16 января в Культурном Центре ДОМ состоится исполнение пьесы Алексея Сыссоева «Wallpapers_3_Duets» — в этот раз тремя дуэтными составами. Однако мы решили пообщаться с композитором совсем по другому поводу. В этом интервью Алексей не станет рассказывать, почему он решил обратиться к наиболее камерному из всех возможных вариантов исполнения этой партитуры — к дуэту. И в какой очерёдности на сцене появятся Владимир Горлинский и Дмитрий Бурцев, Юрий Фаворин и Василиса Филатова, Дарья Звездина и сам Алексей Сысоев. Зато мы расспросили композитора-экспериментатора, музыканта, импровизатора и фильммэйкера Сысоева про его сны, рыбалку, Игоря Бутмана, а также про любимые звуки природного происхождения.

— Лёша, привет! Сегодня у нас с тобой несерьёзное интервью, поэтому и вопросы будут простые и довольно приземлённые. Ты не против? Один мой друг хотел узнать про твоё страстное увлечение рыбалкой? Это ведь больше, чем просто хобби? Когда разыгрался азарт и какую рыбину любишь больше всего?

Да нет никакой страсти к этому делу. Это только повод побыть одному у водоёма. Я рыбалю всего несколько дней в году просто потому, что нуждаюсь в воде. Желательно в проточной и очень удалённой от цивилизации. А поймаю что-нибудь или нет, не так уж важно. Главное, процесс… и вода. Кажется, любовь к воде, музыке и к наблюдению за временем — это всё одного рода. И я ненавижу настоящих рыбаков. Они все браконьеры.

— Расскажи, какой самый красивый звук природного происхождения ты когда-либо слышал?

Хмм… Сложный вопрос. Знаешь, когда возвращаешься из глухой тайги, из тундры или с гор, то понимаешь, что ты был лишён всех «привычных» для тебя частот, и поэтому уже трепещешь в ожидании сладостного массажа барабанных перепонок в наушниках. Поэтому все красоты для меня связаны в основном с этой искусственной, по идее, сферой нашего слуха.

Самый приятный естественный звук для меня — натуральный звукоряд (и по фигу, что источник звука: канализационная труба или свист лески на ветру), но есть просто любимые природные звуки, не имеющие музыкальной ценности и дорогие мне просто ввиду какой-то своей особой образности. Например, очень быстрый стук дятла в сосновом лесу (такая «пулемётная дробь»), вообще птичье пение, шум ночного дождя или акустика очень заснеженного тихого пространства.

— Если бы ты водил машину, какое радио бы ты слушал?

Последний раз я целенаправленно слушал только радио «Станция». Представляешь, как давно это было? С тех пор я радио вообще не слушаю, поэтому не смогу ответить на твой вопрос.

— Если бы ты открыл столовую, как бы ты её назвал?

Вероятно, если назову «Сысойка-повар», то никто не оценит эту цитату из Салтыкова-Щедрина. Давай, «Ы»! Самая некрасивая и грустная буква. Хорошо для столовой как раз.

— Расскажи про свои сны. Я знаю, что нередко ты слышишь в них музыку и целые сочинения, которые спешишь записать, пробудившись. Получалось ли? Как ты мог бы охарактеризовать музыку из снов?

О! Мне повезло! Я постоянно, почти каждую ночь вижу сны. И очень часто эти сны безумные. Ну потому что я безумный человек. Это очень скрашивает мою жизнь и вдохновляет меня. Я бы мог каждый день опубликовывать в фейсбуке новый сон, ведь почти каждый интересен; да на это нет времени. Ещё я очень жалею, что не могу снять эти сны как фильмы и что их не могут увидеть другие.

У моих снов есть интересная особенность. Я в них ничего не слышу. Они немые (или глухие?). Но это не касается музыки, которая мне снится довольно-таки часто. Её я слышу и часто запоминаю. Но беда в том, что как только я просыпаюсь, так тут же всё забываю. Я не могу ухватить её за хвост. Она почти всегда ускользает от меня. Или если даже (о чудо!) я её помню, сразу же по пробуждении она заполняется или сменяется другой музыкой, реальной, которая была не во сне, а уже давно в моей голове, то есть, по идее, была в ней старым мусором.

Какие-то сложные тембровые, структурные или концептуальные находки я запоминаю благодаря тому, что уже во сне пытаюсь проанализировать их и описать определёнными знаками или текстом. Так уже давно мне приснилась музыка, которая рождалась как-будто от колебаний длинных железных пластин. Я запомнил это и применил потом этот «звучащий образ» в пьесе «Теория механизмов и машин».

