Ноам Хомский. Оптимизм вопреки отчаянию
В издательстве «РИПОЛ классик» вышел сборник интервью с американским лингвистом и политическим философом Ноамом Хомским под воодушевляющим названием «Оптимизм вопреки отчаянию». В беседах поднимаются ключевые вопросы мировой политики последних лет: миграционный кризис, борьба с терроризмом, проблемы Евросоюза, дефекты избирательной системы США. Публикуем интервью из этого сборника, в котором Хомский рассказывает о связи его представлений о языке с собственной политической позицией, формулирует основную идею анархизма и объясняет почему он все еще верит в лучшее будущее без эксплуатации.
С.Д. Полихрониу: Ноам, в вашей последней книге исследования языка и разума объединены с вашими взглядами на общество и политику. Позвольте спросить, чувствуете ли вы, что биолингвистический подход к языку, который вы разрабатывали в течение последних 50 лет, остается открытым для дальнейших исследований, и если да, то какие вопросы, касающиеся освоения языка, пока остаются без ответа?
Ноам Хомский: Не только я разрабатывал его всеми силами. Над этим поработало довольно много людей. Одним из пионеров был покойный Эрик Леннеберг, мой близкий друг с начала 1950-х годов, когда эти идеи еще только вызревали. Его книга Biological Foundations of Language — это непреходящая классика.
Программа открыта для дальнейших исследований. Без ответа остались периферийные вопросы, имеющие решающее значение для развития того, что Томас Кун называл «нормальной наукой». И вопросы, которые лежат за пределами традиционных и изученных.
Одна тема, которая открывается для серьезного исследования, — это реализация способности к языку и его использование мозгом. Это очень сложно изучить. Подобные вопросы крайне сложны даже в случае насекомых, а для человека они несравненно сложнее не только
Тем не менее новые малоинвазивные технологии начинают давать важные доказательства, которые иногда даже приводят к открытию интересных аспектов в вопросах о природе языка. Они находятся на границах познания, наряду с большой массой сложных проблем, касающихся свойств языка и принципов, объясняющих их. Выходящие далеко за пределы познания и, может быть, человеческой досягаемости, такие вопросы вдохновляли (и удивляли) традиционную мысль о природе языка, в том числе таких великих людей, как Галилей, Декарт, Гумбольдт и другие: главной среди этих проблем было то, что называется «творческим аспектом использования языка», — способность каждого человека строить в уме конструкции для выражения своих мыслей и понимать неограниченное количество новых выражений, использовать их способами, соответствующими обстоятельствам, но не зависящими и даже радикально отличающимися от них.
Мы «направляемы и склонны», но не «вынуждены», используя картезианскую терминологию.
Эти вопросы не ограничиваются языком. Та же проблема графически была поставлена двумя ведущими нейробиологами, Эмилио Биззи и Робертом Ачемяном, которые изучали произвольные движения. Анализируя современное состояние проблемы, они отмечают, что мы начинаем понимать что-то про кукол и веревки, но кукловод остается полной загадкой. Вследствие своей центральной роли в нашей жизни и важнейшей роли в построении, выражении и интерпретации мыслей в обычном использовании языка этот загадочный потенциал проявляется особенно драматичным и убедительным образом. Именно поэтому для Декарта язык есть основное различие между человеком и любым животным или машиной и основание дуализма духа и тела, который, вопреки распространенному мнению, для своего времени был законной и разумной научной гипотезой, имевшей интересную судьбу.
<…>
С. Д. П.: Когда вы совершили свой прорыв в изучении языка, преобладал бихевиористский подход к языку Б.Ф. Скиннера, широко использовавшийся в области маркетинга и продвижения. Ваша критика подхода Скиннера в свое время не только опровергла доминирующую парадигму, но и заложила основу нового подхода в лингвистике. Однако кажется, что бихевиоризм до сих пор доминирует в общественной сфере, когда дело касается маркетинга и поведения потребителей. Каково ваше объяснение этого кажущегося противоречия?
Н. Х.: Бихевиористские методы (хотя и не совсем Скиннера) могут быть весьма эффективными в плане формирования и контроля мыслей и настроения и потому могут оказывать влияние на поведение, по крайней мере на поверхностном уровне маркетинга и стимулирования потребления. Необходимость контролировать мысли является ведущей идеей огромной PR-индустрии, развитие которой в самых свободных странах мира, в Англии и США, продиктовано пониманием того, что люди имеют слишком много возможностей для управления силой, а потому нужно обратиться к другим средствам — к тому, что один из основателей этой индустрии, Эдвард Бернайс, называл «инженерией согласия».
