоскости. При этом нужно отметить, что во Франции, к примеру, уязвимость признана одним из критериев дискриминации, прописанных в законе [1].

В 2020 году пандемия коронавируса проявила социальную незащищенность, которая отныне охватывает все демократии: в большей мере, чем оплакивание смертей и критика системы здравоохранения, нуждающейся в большем финансировании, обращение властей к авторитарному догматизму стало знаковым явлением во Франции [2]. Воинственный дискурс исключил всякую возможность психологически противостоять болезни и смерти. Отсутствие позитивного содержания в обращениях к обществу, экзистенциальная брешь, нехватка солидарности, забвение ценностей свободы, равенства и братства перед лицом неожиданной уязвимости — все это свелось к лаконичному императиву «оставайтесь в живых!» [3]. Таким образом, мы вернулись в зачаточное состояние выживания, правильно питаясь и поддерживая свою физическую форму, при этом без видимого противоречия пользуясь правом выходить из дома за спиртными напитками, но не прикасаясь к духовной пище, поскольку библиотеки и книжные магазины оставались закрытыми. При таком отсутствии общественных и коллективных перспектив, при отсутствии политики заботы (carelessness [4]) в противовес политике выгоды проявилась слабость страны, поскольку устойчивость всякого государства связана с наличием политического видения. Другими словами, перед лицом живого мира капиталистические общества должны быть неуязвимыми, но оказываются в системном, семантическом и концептуальном отношении архаичными.

Мы-живые-существа нуждаемся в проволочках и праве на ошибку для того, чтобы гармонично развиваться вместе с нашей средой обитания

Если продолжать настаивать на понятии уязвимости, то это стоит делать потому, что оно обнажает нарушения и скрытую дискриминацию, заложенные в наших цивилизационных механизмах и способах мыслить мир. Кроме того, для многих современных мыслителей это понятие связано с их этическим выбором, указывающим на равенство самосознания перед лицом хрупкости мира и непостоянства всего живого. Или той самой уязвимости, которая больше не вытекает из системного нарушения, но является результатом мыслительной работы и способом жить в состоянии тревоги. Это один из принципов устойчивости живых организмов, о которой говорит биолог и специалист по репродукции растений Оливье Аман [5]. При переходе от идеи эффективности, вознаграждаемой на биологическом уровне производством дофамина, к идее биологической неоптимальности, характеризуемой понятиями неэффективности, неоднородности, случайности, медлительности, избыточности и даже бессвязности, на первый план выходит способность живого организма приспосабливаться к окружающей среде. Мы-живые-существа нуждаемся в проволочках и праве на ошибку для того, чтобы гармонично развиваться вместе с нашей средой обитания. Для того чтобы язык развивался, творился, приспосабливался к новому — поэзия прежде всего! — нужны избыточность, осечки, оговорки, нелепости. Метафорические эквиваленты этой идеи можно найти в мастерстве английского лоскутного шитья, японской технике нашивать заплатки и вышивке сашико, в искусстве реставрации керамических изделий кинцуги («искусство золотого шва»), которые Аман приводит в пример, а также во множестве других техник восстановления и ремонта различных вещей. Ведь починить — значит признать поломку, проявить заботу, но также проявить сопротивляемость и твердость духа, подарив вторую жизнь вещам и хрупким существам, которые нас окружают.

Согласно американскому биологу Линн Маргулис (1938–2011), понятием симбиотического на первый план выдвигается неединичность живых существ и их взаимозависимость. Только человек, этот «законченный эгоцентрик» [6], воображает себя стоящим в центре мира. Биолог констатирует, что во вселенной бактерий формы жизни смешиваются, объединяются, поглощают друг друга, без того чтобы можно было говорить об их конкуренции или хищническом поведении. Единичный субъект исчезает, уступая место совокупности симбионтов, действующих сообща в грядущем сверхкосмическом единстве.