Если же речь идёт о мелодиях, то тут как правило случаются казусы. Один раз мне приснилась прекрасная барочная ария, которая стала впоследствии главной темой одного хорошего театрального проекта. Её мелодия была столь проста и безупречна, что я в течении полугода искал её возможный прототип. Я переслушал все кантаты Баха, вообще всю его музыку, и ничего не нашёл. И только уже на премьере с содроганием понял, что это практически нота в ноту номер «Agnus Dei» из его самого знаменитого сочинения, из «Высокой мессы».

Ну или сон про несуществующие 24 прелюдии для фортепиано Равеля. Их мне играл во сне замечательный композитор Марк Булошников. Я услышал первые четыре фантастически прекрасные пьесы, а на пятой проснулся. Её единственную я и запомнил. Это был банальнейший глуповато-романтический вальсок, мелодия из тех, что точит мозг, и от которой не избавиться. Я опубликовал мелодию в фейсбуке, заразив ею израильского гитариста Дениса Соболева, который на следующий день прислал мне её аранжировку в стиле Уэйна Шортера. Вот, значит он её услыхал иначе!

Ну ещё мне повезло один раз, я во сне заменил Хэнкока в великом квинтете Майлза Дэвиса 67-го года. Правда пришлось играть не на рояле, а на ножке монитора с 5 маленькими клавишами и я от ужаса проснулся.

— Чему и кому ты в последний раз подпевал? И что вообще для тебя эта интенция — невзначай подпеть уже поющему? Это чистое творчество или хитрый ход сближения с человеком?

Я часто подпеваю сам себе (например, сегодня в магазине). Но вот кому-то другому подпеваю крайне редко. Это действительно как-то уж очень интимно и на это надо решиться.

— Лёш, как ты думаешь, куда подевались импровизирующие композиторы? Или новые околоджазовые импровизаторы неклассической школы. Московская сцена за последние 5 лет предложила всё что смогла или дело в другом?

Большинство из тех, что были, они и остались. Только изменились, и многие из них в лучшую сторону. Посмотри, большая часть продолжает довольно активно импровизировать, а если не импровизировать, то делать не менее интересные штуки. А чаще и то, и другое. Способность человека заниматься разными вещами я ценю более всего.

Импровизация в своём чистом виде сейчас мне представляется не то чтобы ограниченным, но не совсем полным, что-ли, вариантом творчества. Ну, скажем так, творчеством с «чистого листа». Хорошо, ок. Конечно, полезно иногда возвращаться к началу, но не вечно же там сидеть? Я хочу обладать опытом, я хочу им пользоваться, и я хочу иметь собственные пристрастия, поэтому я выбираю что-то одно, своё, особенное; партнёра для импровизации, например, или свой «собственный» род деятельности, в данном случае экспериментальный композиторский. Другое дело, что счастье — иметь возможность возвратиться к такому «чистому истоку», каким является импра.

Все взрослеют и выбирают свой собственный путь, будь то индивидуальные проекты, объединения или погружения в какие-то композиторские или иные области. Ну и в конце концов, не скучно ли годами слушать одних и тех же людей, играющих одну и ту же музыку? В общем, на мой взгляд, это довольно закономерный и естественный процесс. Если хочешь оставаться интересным для всех — совершенствуйся, концентрируйся, меняйся.

Жаль только то, что на смену почти никто не приходит. Я, например, особо не вижу активных новеньких импровизаторов близких композиторскому кругу. Может быть это кто-то из тех, кто участвовал в моих «больших» проектах или в проектах Володи Горлинского? Пока что моё личное самое большое «открытие» последних лет Вася Филатова. Но ты и посмотри, она играла все мои самые важные последние текстовые партитуры. Это очень мощно. И теперь 16 января она играет в ДОМе «Wallpapers_duets» в дуэте с Фавориным.

Да, конечно, именно то, что мы имеем сейчас, это и есть наши достижения. Это совсем и не мало, особенно если учитывать то, что начинали-то все практически с нуля. Но это не только записи или прочие документации, это в первую очередь мы, очень разные творческие индивидуальности, из тех, что сумел вырасти и не пропасть за это время.

— Ты закончил Московский колледж импровизационной музыки. Очень интересно, как проходили у вас занятия. Были ли буквальные уроки импровизаций, проверочные испытания, продлёнки? Или может кто на второй год оставался?

Колледж — такой специфический, но важный опыт. Там, как ни странно, очень много сугубо академических вещей, и это прекрасно. Сольфеджио, гармония, ф-но… Для меня, человека с улицы, это было очень важно. Но что касается основного, импровизации, тут держись. Хочешь выжить — выкручивайся сам, поскольку эстетически колледж очень привязан к более чем традиционным способам бытования музыки (всё вокруг джаза и ресторана, скажем так). В двух словах всё последовательно: регтаймы, буги-вуги, потом (боже мой!) бибоп, кул-джаз, а дальше уж сам смотри! Традиция — это хорошо, всё остальное — «собачатина». Глупое и неприятное для меня до сих пор слово… Поэтому хорошо, когда тебя не очень-то кто контролирует и ты можешь протащить что-то «своё». Это касается таких как я, которые почему-то всегда делают всё наоборот, даже когда учатся.