В своей книге Propaganda, одном из основополагающих трудов в данной области, Бернайс объяснил, что инженерия согласия и «регламентация» в демократическом обществе необходимы для обеспечения действий «интеллектуального меньшинства» (разумеется, на благо всех) без вмешательства надоедливой публики, которая должна быть пассивной, послушной и занятой. Увлеченное потребительство — понятный инструмент, основанный на «создании желаний» с помощью различных средств.
Как объяснял его современник и последователь, либерал и интеллектуал Уолтер Липпман, ведущий общественный деятель этого времени, «невежд и любопытных аутсайдеров» — широкую общественность — необходимо «поставить на место» как «зрителей», а не «участников», а «ответственные люди» должны быть защищены от «топота и шума растерянного стада». Это является важным принципом господствующей демократической теории. Реализация инженерии согласия в контроле мыслей, настроения и поведения — это важнейший момент на пути к достижению этих целей и (между прочим) для сохранения потока прибыли.
С. Д. П.: Многие считают, что мы, люди, имеем склонность к агрессии и насилию, которой в действительности объясняется рост карательных и репрессивных учреждений, которые сопровождали человеческую цивилизацию по всему миру на протяжении значительной части ее истории. Каков ваш ответ этому мрачному представлению о человеческой природе?
Н. Х.: Поскольку наказания и репрессии существуют, они являются отражением человеческой природы. То же касается сочувствия, солидарности, доброты и заботы о других людях: по мнению некоторых великих деятелей, вроде Адама Смита, они являются существенными свойствами человека. Задача социальной политики состоит в выработке стандартов жизни, институциональных и культурных структур, которые бы работали на пользу доброкачественных и на подавление жестоких и разрушительных аспектов нашей фундаментальной природы.
Каждая из форм господства должна оправдать себя, а если она не сможет, то должна быть упразднена в пользу большей свободы и справедливости
С. Д. П.: Согласимся с тем, что люди являются социальными существами и, следовательно, их поведение определяется социальными и политическими механизмами. А существует ли такая вещь, как общее благо всех людей, выходящее за рамки базовых потребностей, таких как потребность в пище, убежище и защите от внешних угроз?
Н. Х.: Это то, что Маркс однажды назвал нашими «животными потребностями», которые, как он надеялся, будут обеспечены путем воплощения в жизнь идей коммунизма, освобождающего нас для того, чтобы могли быть продуктивными наши «человеческие потребности», которые значительно превосходят первые по своему значению, притом что мы не должны забывать наставление Брехта: «Сначала накорми себя».
С. Д. П.: В целом как бы вы определили человеческую природу, иначе говоря, что мы за создания?
Н. Х.: Я начинаю книгу словами о том, что «я не настолько заблуждаюсь, чтобы думать, что я смогу найти удовлетворительный ответ» на этот вопрос. И далее: «Кажется разумным полагать, что в некоторых областях, по крайней мере в том, что касается нашей когнитивной природы, мы располагаем выводами, представляющими интерес и имеющими значение, в
С. Д. П.: Вы определили свою политическую философию как либертарианский социализм/анархизм, но отказываетесь принять идею о том, что анархистское понимание общества естественным образом вытекает из ваших представлений о языке. Эта связь совершенно случайна?
Н. Х.: Это больше, чем совпадение, но гораздо меньше, чем дедуктивная связь. На известном уровне абстракции между ними есть нечто общее, что признавалось иногда, во всяком случае мельком, в эпоху Просвещения и романтизма. В обеих областях мы можем обнаружить или, по крайней мере, надеяться обнаружить в основе человеческой природы то, что [русский анархист Михаил] Бакунин назвал «инстинктом свободы», который проявляется в творческом аспекте нормального использования языка и в признании того, что ни одна из форм господства, авторитета, иерархии не является оправданной сама по себе: каждая из них должна оправдать себя, а если она не сможет, как это обычно и происходит, она должна быть упразднена в пользу большей свободы и справедливости. Вот в чем, мне кажется, заключается основная идея анархизма, которая вытекает из его классических либеральных корней и более глубокого понимания — или веры, или надежды — сущности человеческой природы. Либертарианский социализм пошел дальше, чтобы соединить идеи сочувствия, солидарности, взаимопомощи с истоками эпохи Просвещения и понятием человеческой природы.