В фильме «内共生 (Inside the Shared Life)» (2017) американский режиссер Эрин Эспели заимствует голос Линн Маргулис, повествующей о своем нетрадиционном видении науки, и соединяет его со звуками глубоководной жизни. В замедленном темпе изображение системы кровоснабжения соединяется с изображением живота беременной женщины. «Фильм повествует среди прочего об эпистемологии, о формах нашего знания и незнания», — поясняет в сопроводительном тексте популяризатор науки и сын Маргулис Дорион Саган [7]. Он заново утверждает жизнь в ее непостоянстве, приглашает нас к смирению, предлагает обнаружить в себе развитые качества «холобионта» — это понятие и связанная с ним концепция разработаны Донной Харауэй в продолжение теории Маргулис. Быть уязвимыми — значит быть соединенными вместе в единую совокупность, это значит перестать верить в единичность частиц.

Вот как пишет об этом французский философ Батист Моризо: «Вообразите небылицу: биологический вид решает отделиться. Он объявляет, что десять миллионов других видов на Земле, его прародители, — это “природа”. То есть не существа, а вещи, не действующие лица, а декорации, доступные ресурсы. Биологический вид, с одной стороны, десять миллионов — с другой, и при этом — единое семейство, единый мир. Эта вымышленная история — наше наследие. Заложенное в ней насилие привело к экологическим потрясениям. Поэтому речь идет о битве в области культуры, которую необходимо вести, чтобы вернуть значимость живому» [8]. Донна Харауэй также говорит о взаимозависимости и о возвращении значения живому. Идея, которая содержится в понятии «холобионт», — это радикальное переустройство, когда живой мир больше не состоит из индивидов и коллективов и живет без всякой конкуренции. Понятием симпойэсиса (sympoïésis) — совместного действия — подчеркивается, что ничто не создается само по себе и каждый элемент всегда подчиняется процессу «становления-вместе» («devenir-avec»). Этот процесс планомерно сим-поэтический. Речь идет о подходе, радикально противоположном антропоцентризму, а также нейроцентризму, против которого выступает антрополог Эммануэль Гримо [9]. Подход этот не является антигуманным. Он лишь отходит от исключительности и неповторимости человека и делает упор на взаимозависимости. Здесь речь не идет ни о перспективизме (можем ли мы поставить себя на место летучей мыши? [10]), ни об элементарном поиске способности сопереживания, но о перестройке нашего знания о мире и отношения к нему.

Стать уязвимым значит открыться изменениям через другого или открыться другому в изменении

С понятием взаимозависимости мы вновь встречаемся в философии и практике буддизма [11]. Но мы также находим его, столь же неожиданным образом, в форме этической и добровольной уязвимости в подходе, описанном бельгийским философом и исследовательницей Венсиан Деспре, когда она возвращает, если можно так выразиться, слово животным, до сих пор плохо нами изучавшимся, формулируя заново «правильные вопросы» так, чтобы наблюдение предшествовало задаванию вопросов. Этот нетрадиционный этологический подход демонстрирует неэффективность попыток академической мысли понять принципиальную инаковость поведения животных [12]. Рассматривая в качестве примера результаты наблюдений за поведением пингвинов в зоопарке Эдинбурга в период между 1915 и 1930 годами, в главе «“К” как в слове “квир”» автор констатирует, что мы не замечали гомосексуальности в природе до нашей квир-революции 1980-х годов. Порой нужно дождаться изменений или переворота в нашем собственном биологическом виде, чтобы приобрести способность увидеть различия у других. Автор заключает, что мы просто-напросто неспособны понять специфику животных сообществ, если мы довольствуемся тем, что всего лишь проецируем на них вопросы, проистекающие из специфики устройства нашего общества. Отсюда необходимость освободиться от любых ожиданий, признать непревосходство нашей биологической природы, чтобы наконец услышать, чтó нам могут сообщить другие виды.