— Расскажи, как тебе игралось с Игорем Бутманом. Каков он во взаимодействии с музыкантами на сцене? Жутко интересно.

Это было ужасающе, хотя и очень смешно сейчас. Один из самых травматичных и постыдных опытов в моей жизни. Ад. И в личном общении и в «музыке» (намеренно ставлю это слово в кавычки) эти отношения напоминали армейские неуставные. Когда я ушёл в свободное плавание, я буквально вздохнул полной грудью. Это был большой подъём для меня после длительной депрессии.

— Расскажи про свой основной инструмент в импровизации — препарированное пианино мы не будем брать в расчёт. No-input mixing пульт — как он действует? Почему он?

Во-вторых, он первым оказался под рукой, а во-первых, моим «кумиром» был Тоши. Великий музыкант и очень симпатичный человек. Мы с ним играли несколько раз, и он мне очень помог своим примером. Но я бы ни за что не выкатился бы на сцену с ним со своим инпутом. Ни за что! Так что осваиваться пришлось самому.

No-input — это просто электронные фидбеки (как если бы к комбику подносили воткнутый в него же микрофон). Другое дело, что в моём старом полусгоревшем «беринджере» присутствует куча пограничных областей, которые я особо люблю. Это области, где шум сменяет синус, и наоборот, где переходы между частотами очень стремительны. Всё уже старое, фейды дрожат, что-то уже ржавое, грязное. В общем, появляются такие зоны, полные сюрпризов и ошибок.

Но надо понимать, что no-input на самом-то деле представляет собой скорее источник звука, чем конечный результат. Т. е. он нуждается в обработках, фильтрах, и вот именно эти последние в основном и создают окончательный звуковой образ.

— Тебя частенько можно увидеть с механической камерой в руках, работающей буквально на механическом заводе. Что это за штучка такая? А ещё на основе отснятого материала ты делаешь небольшие фильмы, монтаж которых можно сравнить с тем, как ты играешь на концертах — педантичные отрывистые кадры резко и быстро склеиваются с другими. Расскажи немного про свои фильмы.

У меня несколько старых плёночных камер и каждая из них служит определённой цели. Есть, что получше, а есть совсем плохая, советская «Спорт-2». Она шикарна! Плёнка в ней застревает, батарейка мгновенно разряжается, скорость плавает, оптика чудовищно примитивна, экспонометр давно не работает… и потому она так прекрасна. То, что с её помощью получается, отдалённо напоминает мне мультфильмы Александра Алексеева, создателя уникального «игольчатого экрана». Это такие примитивные экспрессивно-искажённые движущиеся гравюры, скорее силуэты, выцветшие тени, чем полноценные изображения. Но если бы меня интересовало последнее, я бы наверное выбрал хорошую цифру?

Знаешь, кино для меня как музыка. Пожалуй, это музыка и есть, она продолжает, как ты совершенно правильно отметил, моё ощущение времени, структур. По сути ведь и то, и другое — аналогово-цифровые семплы. И то, и другое фиксируется аналоговым способом, а обрабатывается уже в цифре. Да, структур много и дёрганых, нервных, скомканных, но и как в другой моей музыке, присутствуют и длинноты. Застывшие, медленно движущиеся картинки.

В кино я практически не нуждаюсь в сюжете. Мне нужна только картинка, её жизнь во времени. Причём в качестве картинки как правило выступают те самые искажённые кадры, полные царапин, пятен и туманностей. Почти всё как и в моей музыке. Поэтому когда я снимаю, я действую подобно импровизатору. Я тороплюсь, выжидаю момент, пытаюсь мгновенно сориентироваться в точке съёмки или в ракурсе. Когда же я монтирую, я превращаюсь в неспешно действующего композитора, тасующего кадры, меняющего скорость, ищущего совершенно новые для себя образы.

— В интернете прочитал такую незаконченную шутку: «Встречаются в Макдональдсе Курляндский и Кинчев, Бурцев и Нагиев, Мартынов и Клинтон». Следуя из этой абсурдной логике, с кем мог бы встретиться в Макдональдсе композитор Сысоев?

Да я думаю, с Бутманом ;)

— А какая картинка стоит у тебя на рабочем столе?

Монголия. Озеро Толбо-нуур.

Интервью подготовил Евгений Галочкин
2019 год.