С. Д. П.: Поскольку анархистское и марксистское видение не получило распространение в наше время, фактически можно утверждать, что исторически перспективы преодоления капитализма, кажется, были более светлыми, чем сегодня. Если вы согласны с такой оценкой, какими факторами можно объяснить разочаровывающую неудачу в реализации альтернативного социального порядка, без капитализма и эксплуатации?
Н. Х.: Преобладающая система представляет собой одну из частных форм государственного капитализма. В прошлом поколении она была искажена неолиберальным учением, посягающим на человеческое достоинство и даже на «животные потребности» обычного человека. Еще более угрожающей, если не принять мер, окажется дальнейшая реализация этой доктрины, которая в недалеком будущем уничтожит возможность достойного человеческого существования. Но нет никаких оснований полагать, что эти опасные тенденции высечены в камне. Они являются продуктом конкретных обстоятельств и конкретных решений людей, которые были подробно рассмотрены в другом месте и которые я не могу здесь обсуждать. Они могут быть изменены, и есть достаточно доказательств противодействия им, которое может нарастать и, по существу, должно перерасти в мощную силу, если вообще может быть надежда для нашего вида и мира.
Есть две мрачные тени, которые покрывают собой все, о чем мы говорим, — экологическая катастрофа и ядерная война, причем последняя угроза сильно недооценена
С. Д. П.: Тогда как экономическое неравенство, отсутствие роста и новых рабочих мест и снижение уровня жизни стали основными чертами современных развитых обществ, проблемы изменения климата, кажется, представляют реальную угрозу для планеты в целом. Вы с оптимизмом смотрите на поиски верной формулы решения экономических проблем и предотвращения экологической катастрофы?
Н. Х.: Есть две мрачные тени, которые покрывают собой все, о чем мы говорим, — экологическая катастрофа и ядерная война, причем последняя угроза сильно недооценена, на мой взгляд. В случае с ядерным оружием мы по крайней мере знаем ответ: необходимо избавиться от него, как от оспы, соответствующим способом, что технически возможно, так, чтобы это проклятие не возникло снова. В случае экологической катастрофы у нас еще, кажется, есть время, чтобы предотвратить самые худшие последствия, но это потребует принятия мер, явно выходящих за пределы тех, которые предпринимаются сейчас. К тому же есть серьезные препятствия, не в последнюю очередь — в самом мощном государстве в мире, обладающем властью и стремящемся к гегемонии.
В обширных отчетах недавней Парижской климатической конференции самые главные фразы указывают, что переговорщики надеялись снять с повестки дня обязательный документ, поскольку он будет «мертв по прибытии» [1], когда он достигнет контролируемого республиканцами Конгресса США. Это шокирует, но каждый республиканский кандидат в президенты или прямо отрицает изменение климата, или выступает против действий правительства. Конгресс почтил Парижскую конференцию тем, что ограничил и без того небольшие возможности президента Обамы по предотвращению катастрофы.
Республиканское большинство (меньшинство голосов избирателей) с гордостью заявило о сокращении финансирования Агентства по охране окружающей среды — одного из немногих сдерживающих факторов на пути уничтожения окружающей среды, чтобы сдерживать то, что председатель Комитета по ассигнованиям Хэл Роджерс назвал «ненужными, ведущими к сокращению рабочих мест правилами» — или попросту одним из немногих тормозов на пути к катастрофе.
С. Д. П.: Принимая во внимание, какими существами мы являемся, в целом вы склонны с оптимизмом смотреть на будущее человечества?
Н. Х.: У нас есть два варианта. Мы можем быть пессимистами, сдаться и быть уверенными, что самое худшее произойдет. Или мы можем быть оптимистами, не упускать возможности, которые, несомненно, существуют и могут помочь сделать мир лучше. Выбор небольшой.
Примечания
[1] Термин, применяемый полицией США для пострадавших при различных инцидентах и умерших до прибытия медиков. В переносном смысле так иногда называют новый товар, полученный уже сломанным. — Примеч. пер.