Выявляя многообразие живых существ, французский художник Пьер Юиг представил осенью 2011 года в берлинской галерее Esther Schipper выставку [13], на которой невозможно было в точности определить, что является художественным произведением, случайным присутствием или непредвиденным и непреднамеренным вмешательством живого. Довольно скромными средствами он наглядно продемонстрировал локальную экосистему. При входе в галерею дворецкий просил вас отказаться от своей идентичности, перед тем как громко объявить ваше имя, приглашая пройти в галерею («Name Announcer», 2011). Впрочем, ваше ожидание общения было пропорционально разочарованию, возникающему оттого, что вы неизменно замечали пустые залы галереи, — пока ваши глаза не начинали различать неприметный, едва видимый мир пауков («C.C. Spider», 2011) и муравьев («Umwelt», 2011). Это — автохтонные сообщества или «хозяева мест» в анимизме и шаманизме, о чем пишет, к примеру, Шарль Степанофф [14]. Сообщества, обычно незаметные в пространстве художественной галереи, но недвусмысленно выведенные на авансцену художником. Примечательно, что в эту выставку Пьер Юиг также включил вирус гриппа: им был болен покашливающий смотритель, сидевший за столом в одном из залов галереи («Influenced», 2011). Зрителя буквально приглашают децентрировать себя в присутствии невидимого мира, где он должен найти свое место с чувством смирения и эмпатии, отказавшись от любых очевидных различий между реальностью и вымыслом, живым и неживым, устойчивостью и непостоянством. Как это часто бывает в работах Пьера Юига, все является живым и может стать или не стать частью художественного высказывания: это зависит от степени нашей эмпатии и готовности к диалогу с окружающей средой. Границы между преднамеренным и непреднамеренным размыты и в конечном счете не важны.

Таким образом, мы могли бы дать следующее определение уязвимости: исходное признание существования инаковости, сделанное самому себе и для самого себя, а значит, и возможности диалога, устремленного к другому. Это означает открыться изменениям через другого или открыться другому в изменении. И это то, о чем сообщает философ и квир-феминист Поль Пресьядо, когда рассказывает о концептуальных потрясениях — для других, для общества и институций, стремящихся определить его место, — которые повлекла за собой осуществленная им смена пола с женского на мужской. Он повествует об этом неуловимом опыте как о революции, которая длилась шесть лет и во время которой его пол и неопределенный в социальном и юридическом отношении статус превратились в подрывную силу огромных масштабов. Подобный переход, даже после того как он получает свое биологическое завершение, не перестает развеивать предубеждения. Как пишет Пресьядо, «революция не имеет завершения вне процесса трансформации, через который она проходит. Что нужно сделать, как говорит Франко Берарди Бифо, так это эротизировать повседневную жизнь, освободить желание из плена капитала, нации или войны, чтобы перераспределить его во времени и пространстве, чтобы оно проникало повсюду и чтобы проникло сквозь нас» [15]. Эта революция гендера, эта эволюция половых органов, эта подвижность разных форм сексуальности приходят вместе с принятием уязвимости. Об уязвимости также повествует французская художница Камилла Дюселье в документальном сериале «Гендер-дерби» («Gender Derby», 2018), в котором прослеживается трансформация Жасмин, транссексуала и человека с нестабильным полом. Этот мини-сериал, снятый на телефон в режиме «100% vertical» и демонстрировавшийся на франко-немецком телеканале ARTE, рассказывает о шаткой повседневности, о выборе, который утверждается изо дня в день по мере нарастания инаковости, — а таковая при любых обстоятельствах не сводится к одному лишь переходу из одного пола в другой. Проблема пола, который освобождается от тела и его органов и не сводится к простому выбору сексуальной ориентации, накладывается на практику женского роллер-дерби — довольно агрессивного контактного вида спорта на роликовых коньках — и опрокидывает привычные стереотипы. Преобразование Жасмин — это и наше преобразование.

Уязвимость — само условие возможной любви

Принятие пустоты и отказ от категорий обязывают нас признать преходящий характер вещей, наши подвижные идентичности, нашу изменчивую полилюбовную чувственность. В противовес всякому потребительскому поглощению любовь, сопереживание, щедрость, способность делиться означают сделать себя уязвимым, быть в состоянии забыть о себе, помогая другому, открыться и довериться ему, представ перед ним беспомощным и беззащитным.

Наконец, уязвимость — это хрупкий, мимолетный, приостановленный миг, пустоту и недолговечность которого мы принимаем. Он окутывает любовь подобно чистой прозрачной мембране. Уязвимость — само условие возможной любви. Любви, которая, как у бразильской писательницы Клариси Лиспектор, не погибает в неподвижном образе. Любви, которая всегда выживает, или, как заявляет автору созданная им героиня Анжела в романе «Дыхание жизни»: «Я люблю тебя так, как если бы я без конца тебе говорила “прощай”» [16].

Примечания

[1] Декрет № 2016-832 от 24 июня 2016 года, призванный бороться против дискриминации по причине социальной неустроенности, признает экономическую уязвимость (которая подпадает под категорию социальной уязвимости) в качестве критерия дискриминации.

[2] Я говорю об этой стране, потому что именно здесь мне пришлось пережить первую волну пандемии и наблюдать приведенные в действие механизмы и официальную риторику.

[3] Byung-Chul Han: Covid-19 has reduced us to a “society of survival”. — Agencia EFE. 12.05.2020. URL: https://www.efe.com/efe/english/destacada/byung-chul-han-covid-19-has-reduced-us-to-a-society-of-survival/50000261-4244328

[4] См.: The Care Collective. The Care Manifesto: The Politics of Interdependence. London: Verso, 2020.

[5] См.: Hamant O. Halte à la performance: la sous-optimalité du vivant. Paris: Éd. Odile Jacob (в печати) (см. также: URL: https://ecoleurbainedelyon.universite-lyon.fr/version-francaise/podcasts-du-cours-public-la-resilience-du-vivant-ou-comment-construire-sur-ses-faiblesses-pour-co-exister-dans-l-anthropocene--136778.kjsp?RH=1510909846029).

[6] Margulis L., Sagan D. L’Univers bactériel. Trad. par G. Blanc avec la collab. d’A. Beer. Paris: Seuil, 2002, p. 215.

[7] URL: https://www.vdrome.org/erin-espelie

[8] Morizot B. Manières d’être vivant. Arles: Actes Sud, 2020, p. 8 (электронная версия).

[9] См.: Laubard Ch., Grimaud E. Frontières de l’empathie. — In: Issue. Journal of Art & Design [HEAD — Genève]. 26.03.2020. URL: https://issue-journal.ch/focus-posts/frontieres-de-lempathie-2/

[10] См.: Nagel Th. What Is It Like to Be a Bat? — In: The Philosophical Review, 1974, Vol. 83, № 4, pp. 435–450.

[11] См.: McMahan D. A Brief History of Interdependence. — In: Idem. The Making of Buddhist Modernism. New York: Oxford UP, 2008.

[12] См.: Despret V. Que diraient les animaux, si… on leur posait les bonnes questions? Paris: La Découverte, 2014.

[13] Pierre Huyghe, exposition “Influants”, 9 septembre — 22 octobre 2011. URL: www.estherschipper.com

[14] См.: Stépanoff Ch. Voyager dans l’invisible. Techniques chamaniques de l’imagination. Paris: La Découverte, 2020.

[15] Preciado P.B. Un appartement sur Uranus. Paris: Grasset, 2019, pp. 206–207.

[16] Lispector C. Un souffle de vie (pulsations). Trad. par J. et T. Thiériot. Paris: Éd. des femmes — Antoinette Fouque, 1998, p. 43.